— За несколько лет моей службы в полку сестрица распустилась как майская роза, поэтому впервые увидев её на балу, я не признал в ней любезную моему сердцу Дашеньку, которую когда-то качал на руках, — Никита в притворной грусти опускает чистые голубые глаза.
Ну да, конечно, на руках он меня качал. Врёт и не краснеет!
— Но данные Господом родственные узы не позволили мне вернуться на войну с турками, не воссоединившись с сестрой, — продолжает своё враньё поручик или кто он там вообще такой. — В один прекрасный миг сердце подсказало, что эта очаровательная юная барышня, дочь почтенных родителей и невеста достойного молодого человека — моя сестра. Сыграло свою роль и знание Дашенькой английского языка — моя родители были большими англоманами, и сестрица с детства воспитывалась в английской культуре.
Марья Ильинична хмурится, но пока ничего не отвечает. И Никита сам понимает, что ему нужно сказать:
— Я искренне рад за счастье моей сестрицы, и ни в коем случае ничем ему не помешаю, — быстро ориентируется этот пройдоха, заметив недовольство, промелькнувшее в глазах моей названной маменьки. — Поэтому просто позвольте страдающему от потери родителей брату хотя бы изредка видеть свою несравненную сестрицу, единственное, что осталось от его некогда большой и счастливой семьи!
— Ах, мой милый, история вашей семьи тронула меня до слёз, — вздыхает Марья Ильинична, промакивая глаза неведомо откуда взявшимся ажурным платком. — Вы, такой блистательный молодой человек, служащий нашему государю, и ваша сестра, такая нежная и трепетная девица — вы достойны только самого лучшего! Поэтому я конечно же не буду препятствовать вашему воссоединению, но знаете, поручик, я так привязалась к нашей прекрасной Дашеньке, так привыкла считать её своей дочерью, да и её жених…
— Конечно, Марья Ильинична, я уже сказал, и повторю это снова — счастье сестрицы для меня превыше всего. Я совершенно не против того, что в свете она так и останется вашей дочерью, а в будущем станет княгиней Орловой!
— Маменька, но я не знаю этого человека! Он никак не может быть моим братом! — вставляю я наконец свои пять копеек в соловьиные песни этих двух интриганов. Хороши же у меня «маменька» и «братец» — одна не хочет потерять лицо, лишившись покровительства старого князя, а второй вообще хочет сделать меня соучастницей убийства!
— Дитя моё, но ты ведь совсем ничего не помнишь, — разумно замечает названная маменька. — А твой брат представил многочисленные доказательства вашего родства, даже твоё незнание французского и владение английским объяснил! Ах, как же хорошо, что Господь нам тебя послал! Такое богоугодное дело — помочь бедной сиротке, лишившейся родных!
Началось в колхозе утро. И как мне теперь от этого чёртова «братца» отделаться? Пронзаю его ненавидящим взглядом и выдавливаю из себя нечто радостное и приветливое. А сама думаю, зачем ему так изгаляться пришлось. Неужели сам не может убить кого-то, кого там ему нужно? Я-то ему для этого зачем понадобилась?
— Оставлю вас наедине, наверное, вам нужно столько всего обсудить, — Марья Ильинична оставляет нас в гостиной и уходит в свою комнату.
Как только затихают её шаги, я накидываюсь на Никиту чуть ли не с кулаками.
— Что тебе от меня нужно, придурок? Зачем устроил весь этот цирк?
— Сестрица, да ты у меня с характером, — смеётся этот прохвост. — Знаю, ты искала часы, и даже на дом нашего общего знакомого Юрия совершила дерзкий ночной налёт. Представляю, как бы ты эти часы с кукушкой через окно вытаскивала, окажись они тем, что тебе нужно…
— Издеваешься? Я тут вообще-то по твоей милости! Нафига нужно было всякую историческую муть дома держать! — негодую я.
— А нафига было шариться по чужим комнатам, — парирует Вишневский-Алексеев. — Я же тебя силой не заставлял эти часы заводить. Кажется, любовь к чужим комнатам — твоя постоянная черта, понравилось в кабинете батюшки Измайлова? Хорошо обставлен, не правда ли? Такая чудесная старинная мебель, забрал бы себе, если бы мог перенести в наше время…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Негодяй, да ещё и ворюга вдобавок!
