Холоп, если чего - это не какой-то там подлец, черная душа. Нет. Просто человек, всегда и во всех случаях принимающий сторону сильного, особенно - если сильный силен официально, законно начальствует. Холоп любит всякое начальство и усердствует перед ним. Правда, холоп - плохой подчиненный, скверный слуга. У хорошего слуги есть две добродетели: верность своему хозяину и трудолюбие. У холопа нет своего хозяина, он и работать не любит. Он любит выказывать усердие - причем перед любым, в ком видит силу. Холопу мечтается, что начальник усердие оценит, освободит холопа от работы и возьмет к себе - приедаться, прикармливаться. За это холоп готов терпеть любые неудобства и тем более унижения. К тому же услуга его хоть и некузявиста, зато ничего не стоит. Более того, если холоп получит вдруг какую награду за усердствование, то теряется и начинает гадать, что начальник-то, небось, ненастоящий.
Стас был настоящим начальником, во всяком случае, он так держался. Этого было достаточно, чтобы Князьков его держал за человека, а меня - за врага человека.
Врагов начальства холоп не понимает и чурается. В лучшем случае считает дураками, в худшем - ненавидит как нарушителей правильного порядка. Чаще всего старается держаться от них подальше, отодвигаться, как отодвинулся от меня Князьков. Впрочем, есть опасная разновидность холопов, которых кличут холуями: те любят сами напасть на нарушителя - опять же не столько покорыстоваться, а просто чтобы почувствовать свою причастность к силе и власти: «Ну кто тут на нас с хозяином, вот мы вам сейчас». В таком случае холуй может насвоевольничать, напасть без команды, и не на того, на кого следует. Хотя окоротить холуя проще простого, цук - и вся недолга. Но спускать с поводка холуев иногда все-таки приходится, иначе негулянные зверушки начинают скучать… При Станиславе Яновиче уже завелась пара холуев, но в зале их не было.
Князьков же был все-таки безобидный, беззлобный человек. Он просто боялся, что я замажу его соучастием в неуважении того, кто в силе, вот и показывал - нет-нет-нет, я тут ни при чем.
А само действо было небезынтересным. Это был так называемый кон, он же конвент - так называют профессиональные сборища работников меча и магии, робота и звездолета, то есть литераторов фантастического жанра.
Вручалась премия, присуждаемая то ли от имени, то ли под эгидой, а может и под омофором литобъединения консервативных писателей-фантастов. Консервативная фантастика - это по тем временам (уже не ельцинским, но еще близким) звучало вызывающе оксюморонно. Для закрепления эффекта фантасты-консерваторы поименовали свою организацию «Траншеей». Это был радикальный жест. К тому же других активов, кроме радикальных жестов, у объединения все равно не было. За ним не стояло ни спонсорских денег, ни контактов с какой-нибудь всесильной мэрией или хотя бы влиятельной управой, да и в фэнтезюшной тусовке оно не воспринималось всерьез.
Так что неудивительно, что церемония происходила в подмосковном пансионате, драном, как пенсионерская кошка.
Зато возня вокруг премии была настоящей, это сообщало номинациям цену.
И мой сборничек был тоже номинирован, и меня даже предупредили, что чегой-тоть дадут, какую-нибудь «Малую Траншею» второй степени, как интересному обещающему молодняку, лахедре желтохвостой.
А вот Стасик был кем угодно, но не лахедрой.
I.
Станислав Янович Зеньковский сам был не прост, и не из простой семьи. Отец его был генерал, не нынешний, советский. Генералов тогда было мало. Мама, в свою очередь, имела серьезные связи во всяких кругах и сферах. В Мариуполь их занесло хитрым путем - до того семейство обитало в Восточной Европе, так что маленький Стасик родился то ли в Германии, то ли в Венгрии, а потом еще успел попутешествовать с семьей. Так что по складу своему он никогда не был мариупольским провинциалом. Это важная черта - она есть у многих покорителей столиц.
Отдельная смешная строчка - про кровь. Русской крови в нем было ноль целых ноль десятых. Это не мешало ему измладу быть отчаянным патриотом своего Отечества - как не помешало впоследствии перестать им быть.
В советском Мариуполе было тепло, но скучно, не было места подвигу. Стас довольно быстро перезнакомился со всеми сколько-нибудь интересными для себя людьми - тогда он музицировал, пытался собрать группу, дать жару и показать класс, но не сложилось, не нашли бас-гитариста или просто надоело. Когда забрали в армию, не сопротивлялся, даже порадовался: он чуял, что нужно куда-нибудь вырываться.
