«Толль не раз говорил…, что он всецело придерживается высказанного А.Ф. Миддендорфом взгляда на экспедиционное судно как на временное жилище и склад продовольствия, которое должно вести экспедицию по возможности дальше к северу и в случае надобности должно быть оставлено… Начальник экспедиции не имеет права покидать судно и личный состав экспедиции. Пример Нансена не может служить оправданием для такого поступка, так как, несмотря на исключительно счастливое окончание экспедиции, он в принципе заслуживает порицания».
* * *
К концу мая 1902 года барон Толль понял, что ждать у моря «ледовой погоды» больше нельзя. Запасы угля на шхуне оставляли желать лучшего, а льды не только не собирались расступаться перед форштевнем «Зари», но и сплачивались все плотнее, все непроходимее. На пути стояли гигантские стамухи - ледяные баррикады, взгроможденные силой океана и арктических штормов… Изрядно потертая льдами шхуна не могла подобраться не то, что к Земле Санникова, но даже к острову Беннета.
И что же? Возвращаться ни с чем? Говорить в свое оправдание банальное - «льды не позволили пройти»? Признавать, что отпущенные Академией наук огромные средства (в кредит!), истрачены впустую? Предстать в глазах коллег, в глазах Эммелины и двух дочерей прожектером-неудачником? Это после грома фанфар, под которые отправлялась экспедиция, после всех заверений и обещаний под звон банкетных бокалов…
О нет, барон, поставил на белую карту Арктики воистину все - и свое доброе имя, и свою жизнь. Он решил идти к Земле Санникова, не дожидаясь, когда это позволят льды и погода. Именно по тем же мотивам, старший лейтенант Георгий Седов, спустя десять лет, ринется в самоубийственный бросок к Северному полюсу. Долг чести!…
В спутники барон Толль выбрал себе астронома Фридриха Зееберга и двух сынов здешней тундры - эвена Николая Протодьяконова, по прозвищу Омук, и якута Василия Горохова, по прозвищу Чичак. Оба охотника не раз летовали на арктических островах, добывая мамонтовую кость, соболей и рыбу. Бывало и с медведем сходились один на один. Одного боялись - открытой воды. Однако, плавать не умели…
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «Толль допускал, что вода без края и конца может их пугать, а потому готов отпустить сопровождающих, и дальнейшее путешествие намеревался осуществить вдвоем с астроном Ф. Г. Зеебергом. Толль считал, что залогом успеха любого предприятия должно быть добровольное участие, и если по каким-либо причинам человек высказывает нервозность и раздражение, лучше с ним расстаться. - Отмечал в свое дневнике врач экспедиции Николай Катин-Ярцев. -… Вечером барон Э.В. Толль, астроном Ф.Г. Зееберг, каюры Протодьяконов и Горохов покинули лагерь «Зари» и на 3-х нартах, из которых одну рассчитывали бросить на Новой Сибири, ушли в неизвестность…»
Лейтенант Колчак провожал своего Учителя без лишних слов. Он прекрасно понимал к у д а уходит Толль, как понимал и з а ч е м он уходит.
Спокойное, почти сдержанное прощание барона с теми, кто оставался на «Заре» стало еще одним уроком мужества для молодого офицера. Много лет спустя, адмирал Колчак столь же спокойно и столь же мужественно отправится в свой последний путь на берег реки Ушаковки…
Перед уходом Толль, отдав все необходимые распоряжения остающимся, оставил в своей каюте с полдюжины бутылок шампанского, чудом сохраненного за два года пути и зимовок. Именно этим радостным напитком собирался он отметить открытие легендарной земли. Увы, вино это стало поминальным зельем…
Вот уже сто лет, как нет никаких вестей о судьбе отважного первопроходца и его спутников.