— Лучше зови меня негодником, мне так больше нравится, — самодовольно ухмыляется мой новоиспечённый братец. — Теперь мы будем видеться чаще, так что будет вдвойне обидно отправиться в двадцать первый век, оставив тебя здесь, ведь мы познакомимся поближе, можно сказать сроднимся… Ты подумай над моим вчерашним предложением, может, надумаешь чего.
— Придурок! Не буду я тебе помогать!
— Это мы ещё посмотрим, я ведь знаю, что ты до сих пор не оставляешь попыток найти свой артефакт. Поищешь-поищешь, а свадьба будет всё ближе и ближе, вот и задумаешься над тем, не помочь ли любимому братцу.
— Да я лучше выйду замуж за Владимира, чем буду тебе помогать!
— Капля камень точит. Устанешь видеть каждый день мою прелестную физиономию и наслаждаться отсутствием нормального санузла и любимого интернета, и не то что согласишься помочь — вприпрыжку помогать побежишь!
— После завтрака обычно приезжает мой жених — засвидетельствовать своё почтение, так что лучше тебе бы убраться отсюда подобру-поздорову, дорогой братец, — пытаюсь я выпроводить историка-интригана из гостиной Елецких.
— Отчего же я должен уйти? Ну уж нет, дорогая сестрёнка, я хочу поближе познакомиться со своим будущим родственником! — Никита ещё более нагло разваливается в кресле и явно не собирается из него подниматься.
— Кто тут кому родственник? — в гостиную влетает разгневанный Владимир. — Дарья Алексеевна, потрудитесь объяснить мне, что делает здесь этот господин!
Лёгок на помине! И как он так вовремя прийти умудрился? Наверное, у пафосного княжича вставлен где-то радар, срабатывающий на упоминание его мною в разговорах.
— Да, объясни ему, — нагло подмигивает мне Никита.
И мне больше ничего не остаётся, как рассказать Владимиру «чудесную» историю моей встречи с любимым старшим братом, правда, Владимиру я говорю, что брат двоюродный. Иначе было бы слишком сложно объяснить, как Марья Ильинична и Алексей Петрович не признали в Никите сына.
— Это правда? — спрашивает Владимир, подозрительно глядя то на меня, то на моего «братца».
— Чистая правда, — разводит руками Никита. — А вот и Марья Ильинична возвращается, сейчас она вам всё подтвердит.
— Володенька, вы уже познакомились с будущим шурином? — моя названая маменька входит в гостиную с подносом, на котором стоит чайник и несколько чашек. — Мы только сегодня узнали в Никите Дашиного кузена!
— К несчастью мы давно знакомы с Дашиным кузеном, — мрачно отвечает Владимир.
— Ой, какая забавная оговорка! Вы, наверное, хотели сказать «к счастью»? — Марья Ильинична ставит поднос на столик и разливает чай по чашкам.
— Несомненно, Владимир, как и я, счастлив узнать, что скоро мы породнимся, — ехидно улыбается Никита. — Не правда ли, Владимир?
— Без сомнения, — Владимир мрачно усаживает воле меня на диванчик. — Спасибо за чай, Марья Ильинична, так приятно, что вы его сами принесли.
— Не каждый день объявляются потерянные родственники, — Марья Ильинична тоже усаживается на диванчик, по правую руку от Владимира. — Никита, а какие у вас дальнейшие планы? Вернётесь на службу, или в Москве останетесь, а может, в столицу направитесь?
— Моё счастье — находиться подле моей драгоценной сестрице, поэтому я выхожу в отставку, чтобы иметь возможность всегда быть с нею рядом, — Никита, отставив мизинчик, берёт чайную чашку. Даже чашку держит с понтом, барчук недоделанный!
— А у кого вы остановились? — спрашивает моя названая маменька.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— У товарища, Юрия Измайлова, — вздыхает Никита. — У нас с семьёй не было московского дома, а снимать достойное жилище финансы сейчас не позволяют.
Интересно, когда Никита успел втесаться в доверие к беспутному Юрию, чтобы тот пригласил его к себе жить? На какой-то пьяной гулянке с актрисами? Я-то чисто случайно заняла место дочери Елецких, а вот Никита явно продумал своё путешествие в прошлое. И сдаётся мне, что оно у него не первое.
