Верховный дедушка, дядя Яспер и дядя Гарри усиленно жевали, склонившись над тарелками. Я заметил, что они не хотят ничего говорить, пока не сказала своего слова Верховная бабушка. И она не замедлила его сказать, причем неслыханно кротким голосом.
— Знаменитый поэт, — сказала она, — называет Зигфрида героем и доказывает это не так сложно, как ты. Не кажется ли тебе это забавным?
— Нет, Маргарита, — не менее кротко возразил ей прадедушка, — мне кажется это вполне естественным. Тот, кто что-нибудь утверждает, ну, скажем, что Зигфрид — герой, может высказать это коротко и ясно, без подробных объяснений. Вот, например, как Уланд в своем стихотворении. А тот, кто хочет это опровергнуть — и не просто так, что нет, мол, все совсем не так, а как раз наоборот, — тому приходится обстоятельно доказывать, что утверждение было неверным.
Прадедушка оперся о стол, с трудом выпрямился и, расхаживая медленным шагом от стола до двери и обратно, закончил свою мысль:
— Утверждать что-либо может всякий дурак — я не хочу, конечно, этим сказать, что поэт Людвиг Уланд был дураком, — но опровергнуть утверждение — это уже требует кое-какой смекалки. Нам с Малым приходится здорово шевелить мозгами, чтобы опровергать одно за другим все нелепые и бездумные утверждения о героях.
Вдруг прадедушка остановился, с удивлением посмотрел на нас и спросил:
— Что это с вами? Почему вы все на меня так уставились?
— Потому что ты ходишь, прадедушка! — сказал я.
— Батюшки! — Старый хлопнул себя по лбу. — Я и позабыл, что собирался утаить это от вас. Уж так мне пришлась по нраву моя каталка — никто к тебе не пристает…
— А сам ты пугаешь других сколько хочешь, — ядовито заметила Верховная бабушка.
Старый, тяжело опустившись на стул, ответил:
— Только не преувеличивай, Маргарита! Никогда я тебя ничем не пугал. Просто радовался, что могу спокойно посидеть в кресле, предоставленный своим мыслям. Правда ведь, Малый?
Я кивнул, но не мог удержаться от вопроса, с каких же пор он снова начал ходить.
— Собственно, только с позавчерашнего дня, — ответил Старый. — Но я понемножку упражнялся каждый день. В мои годы нельзя чересчур доверяться покою, а то еще закоснеешь.
— Кто заботится о своем здоровье, тот не закоснеет, — набросилась на него Верховная бабушка. — А кто в твоем возрасте резвится, как молодой жеребчик, с тем — смотри, отец! — как бы не случилось того же, что случилось со старым богатырем в балладе.
— Что ж такое с ним случилось, Маргарита?
Тут Верховная бабушка продекламировала:
Еще раз встал, собрав остаток силы,Наш старый богатырь, в последний раз.И рухнул вновь. Безмолвие могилы.Выносят хладный труп. То пробил час.
Прадедушка весело расхохотался.
— Ты всегда все рисуешь в черном свете, — упрекнул он дочь. — Потому что ты обо всех о нас беспокоишься, Маргарита. Это я понимаю.
Несмотря на бурные пререкания, это был мирный, веселый завтрак в зимнее солнечное утро. Верховный дедушка, справившись с селедкой и отведав окорока, с явным удовольствием слушал этот спор, а уж дяде Гарри с дядей Яспером он никак не испортил аппетита. Да и я с интересом следил за этой добродушной перебранкой.
Но конец баллады о старом великане, который еще раз подымается, прежде чем рухнуть, снова пробудил во мне смутную тревогу за прадедушку. Словно где-то вдали ударили в набат.
После завтрака мы отправились вдвоем на чердак, и Старый стал взбираться по лестнице тяжелым, но уверенным шагом.
И все же в голове моей засела мысль, что прадедушка ради меня незадолго до конца своей жизни еще раз собрался с силой, чтобы пройти со мной вместе по галерее истинных и ложных героев. Мне представилось вдруг, что он жертвует собой ради меня.
Эта мысль захватывала меня все больше и больше, и когда мы, добравшись до южной каморки, занялись сочинением, у меня получился целый рассказ.
Прадедушка высказал опасение, что теперь, раз мы оба снова научились ходить, меня, пожалуй, поспешат отослать домой, к родителям. Значит, пора нам, так сказать, подвести итог нашему исследованию героизма.
