Я единственная в семье работаю.
Отец ушел шесть лет назад, через два месяца после того, как моему брату был поставлен диагноз. Наша мать не работает. А я, как учитель танцев, не могу заработать двадцать тысяч евро, которые необходимы на проведение самой операции и восстановление после нее. Мы стоим на очереди в государственной программе помощи, но… я не уверена, что мой брат сможет дожить до этой помощи.
Возможно, если в вашей передаче расскажут о нем, найдутся те, кто хоть чем-то сможет нам помочь…"
Константин третий раз перечитывал письмо, с трудом собирая лихорадочно скачущие мысли.
Твою мать!
Это было самым длинным и умным, что он мог сейчас произнести.
Мужчина даже не представлял себе, когда после прочтения Ромкиного письма, полез чистить черновики в почтовом агенте, которые автоматически сохранялись, на случай потери важной информации, что найдет такое… такое…
Черт!
Он тогда, совершенно не интересовался, что именно искала Марина, когда просила разрешения поработать с ноутбуком.
А он… черт!
Костя знал, что у нее есть брат… и все такое… но…
Он и понятия не имел о том, что брат девушки, настолько болен. И что сама Марина изо дня в день, живет в таком… напряжении? Кошмаре? Аду?
Как подобное можно назвать?
Господи! А у Мариши еще и были силы улыбаться и шутить…
Константин выругался вслух, так и не в состоянии пока, до конца сопоставить все, что теперь было мужчине известно.
Были ли ее проблемы сейчас, связаны с болезнью брата? Вполне вероятно. В письме она писала о том, что не уверена, сможет ли ребенок прожить хоть год…
О, черт! А что, если он уже умирает, или умер?!
Константину было весьма трудно осознать, что такая, довольно небольшая, по его меркам сумма, может решать, будет ли кто-то…, тем более, ребенок — жить.
Твою мать! Да у него машина стоила в два раза больше.
Да, он понимал, что далеко не все мыслили и жили подобными категориями… но, отчего-то, такой ошеломляющий, сбивающий с ног диссонанс между его жизнью и ее — выбил воздух, забрал какую-то опору, позволяющую твердо стоять в этой реальности, у него из-под ног.
Казалось бы, ну что такого?
Грустно? Да.
Печально? Без сомнения.
Возможно, несправедливо, что ребенок мог умереть так… просто.
Но, как сказали бы все, кого он знал, ему-то, какое до этого дело? Что Константину до судьбы какого-то мальчика, которого тот, и в глаза-то ни разу не видел?
В целом, не мог не признать мужчина, это было справедливо.
Но… Косте было дело до Марины.
Не важно, почему, но вот так было. Что после двух, неполных недель знакомства, эта девушка, ее боль… А ей, черт все возьми, было очень больно, он это знал определенно! Каждая строчка в этом письме была пропитана горем. И Костя, успев уже узнать Марину, это очень четко видел… И все это — имело огромное значение.
Мужчина не сомневался, на все сто процентов был уверен, что Марина живет в аду, в котором не всякий бы выжил. А еще и улыбается при этом.
Да, она была бойцом.
Да, она боролось со всем, с жизнью, которая, очевидно, раз за разом, подставляла и ее, и ее младшего брата.
Другой бы давно сдался и опустил руки.
А она — смеялась и шутила.
Она всецело отдавалась эйфории, когда была с ним.
И все же, мужчина был уверен, что она ни на минуту не выбиралась из этого пекла, даже, когда он целовал ее.
Потому что, Костя помнил, как Марина танцевала.
Этот танец… он был чистой болью, тоской и разочарованием от всего, что окружало девушку.
И, черт все забери! Костя мог ей помочь, хоть и знал, что она никогда бы его об этом не попросила. Он был уверен, что и на радиостанцию, девушка никогда не написала бы, не будь в полном отчаянии, перестав видеть хоть какой-то иной выход.
Однако, так же хорошо, Костя знал и то, что это его не остановит.
Он хотел помочь Марине.
И он собирался это сделать, черт все забери.
Не смотря ни на что.
Не обращая внимания на то, что все, кто его знал, да и он сам еще месяц назад, сочли бы такое решение — абсурдным. Это не имело значения для Кости сейчас.
А вот Марина — имела значение.
Но для начала, ему надо было гораздо больше знать.
Девушка не будет говорить или рассказывать что-то, мужчина был в этом уверен.
Однако, у Кости было подозрение, что он знал тех, кто могли ему все разъяснить, если знать, как прижать. А Константин, прекрасно умел это делать.
Так и не притронувшись к кофе, который уже остыл, бросив все как было, Костя стремительно вышел из квартиры, взяв только ключи от машины, права и сережку…, просто потому, что она была частичкой ее.
Вот теперь, ему было абсолютно все равно, если он кого-то разбудит.
Глава 10
Найти Николая, в этот раз, оказалось не так уж и сложно.
У Константина был его телефон с предыдущих, не столь успешных, поисков.
Так что, уже через пятнадцать минут, мужчина, без малейших угрызений совести, терзал вопросами сонного хозяина, разумеется, не сообщая тому, каким путем получил сведения о состоянии здоровья брата Марины.
Пусть думает, что она сама рассказала, в конце концов, какое Коле дело?
Тот не сильно, по началу, в такое верил, и смотрел с подозрением. Но, видя, что Костя, и правда, имеет представление о болезни мальчика — отвечал на вопросы.
Да, Саше стало хуже. Уже три дня парень был в реанимации.
Марина, как ему было известно, ни на минуту не отходила от брата, практически живя в отделении.
Мать девушки? Дома. Она только проведывать приходила.
Да, он полностью согласен с подобным, пусть и матерным, определением, но что поделаешь? Вот такие, Марине и Саше, достались родители, не приспособленные к жизни.
Женька сейчас там, они с Колей по очереди, старались сидеть в больнице, не оставляя Марину саму, но она, ни в какую, не соглашалась на их уговоры поехать домой, хоть и мало чем могла помочь в таком положении.
Выслушав Николая, и получив кое-какие ответы, Костя поднялся, и коротко бросив: «Поехали», направился к выходу.
— Эй, подожди! — Коля не успевал в мыслях за своим ранним гостем. — Куда?
— В больницу. Ты мне там понадобишься… у нас, не сложились, как-то, отношения с вашим Евгением, так что, будешь помогать.
— То, что не сложились, это точно. — Николай усмехнулся. — Он тебя прибить готов, хоть и сам понимает, что как дурак себя ведет. Но гордость — страшное дело.
Костя усмехнулся уголком губ, но намекающе посмотрел на часы.
— У нас не так и много времени, так что, давай быстрее. — Все же, с явной симпатией, указал он собеседнику.