Однако, тогда в лето 1902-ое на «Заре» ждали их возвращения или же готовились идти за ними на остров Беннета, если позволят льды…
Глава… ЖЕЛЕЗНЫЙ БОЦМАН
Колчак с мичманских времен берегся от такого офицерского греха, как панибратство с нижними чинами. Не делал он исключения и для боцмана Бегичева, несмотря на его особое положение как главного смотрителя и хозяина корабля. Хмурый немногословный волжанин, чья флотская служба началась в один год с офицерской службой Колчака (они были ровесниками) мало по малу расположил к себе строгого лейтенанта. Однако, как часто бывает, прежде, чем подружиться надо хорошо поссориться. Стычка между лейтенантом-гидрографом и боцманом произошла во время второй зимовки у острова Котельный. Видимо, сказывалась общая усталость затянувшегося плавания.
Биограф Бегичева известный полярник и литератор Никита Болотников пишет: «Как-то Бегичев и матросы обкладывали снегом борт судна. Из кают-компании вышел Колчак и позвал вахтенного Железникова, которого раньше послал привезти несколько бревен в домик для магнитных наблюдений. «…Зовет меня, - описывает Бегичев этот инцидент, - и говорит: «Где у тебя вахтенный?» Я говорю: «Вы его куда-то сами послали». Он меня обругал, я очень озлился на несправедливость и обругал его… Раз офицер его величества так ругается, то мне, наверное, совсем можно. Он сказал: «Я на тебя донесу морскому министру», а я сказал: «Хотя бы и императору, я никого не боюсь». Он крикнул: «Я тебя застрелю!» Я схватил железную лопату и бросился к нему. Но он тут же ушел в каюту».
После этой ссоры Бегичев решил оставить «Зарю». Боцман понимал, что еще одна подобная стычка, и он, несмотря на свое подчиненное положение, не простит обиды. Заметим Колчака, возвращавшегося с магнитных полей, Бегичев подошел к нему и заявил о своем желании списаться с судна. Решительный тон Бегичева подействовал. Гидрограф понял, что боцман не шутит, добьется своего, и постарался замять инцидент».
Да, Колчак извинился перед боцманом. Могли ли они оба представить себе в пылу ссоры, что очень скоро, не просто сдружатся - сроднятся настолько, что горячий лейтенант попросит Бегичева быть свидетелем на его свадьбе? Более того, отправятся вместе на фронт в Порт-Артур…
В советские времена Никифору Бегичеву, конечно же, пытались припомнить дружбу с Колчаком. Может потому он и не вылезал из своих северов, кочуя из одной экспедиции в другую. Однако слабину дал «железный боцман», пытаясь облегчить свою участь.
Как ни кололо глаз партийным властям сподвижничество Бегичева с Колчаком, а памятник железному боцману все-таки поставили. Далеко от Большой Земли - на острове Диксон.
Итак, последним распоряжением барона Толля, ставшим по воле судьбы и его завещанием, было - увезти «Зарю» в устье Лены (запасы топлива на шхуне кончались), доставить в Петербург собранные материалы и коллекции и готовить новую экспедицию.
Матисен и Колчак выполнили последнюю волю командора. В декабре 1902 года лейтенант Колчак, наконец выбрался из сибирских буранов в Петербург и сделал экстренный доклад в Академии наук о работе экспедиции и отчаянном положении барона Толля. Счет жизни, если барон со своими спутниками были еще живы, шел на сутки, в лучшем случае - на недели. Впрочем, обмороженный докладчик уповал на лучшее; он очень надеялся, что вся группа, добравшись до Земли Беннетта, зазимовала там в снеговой хижине. Сам адмирал Макаров вызывался идти спасать на своем «Ермаке» отважного барона. Но сопоставили стоимость угля с риском зимовки большого судна во льдах - и отказались. Колчак просил Академию выделить ему минимальные средства для организации спасательной экспедиции, он уверял ученый совет, что доберется до Земли Беннетта не на шхуне, бессильной перед льдами, а по разводьям на легкой шлюпке, перетаскивая ее через полыньи между полями» Седовласые мужи науки смотрели на него как на мальчишку в лейтенантских погонах и толковали о том, что сподвижник Толля подвержен какой-то особой форма безумия - северомании, какой страдал, видимо, и сам барон, двинувшийся на лыжах в ледяной ад Арктики. Но запальчивость молодого офицера подкреплялась такой верой в успех дела, столько непреклонной воли сквозило в каждом его слове, что ученый совет сдался и предоставил ему полную свободу действий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
