Тварь металась по сауне так проворно, что за её перемещениями было невозможно уследить. Люди шарахались в стороны, стараясь не оказаться у неё на дороге, отталкивая и сбивая с ног друг друга. Председатель телерадиокомитета метался вслед за тварью, швыряясь в неё всем, что попадалось под руку. В пылу погони он поскользнулся на мыльной пене, натекшей с него же самого на пол, повалился на Нинель, и та ударилась о раковину и расшибла себе руку. Наконец, Грета, самая энергичная и сообразительная из девушек, оправилась от шока и в чем была бросилась за помощью. Через минуту она вернулась в сопровождении садовника и одного из охранников. Но в сауне уже было тихо. Люди затравленно озирались.
- Где она? - спросила Грета, оглядываясь.
- Ушла, - еле выдавила из себя Августина, все ещё пытаясь спрятаться за спину Одворила. - Прыгнула назад в раковину и пропала.
Она не успела договорить, как Линда вновь пронзительно завопила, вытаращив глаза. Все поспешно обернулись и увидели, что мерзкая тварь снова выпрыгнула из раковины, хлопая огромным ртом, как будто её дергали за ниточку. У дверей возникла давка - все спешили покинуть проклятое место. Садовник, сжимая в руке тяпку, кинулся вперед, слепо нанося удары направо и налево. Но неуловимая тварь каждый раз избегала гибели, метаясь из стороны в сторону. Охранник, вытащивший пистолет, пытался разобраться в происходящем. Стрелять он не мог, не рискуя попасть в увлеченного охотой садовника. Наконец, тварь снова исчезла в раковине, и суматоха улеглась.
Все были так подавлены происшествием, что ни о каком продолжении веселья не могло быть и речи. Дверь в сауну закрыли и заперли на замок. Затем стали изучать свои травмы, собираться и разъезжаться. Хуже всех пришлось Нинели. У неё была расцарапана вся грудь и серьезно повреждена рука. Председатель телерадиокомитета во время беготни в страшной жаре едва не заработал инфаркт: он был багровый как рак и, казалось, вот-вот вскипит. Дыхание с хрипом вырывалось из его разинутого рта, а больше он очень долго не мог ни шевелиться, ни даже членораздельно говорить.
Одворил уехал в город вместе с гостями, заодно дав двухнедельный отпуск своим девушкам, чтобы они оправились от тяжелых переживаний. Вновь он осмелился показаться на даче только через три недели, но ещё долго после этого никто не приезжал к нему на выходные, и знаменитая сауна пустовала, запертая на замок.
11.
Однажды, когда Н. лежал на нарах в безразличной отрешенности, раздался скрежет открываемой двери, и сквозь наполняющий камеру дремотный туман проникли слова:
- Кто здесь Н.? На выход!
Н. не имел никакого желания никуда идти. Опять начнутся унылые бессмысленные вопросы и омерзительные сцены в кабинете следователя. Его почти отключившемуся мозгу стало ясно, что если он не станет откликаться и будет лежать на нарах, с ним ничего не сделают - бить его нельзя, а что они ещё могут придумать? Но какая-то последняя частица мозга, из которой ещё не выветрилось привитое с детства законопослушание, послала сигнал полуатрофировавшимся мышцам. Он сел, опустив ноги на пол, протер слипающиеся глаза и выдавил из себя какие-то звуки, которые должны были означать: "Это я".
Как ни странно, никто его не торопил и не понукал. Тюремный смотритель был на удивление молчалив и смирен, а стоявший рядом с ним щуплый чернявый человек в кителе просто сверлил Н. пронзительным взглядом. Н. с трудом поднялся на ноги и заковылял к двери. Мрачная торжественность поджидавших его стражей сказала ему больше, чем любые слова. "Посмотрим на урановые рудники, если Филипп не врал", - вяло подумал он.
За его спиной гулко захлопнулась железная дверь. Мысль о том, что он больше не услышит этого грохота, такого же безнадежного и обжалованию не подлежащего, как стук печати в Комиссии, почему-то обрадовала Н. Правда, кто знает, какие двери ему встретятся там, на рудниках... Впрочем, в любом случае мучиться осталось недолго.
В коридоре их зачем-то ждал второй офицер. Он обменялся парой коротких реплик с первым конвоиром и возглавил процессию. Н. вели коридорами, по которым он никогда раньше не ходил. Казалось, что подземные проходы опускаются все ниже и ниже: ему несколько раз приходилось спускаться по грубым бетонным ступенькам с торчащими из них прутьями арматуры, но подниматься - ни разу. Тусклые лампочки попадались все реже, и вообще сам коридор все больше походил на туннель. Редкие железные двери выглядели так, будто их уже десятки лет никто не открывал, и они намертво приржавели к петлям. Н. обратил внимание на непрерывно тянущуюся вдоль стены тонкую проволоку и, приглядевшись к переднему конвоиру, понял, что тот почти не снимает с неё руки, прослеживая её направление. Двери, кое-где перегораживавшие коридор в более обжитой части тюрьмы, им давно не попадались. Потом и лампочки кончились, и по сырым стенам запрыгало пятно света из фонарика.
Чем дальше, тем внимательнее приходилось смотреть под ноги. Туннель стал таким низким, что приходилось идти, сильно согнувшись, рискуя либо расшибить лоб об какой-нибудь выступ, либо свалиться в яму прямо посреди прохода - такие ямы попадались им иногда, и каждый раз передний провожатый предупреждал, что надо быть осторожнее, но луч его фонарика не мог выхватить из темноты и пол, и потолок. Вонь от нечистот и разложения, как ни привык к ней Н. за время сидения в камере, стала почти нестерпимой. Гулкое пространство туннеля доносило до них непонятные шорохи, царапанье, шипение, звуки, похожие на стремительное бегство множества мелких существ, стучащих когтями о твердую поверхность. Н. смутно припомнил разговоры сокамерников о тюремных коридорах; тогда он считал, что они ему приснились, но сейчас пришел к выводу, что, похоже, слышал их на самом деле.
В какой-то момент до Н. дошло, что привычка ходить, держа руки за спиной, за тот месяц или больше, что он безвылазно просидел в камере, оставила его, и он, хотя сперва выполнял принятый в тюрьме ритуал, уже давно идет, размахивая руками в такт шагам, но никто из его провожатых не обращает на это внимания и не требует вести себя как положено. Заметил он и то, что передний конвоир идет как-то настороженно, с легкой опаской огибая углы - совсем не так, как водили его на допрос. Наконец, когда Н. уже давно потерял всякое представление о том, сколько времени продолжается их путь и какое расстояние они прошли, и двигался чисто по инерции, как игрушка, у которой ещё не кончился завод, они внезапно оказались в тупике. Предводитель остановился и, полуобернувшись, спросил у замыкающего:
- Здесь?
Н., удивляясь собственной наглости, обернулся, заметив при этом, что тюремный смотритель куда-то исчез и они остались втроем, и, глядя в лицо человеку в кителе, задал вопрос:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
