«Потом и среди вольнонаемных инженеры стали появляться,- рассказывает С. М. Мльшарж.- Раньше они были в роли надсмотрщиков, а потом, когда присмотрелись… Сперва они были страшно напуганы. Даже те, кто не верил, что мы враги, считали, что, конечно, мы в чем-то виноваты. И осторожничали, чтобы самим не попасть. Но вскоре они стали относиться к нам, как к своим товарищам, тем более, что мы очень хорошо вместе работали. И когда мы их просили узнать о наших родных, близких, люди, подвергая себя и свои семьи опасности, делали все для нас. Поняли, что никаких враждебных актов с нашей стороны нельзя и предполагать. Так мы и жили».
Реже бывало, когда кто-то из вольнонаемных хотел выслужиться, сделать себе карьеру. По заданию Берии начали разрабатывать новый проект, и куратор Д., бывпгай циамовский работник, решил нажить себе политический капитал, раздуть «дело». Он уговорил парторга смежного завода подтвердить, что чертежи, которые посылают на этот завод для технологической обработки, никуда не годятся, составлены вредительски. Вскоре об этом узнали заключенные, и Стечкин с Ча- ромским поехали к Берии и рассказали о стараниях Д.
– Да, он мне уже докладывал,- сказал Берия.
– Мы считаем, – заявил Стечкин, – что, если подобные действия будут повторяться, мы, несмотря на всю тяжесть нашего положения, прекратим работу и готовы идти в лагеря. Это наше общее мнение.
Берия немного подумал и сказал:
– Забудьте об этом.
Потом нажал кнопку:
– Вызовите Д.!
Вызвали – он оказался рядом.
– Убрать его к… матери! – сказал Берия.
Сие означало, что вскоре этот Д. сидел в подвале без портупеи, избитый и окровавленный. Ишь ты, под носом у главного куратора бюро, у самого товарища наркома проявил сверхбдительность, то есть усомнился в работе органов! Через год в ОТБ получили от него письмо с дальнего Севера: плакался, нельзя ли хоть сторожем вернуться?
Берия частенько вызывал Стечкина для консультаций по научным и техническим делам. Перед каждой такой поездкой товарищи просили добиться каких- нибудь поблажек или устранить что-то, мешающее жизни и работе, И прежде чем начать деловой разговор, Стечкин всегда выкладывал претензии товарищей. Берия удивлялся: не может быть, он впервые об этом слышит! Но каждый раз все исполнял. Так Стечкин добился прогулок для значительной части заключенных, лишенных этой привилегии.
Одна из просьб для внешнего мира могла показаться несерьезной. В жаркий летний день тушинские обще- житейцы сняли рубашки, майки и стали загорать на солнышке. А по тюремным правилам этого делать не полагается. Да и нежелательно, чтоб кое у кого были видны следы побоев, нанесенных во время следствия. Прибежал начальник, разорался. Об этом и рассказал Стечкин на очередном приеме у Берии.
– Что за дурак такой! – возмутился Лаврентий Павлович.
Начальник тюрьмы был немедленно снят.
– Как живешь? – обычно спрашивал Берия в начале разговора, как бы желая подчеркнуть свои заботливость и внимание.
Борис Сергеевич вспоминал:
– Скажешь «хорошо»- плохо, скажешь «плохо» – тоже плохо.
Однажды Стечкин поставил вопрос о питании.
– Что, вас плохо кормят? – изумился Берия.
– Может, и не плохо,- ответил Стечкин,- но очень уж однообразно: котлеты и пюре, пюре и котлеты. У нас даже волейбольная команда называется «Пюре».
Тут же было отдано распоряжение возить еду из ресторана «Советский». Два дня возили^ потом прекратили. Но голодать -никто не голодал. Даже в войну, хоть не изысканно и, может, не очень вкусно кормили, но по 800 граммов хлеба в сутки давали, а также масло, сахар, – жить можно. Те, кто работал на заводе, скажем в группе Королева, получали еще дополнительный паек, которым делились с товарищами. Но о еде думалось мало.
Однажды Стечкин напрямик спросил у Берии:
– За что я сижу? Разве я враг?
– Какой ты враг? Если б ты был врагом, я бы тебя давно расстрелял! – ответил народный комиссар внутренних дел.
У Берии был племянник инженер Винокуров. Он изобрел новый двигатель, и Лаврентий Павлович пригласил Стечкина проконсультировать родственника. И сам присутствовал при этом, глядя, как они разбирали чертежи.
– Ну и как? – спросил он Стечкина.
– Крутиться будет, работы давать- нет,- ответил Борис Сергеевич.
Берия развел руками.
Всегда, когда Стечкина просили обратиться к Берии с просьбой о помощи, он говорил:
– Ну что ж, я все-таки с ним знаком!
…В 1939 году в Тушино появился новенький. Вошел в комнату, осмотрелся: все сидят, курят. Он стоит, не понимает, куда попал.
– Москва? – спрашивает.
– Москва,- ответил человек в лаптях и с котомкой – будущий академик Глушко.
– Курить есть?- с западным акцентом продолжал вошедший.
Чаромский протянул ему пачку папирос.
– Можно трубка набивать? – спросил новенький.
– Можно.
Он достал маленькую трубочку и, аккуратно разламывая папиросы, не просыпав ни крошки табаку, набил ее.
– Откуда вы? – спросил Королев.
– Я – Швейцария, фирма «Зульцер».
– А где были?
– Вятлаг.
– И что делали?
– Лес пилил.
Чувствовалось, что незнакомец не решается о себе распространяться- кто знает, что тут за народ собрался.
– Лес пилил? Ну и как, хорошо работал? – заинтересовался Стечкин.
– Хорошо! – обрадовался швеццарец. – Норму перевьшолнял!
– Значит, стахановец, – сделал вывод Глушко.
– Зэк не есть стахановец. Я был рекордист.
– И долго работал? – спросил Королев.
– Два дня работал, потом болел.
Общий хохот потряс комнату. Ульрих Келлер, так звали швейцарца, инженер-наладчик, главный конструктор фирмы «Зульцер», объездил чуть ли не весь мир. В 1936 году фирма предложила ему поехать поработать в США.
– Я там был, – сказал Келлер.
– В Африку?
– Тоже был.
– В Советскую Россию.
– О, там я не был.
Поехал он в СССР, в город Николаев на завод «Марти», и там его быстренько арестовали по обвинению в шпионаже и оформили в Вятку. Из дома ему приходили письма, он показывал своим новым знакомым фотографии жены, детей, собственной двухэтажной виллы.,. Забегая вперед, скажем, что после освобождения Келлеру так понравилось у нас, что он принял советское подданство и работал по специальности в Ленинграде.
А сейчас новые коллеги повели его ужинать. Еда роскошная, без ограничений, не то что в Вятлаге. Келлер жадно съел отбивную котлету.
– Хотите еще?
– Да, я буду кушать.
Хлеб и сахар прямо на столах лежали – он берет, прячет по карманам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
