Творческий «человек слова» в атмосфере активного движения чувствует себя неловко. Он чувствует, что водоворот движения и разгоревшиеся страсти подрывают его творческую энергию. Пока он чувствует в себе творческий поток, он не найдет удовлетворения в руководстве миллионами людей и в одержании политических побед. Вот почему, как только движение становится на колеса, творческий «человек слова» сам добровольно уходит или его устраняют. Более того, поскольку настоящий «человек слова» не может искренне и долго подавлять свои критические способности, он неизбежно попадает в еретики. Таким образом, если творческий «человек слова» не задушит новорожденное движение в союзе с «людьми действия» или если сам не умрет в нужное время, то он, наверно, кончит в одиночестве или в ссылке, или под пулями у стенки.
112Для развития массового движения фанатик опасен тем, что не может остановиться. После победы, когда новый порядок начинает выкристаллизовываться, фанатик превращается в элемент напряженности и разложения на составные части. Вкус к сильным ощущениям гонит его на поиски тайн, еще не разгаданных, секретных дверей, еще не открытых. Он продолжает тянуться к крайностям.
Таким образом, буквально на следующий день после победы большинство массовых движений оказываются в тисках разногласий. Страстность, находившая себе выход вчера в борьбе не на жизнь, а на смерть с внешним врагом, начинает проявляться в ожесточенных диспутах и фракционной борьбе. Выработалась привычка ненавидеть, и, когда для уничтожения не остается под рукой внешних врагов, фанатики обрушивают свою ярость на других. Гитлер – сам фанатик – с точностью ставил диагноз умонастроений фанатиков, замышлявших против него заговор в рядах национал-социалистской партии. После чистки Рема в 1934 году в приказе новому начальнику штурмовых отрядов Гитлер говорит о тех, кто не желал остановиться: «…Не сознавая этого, они нашли в нигилизме конечное исповедание веры… Их беспокойство и тревога могут удовлетвориться только в конспиративной деятельности ума, в постоянных интригах против любого существующего порядка, каким бы он ни был»{158}. Как это часто случалось с Гитлером, его обвинения по адресу противников (как внутри рейха, так и вне его) часто были откровениями. Он сам, особенно в последние дни, находил в нигилизме свою «последнюю философию и свое прощальное слово»{159}.
Если дать фанатикам волю, они могут расколоть движение, вызвать схизмы или ереси, угрожающие его существованию. Даже когда фанатики не содействуют разногласиям, они все еще могут разрушить движение, увлекая его включиться в неосуществимое. Только появление практичного «человека действия» может спасти достижения движения.
Глава XVII
Практичные «люди действия»
113Дорогу массовому движению прокладывают «люди слова», осуществляют движение фанатики, закрепляют «люди действия».
Для движения выгодно, да, пожалуй, и необходимо для его продолжения, чтобы эти роли выполняли разные люди – один за другим по порядку. Когда случается, что движение с его зачатия до зрелости возглавляется одним и тем же человеком или одними и теми же людьми (или людьми одного и того же типа), то движение обычно кончается крахом. Фашистское и нацистское движения не имели последовательного изменения в руководстве, и оба окончились катастрофой. Фанатизм Гитлера, его неспособность остановиться, неспособность к роли практичного «человека действия» погубили движение. Умри Гитлер в середине 1930-х годов – движение, без сомнения, возглавил бы «человек действия» типа Геринга, и оно выжило бы.
Существует, конечно, возможность перемен в характере вождя: «человек слова» может превратиться в настоящего фанатика и практичного «человека действия». Но, как показал опыт, такие метаморфозы бывают обычно временными: рано или поздно он превращается в того, кем был с самого начала. Троцкий был типичным «человеком слова» – тщеславным, блестящим индивидуалистом до мозга костей. Катастрофическое крушение Российской империи и могучая воля Ленина привели Троцкого в лагерь фанатиков. Во время гражданской войны он проявил необыкновенные таланты организатора и военачальника. Но когда в конце гражданской войны напряжение спало, Троцкий снова стал «человеком слова» – без жестокости, без подозрительности, с расчетом на слово, а не на грубую силу и позволил хитрому фанатику Сталину устранить себя.
