Эмори заметила нас и села, хмуро глядя на всех.
— Посмотри, что твоя семья со мной сделала! — завизжала Эмори. Не на меня, не на Истона.
А на Тигана.
— Что, прости? — спросил Тиган, приподняв бровь. — Ты сделала это с собой.
— Что? — спросила Эмори, качая головой. Смятение проступило на ее лице, и она замотала головой. — Ты не светлый. Носитель. Кто ты?
Я растерянно посмотрела на Истона.
— О чем она говорит?
Эмори завизжала:
— Где драгоценный принц? Из света, воздуха и прочего бреда? Его семья это сделала. Где он? Я думала, вы с ними. Как всегда. Держишься за тех, кто может помочь, — рявкнула она.
Я могла лишь смотреть на нее, качая головой.
— Драгоценный король того носителя света хотел, чтобы я была такой. И теперь посмотрите на меня. На то, что они сделали. На то, где я. И это все их вина.
Она пронзила меня взглядом.
— Это и твоя вина, — она сплюнула на пол, волны энергии исходили от нее, искрились на оковах на ее запястьях.
Истон выругался под нос и поймал мой взгляд.
— Похоже, королю Люмьера нужно объясниться.
Я напряженно кивнула, и другие стали обсуждать, как мы переместим Эмори, и что за магия нам требовалась. Но я слушала одним ухом.
Потому что кто — то сделал это с моей подругой. И мне казалось, что все вокруг произошедшего было больше, чем Родес, его семья или даже король. Больше нас.
Глава восемнадцатая
Лирика
Я знала, что крики будут в моих кошмарах до конца моих дней.
Как и знала, что многое другое проберется в мои сны. Может, так, что они уже не будут ощущаться как страх, печаль или гнев. Может, это будет моей жизнью, и я уже не буду страдать от этого. Я хотела онеметь и не ощущать страха?
Я не знала. Может, я нуждалась в этом.
Потому что каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела лицо Арвина. Я видела страх и панику в его глазах, пока он пытался защитить меня. И пытался защитить себя.
Я закрыла глаза, и я видела Брэлинн, ее падение и превращение в пепел.
Я видела, как ее пепел разлетался с ветром, Лор кричал и пытался убить всех нас.
Я видела меч, пронзающий мою плоть, словно теплое масло.
Я видела шок в глазах Родеса, он пытался исцелить меня, но понимал, что не истекал кровью, как я. На мне была смертельная рана, а на нем не было отражения.
Мы не были родственными душами, мы были связаны лишь поверхностно. Принц и Жрица. Друзья.
Он не смог спасти меня. А Истон не знал, какой я была. Он сидел рядом, пытался защитить меня, Родеса и себя, пока замок рушился вокруг нас. Он истекал кровью из раны в том же месте на боку живота, где была пронзена я. Но не заметил. Или не связал точки.
Потому не знал, что я была его половинкой. Почему?
Проклятие не давало ему испытывать чувства.
Все это крутилось в моей голове, пока я пыталась спать. Потому что такими были мои кошмары. Не то, что могло случиться. То, что было.
Нэги терзали края моего разума, отсутствие света и тени, наполненное магией. Лор послал их в мир людей за мной. И пока меня не исцелили Розамонд и Родес после падения с горы, я не могла их видеть.
Они были монстрами из кошмаров. Из — под кроватей детей, которые не слушались родителей.
Но они были реальными. Да, они были в моих снах, и это не были настоящие кошмары.
Нет, крики старушки, умершей в пещере. Крики невинных, которые пытались убежать от лорда Воды, когда он использовал костяную магию, чтобы исказить стихию.
Крики Эмори, когда она сидела передо мной, прикованная к стенам комнаты, которая больше напоминала подземелье, чем говорил Истон.
Теперь такое было в моих кошмарах.
Я ворочалась, пот проступил на коже, я пыталась унять дыхание. Я знала, что они не уйдут. Что возвращения домой не будет. Теперь мой дом был тут.