— Я предлагаю, — сказал он, — чтобы каждый изобразил в рассказе своего самого любимого героя.
С этим я согласился.
И, поглядывая через окошко каморки на серое море, стал писать на оборотной стороне обоев рассказ о Прадедушке-Крабе. А прадедушка в это время, положив гладильную доску на ручки кресла-каталки, тоже писал рассказ о своем любимом герое.
Писали мы долго. Даже после обеда мы все еще продолжали исписывать свои рулоны. И все же закончили раньше, чем пришлось зажечь свет.
С нетерпением ожидал я прадедушкиного приговора и хотел было, как всегда, тут же начать читать, но Старый сказал:
— Давай-ка уж закончим наше исследование героизма, Малый, по всем правилам. Я не раз читал тебе про подвиги Геракла, чтобы привести пример героизма и напомнить образ героя древних времен. Давай-ка я и сегодня поведаю тебе о последнем его знаменитом деянии, а потом уж мы познакомим друг друга с нашими новыми героями. Согласен?
— Согласен! — ответил я.
И вот снова раскрылась тетрадь в черной клеенчатой обложке, и прадедушка прочел:
Баллада про Геракла и три райских яблокаГеракл был смел и полон сил,И, как гласит преданье,Геройский подвиг совершил,Великое деянье.
Царь Еврисфей приказ отдал,Чтоб дар принес он редкий:Три райских яблока сорвалВ раю с высокой ветки.
Но только смертным — вот беда —Путь в райский сад неведом.Поговорить решил тогдаГеракл с Нереем-дедом[13].
Но тот, увертливей змеи,Забыв свое величье,Вдруг начал принимать своиРазличные обличья.
То встанет огненной грядой —Герою не до смеха! —То разливается водой —Опять в борьбе помеха.
«Ну, справлюсь я со стариком —Сглотну его как воду!»А тот уж красным языкомВзвился, сменив природу.
Геракл, однако, победил:От ярости зверея,Рассек он, дунув что есть сил,Напополам Нерея.
И снова старец перед ним.Пристыженный немного,Он тут же, цел и невредим,Стал объяснять дорогу.
И вот край света, где как раз,Пыхтя, вздыхая тяжко,Держал громадина АтласНебесный свод, бедняжка.
Атлас сказал: «Три яблокаНужны вам до зарезу?На, подержи-ка свод, покаЯ в райский сад залезу!»
Геракл ответил: «Я готов!» —И свод на плечи вскинул.И так он несколько часовСтоял, согнувши спину.
Когда ж Атлас, проведав рай,Вернулся в упоенье,«Ну, держишь небо? Продолжай!» —Он крикнул без стесненья.
«Да, дело дрянь, куда ни кинь! —Геракл стряхнул усталость. —Ты только небо мне подвиньНа серединку малость!»
Но не успел Атлас поднятьНебесный свод немного,Как наш герой — чего там ждать? —Пустился в путь-дорогу.
Подняв три яблока с земли,Он их понес скорееНа тот, другой конец земли,Где царство Еврисфея.
Вот наконец его дворец.Царь вышел за ворота:«Принес?» — «Принес!» — «Ну, молодец!Возьми их за работу!
Все! Ты свободен!» — «Хорошо!» —Успел Геракл ответитьИ тут же снова в рай пошел:«Отдам им фрукты эти!»
И вот — напрасны все труды! —Он их вернул обратно.Но первым райские плодыДобыл Геракл. Понятно?
В последний раз захлопнулась черная клеенчатая тетрадь, в которой, как мне казалось, уместилась вся жизнь Геракла, все его подвиги и страдания.
Прадедушка отложил тетрадь на комод, где лежали «Морские календари», и спросил:
— Ну, что ты скажешь об этом приключении?
— Веселое, только очень уж длинное, прадедушка.
— Ну, — улыбнулся Старый, — это я еще здорово его сократил.
— Почему, прадедушка?
— Потому что вокруг этого приключения Геракла обвились, словно лианы, бесчисленные мифы, предания и легенды. Я их отсек. И осталась только история про райские яблоки.
— А зачем вся эта история, прадедушка? Столько трудов и усилий, а зачем? Все равно потом пришлось возвращать яблоки обратно!
— Так ведь самому Гераклу, Малый, эти яблоки были ни к чему. Он их добыл по поручению Еврисфея.