Сам Сталин – комбинация фанатика и «человека действия» с преобладанием черт фанатика. Его грубые, с тяжелыми последствиями ошибки – бессмысленная ликвидация «кулаков» и их потомства, террор «чисток», пакт с Гитлером, бестактное вмешательство в творчество писателей, художников и ученых – все это грубые ошибки фанатика. Пока фанатик Сталин у власти, очень мало шансов на то, что русские вкусят прелести жизни.
Гитлер тоже был главным образом фанатиком, и этот фанатизм свел на нет его удивительные достижения как «человека действия».
Существуют, конечно, такие редкие вожди, как Линкольн, Ганди, даже как Ф.Д. Рузвельт, Черчилль, Неру: они, не колеблясь, запрягли в колесницу «священного дела» и голод, и страх людей, но в отличие от Гитлера и Сталина или даже в отличие от Лютера и Кальвина{160} они не поддались искушению использовать души недовольных для строительства нового мира. Уверенность в собственных силах этих вождей происходит от веры в человечество, – и она сливается с этой верой воедино, ибо они знали или знают, что никто не может быть достойным человеком, если сам не уважает человеческого достоинства.
114«Человек действия» спасает движение от убийственных противоречий и безрассудства фанатиков. Но его появление в роли руководителя движения обычно означает конец динамичной фазы движения. Война с настоящим закончена. Истинный «человек действия» стремится уже не к обновлению мира, а к обладанию им. Движущими силами движения в его активной фазе были протест и стремление к коренной перемене; в своей конечной фазе движение занято главным образом администрированием и сохранением достигнутой власти.
С появлением на сцене «человека действия» взрывчатая сила движения бальзамируется и скрепляется священными установлениями. Религиозное движение кристаллизуется и каменеет в церковной иерархии и ритуалах; революционное – в органах бдительности и администрации; националистическое – в правительственных и патриотических учреждениях. Основание церкви означает конец проповеднического духа; органы восторжествовавшей революции ликвидируют революционный дух и революционную методику; правительственные учреждения новой или возрожденной нации кладут конец шовинистической воинственности. Учреждения замораживают формы для объединенного действия. После оформления единого коллектива предполагается, что действовать он будет как один человек: до своего оформления, до своего узаконения коллектив состоял из людей, добровольно вошедших в него, но после оформления коллектив стал состоять из разных людей. Их объединяет уже только общая принадлежность к коллективу и общее нерассуждающее послушание – всякая личная непосредственность кажется подозрительной, и потому долг ценится выше преданности.
115Главная забота «человека действия» после того, как он взял в свои руки руководство восторжествовавшим движением, – закрепить единство и сохранить самопожертвование участников движения. Его идеал – автоматически работающее компактное могущественное целое. Для достижения этой цели полагаться на энтузиазм нельзя, ибо энтузиазм – это нечто эфемерное и непостоянное. Метод убеждения тоже ненадежен. Поэтому «человек действия» приходит к выводу, что полагаться надо главным образом на принуждение и муштровку. Он считает, что утверждение «все люди – трусы» более подходяще, чем «все люди – дураки». По словам сэра Джона Майнарда, «человек действия» предпочитает строить новый порядок скорее на шеях людей, чем в их сердцах{161}. Настоящий «человек действия» – это не человек веры, а человек закона. Тем не менее он благоговеет перед огромными достижениями непосредственной веры в ранний период движения, когда словно из ничего на свет появилось могучее орудие власти. И так как память обо всем этом очень жива, «человек действия» делает все, чтобы в новых учреждениях власти сохранить внушительный фасад веры, и поддерживает беспрерывный поток пламенной пропаганды, хотя на самом деле полагается больше на убедительность силы. Его приказы и постановления излагаются старыми словами веры, старые формулы и лозунги не сходят у него с языка, символы веры тщательнейшим образом сохраняются, и им положено поклоняться. «Люди слова» и фанатики – участники движения раннего периода – канонизируются. И хотя стальные руки принуждения дают о себе знать повсеместно и во всем: делается ударение на послушание в плане дисциплины, благочестивые фразы и горячая пропаганда придают принуждению видимость убеждения, а привычке – видимость добровольности.