Послали его, однако, в Афган.
О военных своих подвигах Стас - отдадим должное - предпочитал не особо распространяться, хотя в известных ситуациях - когда надо было произвести впечатление - пил «за тех, кто в стропах», и в биографических справках аккуратно указывал воинскую профессию. Причина была простой и очень достойной: он не собирался этим заниматься дальше. У него были на жизнь другие планы.
Книжки он читать любил, но насчет писать самому - задумался не прежде, чем попробовал себя в торговле пиломатериалами (и чуть не сел, спасибо, папа поднял связи). Потом поработал инструктором в местном фитнес-центре, откуда пришлось срочно делать ноги (по его словам, местный авторитет заподозрил его в связи со своей лялькой, Стас как-то отмазался, а могло выйти совсем даже нехорошо). Потом вляпался в какие-то перевозки, «фуры», и все что-то не сходилось, несмотря на боевую лихость. Мешала также украинизация, в ту пору не такая свирепая, как сейчас, но все-таки неприятная.
Но главным было даже не стечение неприятных обстоятельств. Зеньковскому все было скучно. Нет, хуже того, он чувствовал, что засыхает. Надо было что-то делать.
Умные люди говорили одно: если у тебя кризис - перебирайся в Москву.
II.
Москва. Покажите мне то, что в этой Москве можно любить. Нет, не надо кошелек расстегивать. Это-то понятно. За этим тянутся в Москву поезда, набитые смуглыми людьми, плохо говорящими по-русски. Они знают, куда едут и чего хотят от этого города. Их встретят на вокзале, поведут, подселят, проинструктируют, дадут - кому метлу в руки, кому битый «Москвич», кому прилавок, в зависимости от ситуации. Некоторые так и будут шваркать метлой в черной зимней ночи, замерзая под стенами панельных девятиэтажек. Другие приподнимаются, богатеют, покупают квартиры и завозят родню. Некоторые занимаются нехорошими вещами, иногда попадаются. Их выкупают важные, иссиня выбритые уважаемые люди, владельцы торговых центров, рынков, клубов. Все они, от дворника до самого уважаемого человека, твердо знают: Москва - это деньги, доступные женщины, хорошие вещи, Шереметьево-2. Чего еще надо.
Надо понять. Зачем в Москву русскому человеку, которого тут не ждут, который не хочет рыть землю носом, извлекая пользу? Зачем - рискуя, оставляя семью, работу, какое-то с трудом и муками завоеванное положение, место под низким, но все-таки солнцем?
Едут за жизнью. Как сказал один такой понаехавший - из Кишинева, жил в Красноярске, приехал поступать в МГУ на филфак: «Жить в Москве невозможно, но жизнь есть только в Москве».
Это точно. Жить в Москве нельзя, особенно если ты никто и звать тебя никак, и надо цепляться за каждую трещинку, чтобы не вынесло в черную зимнюю ночь. Но жизнь - только здесь. Больше ее в России нет. Говорят, ее видели в Петербурге, но Петербург весь выдумка, приехать туда по-настоящему нельзя, разве только Шевчуку вроде бы удалось на каком-то специальном поезде, на медном волке через гремучую Ладогу. Закрытый, холодный, тесный социум - во всяком случае, так кажется со стороны.
А вот в Москву, как ее ни кляни, приехать все-таки можно.
Впрочем, попробуем обойтись без поэзии, перейдем на бытовую социологию. Понятно, что именно Москва является крупнейшим - можно сказать, единственным - центром в России, где сосредоточена львиная доля человеческой активности, начиная экономической и кончая культурной. Здесь находятся Газпром и МГУ, здесь выпивается львиная доля поставляемого в страну французского шампанского и публикуется основная масса непопсовой литературы. Здесь можно сходить в Третьяковскую галерею и потом в стриптиз-бар, где тоже кое-что показывают. Но главное: в Москве - жизнь.
То есть, иными словами, продуктивное общение.
III.
Посидеть, покалякать, по водочке, еще по одной. Этого хватает, даже за Полярным кругом. Русские - довольно общительный народ, несмотря на холодную северную кровь. Но есть общение и общение - разница тонкая, но на практике очень ощутимая. Примерно как между торговлей в прибыль и торговлей в убыток. Вроде тот же прилавок, те же помидоры, те же покупатели. В конце дня ящики пустые, в кармане пачка мятых денег. Все решает соотношение - сколько стоили помидоры, сколько их осталось, сколько превратилось в мятые бумажки, сколько этих бумажек надо отдать. Выходит плюс или минус. Если постоянно получается минус - дело швах.