4 апреля. Огорчен, что «Знание» не выпустило сборника с «Вишневым садом», хотя обещали сделать это в конце января: «Ведь я терплю убытки, в провинции не по чем играть».
10 апреля. Досадовал, что в афишах и газетных объявлениях Художественного театра «Вишневый сад» называется драмой, а не комедией: «Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы».
13 апреля. В письмах нескольким корреспондентам рассказал о своем намерении летом, если будет здоров, отправиться врачом на Русско-японскую войну: «Мне кажется, врач увидит больше, чем корреспондент».
20 апреля. К. П. Пятницкий известил Чехова, что у книги второго сборника «Знание» (с «Вишневым садом») возникли цензурные препятствия.
27 апреля. Отправил в издательство А. Ф. Маркса корректуру «Вишневого сада».
Показывал Н. Г. Гарину-Михайловскому свои записные книжки: «Листов на 500 еще не использованного материала. Лет на пять работы. Если напишу, семья останется обеспеченной».
1 мая. Уехал в Москву.
Поселился в Леонтьевском переулке. Нездоров, не выходит из дому.
16 мая. Доктор советовал ехать за границу для лечения.
Конец мая. Читал поэму Б. А. Садовского; в письме к автору – отзыв: «…в поступках Вашего героя часто отсутствует логика, тогда как в искусстве, как и в жизни, ничего случайного не бывает».
Поступил в продажу сборник «Знание», книга вторая, с «Вишневым садом». Издатели «Знания» просили Чехова, чтобы А. Ф. Маркс не выпускал своего издания пьесы раньше конца года.
31 мая. В письме А. Ф. Марксу просил задержать издание пьесы, хотя подписанная корректура была уже отправлена.
Май. Несмотря на болезнь, просматривал рукописи рассказов, присылаемых из «Русской мысли».
2 июня. У Чехова Н. Д. Телешов.
«На диване, обложенный подушками… сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом – до того был худ, изнурен и неузнаваем Антон Павлович. Никогда не поверил бы, что возможно так измениться.
А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит:
– Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать».
В этот же день получил телеграммы от А. Ф. Маркса, что он не может задержать издание «Вишневого сада», и от Горького и Пятницкого, что такая задержка необходима. Написал К. П. Пятницкому: «Виноват во всем этом, конечно, я, так как не задержал у себя корректуры; виноваты и Вы, так как напомнили мне об этом задержании, когда «Сборник» уже вышел».
Последний отъезд из России
3 июня. Уехал с женой за границу, в немецкий курортный городок Баденвейлер.
5 июня. Приехали в Берлин.
6 июня. Берлинский корреспондент «Русских ведомостей» Г. Б. Иоллос, заботившийся в эти дни по просьбе В. М. Соболевского о Чеховых, рассказывал: «Я лично в Берлине уже получил впечатление, что дни А. П. сочтены, – так он мне показался тяжело больным: страшно исхудал, от малейшего движения кашель и одышка, температура всегда повышенная. В Берлине ему трудно было подняться на маленькую лестницу Потсдамского вокзала; несколько минут он сидел обессиленный и тяжело дыша. Помню, однако, что, когда поезд отходил, он, несмотря на мою просьбу оставаться спокойно на месте, высунулся из окна и долго кивал головой, когда поезд двинулся».
9 июня. Приехали в Баденвейлер.
Из Германии Чехов написал несколько писем матери и сестре в Ялту, близким знакомым в Москву и Таганрог. Они так просты и печальны, окрашены такой безысходной тоскою по Москве, по России, что читать их нелегко. «Предсмертные письма Чехова – вот что внушило мне на днях действительный ночной ужас. Это больше действует, чем уход Толстого», – заметил Александр Блок[9].
«Милая Маша, пишу тебе из Берлина, где я живу уже сутки. В Москве после твоего отъезда стало очень холодно, пошел снег, и, вероятно, от этого я простудился, началась у меня ломота в ногах и руках, я не спал ночей, сильно похудел, впрыскивал морфий, принимал тысячи всяких лекарств и с благодарностью вспоминаю только об одном героине, прописанном мне когда-то Альтшуллером. К отъезду я стал все-таки набираться сил, появился аппетит, стал я впрыскивать в себя мышьяк и проч. и проч. и наконец в четверг выехал за границу очень худой, с очень худыми, тощими ногами. Ехал хорошо, приятно. Здесь в Берлине заняли уютный номер в лучшей гостинице, живу я тут с большим удовольствием и давно уже не ел так хорошо, с таким аппетитом, как здесь. Хлеб здесь изумительный, я объедаюсь им, кофе превосходный, про обеды уж и говорить нечего. Кто не бывал за границей, тот не знает, что значит хороший хлеб. Здесь нет порядочного чаю (у нас свой), нет закусок, зато все остальное великолепно, хотя и дешевле, чем у нас. Я уже отъелся и сегодня даже ездил далеко в Тиргартен, хотя было прохладно. Итак, стало быть, скажи мамаше и всем, кому это интересно, что я выздоравливаю, или даже уже выздоровел, ноги уже не болят, поносов нет, начинаю полнеть и уже целый день на ногах, не лежу. Завтра у меня будет здешняя знаменитость – проф. Эвальд, специалист по кишечным болезням; ему писал обо мне д-р Таубе.
Вчера пил чудесное пиво…
Послезавтра уезжаем в Badenweiler. Адрес пришлю. Напиши, есть ли деньги, когда высылать чек. Берлин мне очень нравится, хотя здесь и прохладно сегодня. Читаю немецкие газеты. Слухи о том, что в здешних газетах очень бранят русских, преувеличены…» (6 июня).
«Милая Маша, сегодня мы уезжаем из Берлина на свое длительное местопребывание, на границу Швейцарии, где, вероятно, будет и очень скучно и очень жарко. Мой адрес:
Германия, Badenweiler
Herrn Anton Tschechow.
Так мою фамилию печатают здесь на моих книжках, стало быть, и я так должен писать ее. В Берлине немножко холодно, но хорошо. Самое нехорошее здесь, резко бросающееся в глаза – это костюмы местных дам. Страшная безвкусица, нигде не одеваются так мерзко, с совершенным отсутствием вкуса. Не видел ни одной красивой и ни одной, которая не была бы обшита какой-нибудь нелепой тесьмой. Теперь я понимаю, почему московским немцам так туго прививается вкус. Зато здесь, в Берлине, живут очень удобно, едят вкусно, берут за все недорого, лошади сытые, собаки, которые здесь запрягаются в тележки, тоже сытые, на улицах чистота, порядок…
Ноги у меня уже не болят, ем превосходно, сплю хорошо, катаюсь по Берлину; только вот беда: одышка. Сегодня купил себе летний костюм, егерских фуфаек и проч. и проч…» (8 июня).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