Я больше не увижу родителей. Они навеки останутся в мире людей, их память изменили, чтобы они и не знали, что у них была дочь. Так было и с родителями Эмори и Брэлинн.
Они не могли скучать по девочкам, потому что их дети не существовали для них.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не могла вернуться. И вряд ли хотела.
Мне не было там места. Может, оно было для меня тут.
Магия дрожала во мне, кристалл вспыхивал, как часто делал в эти дни. Я закрыла глаза и стиснула зубы.
Народ тут не доверял мне. Они не знали меня. Некоторые видели во мне спасителя, потому что так говорилось в древних текстах. Но там был лишь намек на пророчество. Они не говорили, каким было пророчество.
Только несколько человек, включая меня, знали слова. Но мы не знали значения.
Мы разберемся. Потому что я не знала, что будет, если нет. Ответа не было. Потому борьба того стоила. Нам нужно было разгадать пророчество и найти ответы.
У некоторых было больше истории, ума и опыта в таких делах. Может, они найдут способ.
И они могли сказать мне, что делать.
И я сделаю это. Без колебаний и вопросов. Они рисковали собой ради меня. А я понимала, что я не была Жрицей Духа.
Я ощущала четыре стихии, пульсирующие в моих венах, борющихся за контроль, даже когда я медленно позволяла им скользить через мои пальцы и из моих пор.
Я знала, кем я была. Я просто не знала, какой должна быть в общем плане.
Туника липла к коже, и я потянула за нее, кривясь. Это была туника из этого мира, а не из мира людей. Одежда и технологии тут взрывались. Родес говорил, что дело было в магии в воздухе, которая была слишком сильной для ткани и прочего из мира людей. Я понимала, что у мира мейсонов хватало проблем, и они не хотели в своих границах то, что навредит еще больше.
Я быстро сняла майку и шорты, прошла к чаше, чтобы ополоснуться.
Не во всех комнатах замка были душ и ванная, хотя Истон работал над тем, чтобы так было. Тут не было средневековье. Некоторые изобретения продвигали быстрее других, а некоторые прогрессировали в магии, а не технике. Магия гнила и угасала из — за медленно ломающихся кристаллов, и она не могла создать новых магов и изобретения. Была слишком занята, чтобы не разбиться.
И Истон с его мамой больше искали гниль в своих границах. Лора. И пытались защититься в войне с Люмьером и что — то сделать со смертями их народа. Потому что без кристалла, дающего энергию народу, не только магия умирала, но и весь мир. И когда он рухнет, возврата не будет.
Так что душ в каждой комнате, даже в таком развитом мире, не был делом первой важности.
Но Истон поместил меня в те же покои, где я была, когда впервые прибыла в Обскурит, ближе всего к его комнатам. Так что у меня было подобие душа.
Все было из того же камня, что и раньше, блестящего черного обсидиана, который звал меня. Я видела прозрачные камни, белые, которые сияли в мраморных частях замков Люмьера. Мне нравились и те, и другие.
Они звали меня, две стороны монеты, звали мое сердце.
Потому я знала, что была от двух королевств, одного мира.
Было сложно думать так, когда я так много времени проводила в Обскурите и ощущала, словно Люмьер был на другой стороне, с врагом, особенно, после слов Эмори — хотя мы не знали, могли ли доверять ей. И, судя по тому, как вел себя король Люмьера, я уже ничего не знала.
Я быстро помылась и заплела волосы, зная, что вскоре нужно было подстричься. Длинные волны доставали до поясницы, слишком длинные для боя. Может, стоило сделать их короткими, как Вин всегда обещала мне сделать. Мне нравились длинные волосы. Нравилось играть с ними и пробовать разные прически. Так было.
Теперь я все время заплетала их в косу, пара прядей выбивалась при этом.
И я не могла врать себе, мне нравилось, когда Истон убирал те пряди мне за уши. Даже если он не понимал, что делал это.
Я закончила надевать кожаную броню, когда в дверь постучали, и Истон вошел.
Я быстро повернулась, проверив, что грудь была скрыта, переживая, что не успела до конца надеть броню перед тем, как Истон вошел.
