Говорят, в незапамятные времена этот Велик день назывался не Листопадень, а Звездопадец. Ибо только раз в год, в эту ночь небо, как слезы, роняло звезды. Но то было давно, сотни сотен лет назад, до того, как ночь стала принадлежать Ходящим. И Тамир всем сердцем возненавидел живущих во тьме! Потому что, не будь их, все в его жизни сложилось бы иначе…
В кольце неожиданно сильных рук Айлише было тепло, а по телу разливалась сладкая истома. Лишь сейчас девушка заметила, как изменился за этот год ее друг. Мало что осталось от рыхлого телом паренька. Злая учеба знатно сострогала с него тело, даже черты лица, прежде мягкие, теперь сделались жестче, и на скулах появилась щетина. Нет, он, конечно, не превратился в ремни и жилы, из которых теперь была свита Лесана, но… он стал другим. Это было видно и в развороте обещающих стать широкими плеч, и в потяжелевшем взгляде, и в упрямой складке, появившейся между бровями.
Девушка смотрела на него с затаенной нежностью, а потом не выдержала и осторожно провела рукой по колючей скуле. И лицо, новой непривычной красотой которого она только что любовалось, повернулось навстречу ладони, а теплые губы коснулись озябших пальцев.
В следующий же миг и звезды, и ночь, и ветер отступили куда-то, словно перестали быть, потому что мужские руки жадно запрокинули девичье лицо, а губы лихорадочно заскользили по щекам, глазам, подбородку шее… Юная целительница закрыла глаза, отдаваясь долгожданной ласке. Тамир рвал завязки ее рубахи и штанов, а потом сдергивал то и другое, не глядя отшвыривал прочь, освобождая горячее мягкое тело.
Айлиша опрокинулась на спину, почувствовала грубую ткань плаща и то, как неровные камни впились в позвоночник, а потом руки и губы Тамира заскользили по плечам, груди животу и не осталось ничего, кроме сладкого томления, кроме жаркого тока крови в жилах. Тяжесть мужского тела, внезапная боль, глухой едва слышный девичий стон, лихорадочное хриплое: «Прости, прости, прости…» И снова россыпь поцелуев по лицу и новые волны жара, огонь, несущийся по телу, сладкая дрожь и черное бездонное небо над головой, с которого на двух влюбленных продолжали сыпаться звезды…
* * *
Они вернулись только под утро, в сером рассветном полумраке, крепко держась за руки, и не пряча друг от друга глаза. Возле двери в их покой Тамир внезапно остановился, развернул девушку к себе, вжал спиной в стену и жадно накрыл губы поцелуем, чувствуя дрожь, идущую по тонкому телу.
— Ты — жена теперь мне, — сказал он, оторвавшись. — Понимаешь?
Она в ответ смогла только кивнуть и сразу же спрятала покрасневшее лицо на груди любимого.
Когда они зашли в коморку, их встретила там растрепанная Лесана. Точнее не встретила, а приподнялась на локте со своей лежанки, окинула сонным взглядом их — растрепанных, босых, с опухшими губами и счастливыми лицами. Не утаилось от девушки и то, что подруга куталась в плащ Тамира, а сквозь складки ткани был виден рукав рубахи, с сорванными завязками. Дочка бортника резко села и ахнула:
— Любились! Любились, окаянные! С ума вы спятили?! Донатос же тебя в землю закопает! А ты? Ты чем думала? Что, если дите приживете?
И она растерянно и гневно переводила синие глаза с одного на другую, словно ожившая совесть, требующая немедленного ответа. Лишь после этих ее слов Айлиша поняла, что случилось между ней и Тамиром, вспыхнула и с опозданием испугалась. Но парень упрямо насупился, положил твердую ладонь на плечо целительнице и сказал глухо:
— Она мне теперь жена. Перед людьми и богами. И этого даже Донатос изменить не может.
Лесана в ответ только горько покачала головой:
— Какая жена? Ты что? Вас, если прознают, в блуде обвинят и кнутами вытянут обоих, чтобы дурь в голову не лезла. Глядите, не сболтните кому. Тут не то место, чтобы правду искать.
Под этим яростным, но справедливым напором Тамир слегка сник, тоже начиная понимать, что никто их здесь благословлять на счастливую жизнь не будет. Даже если найти молельника и обручиться, креффы не признают такой союз. Выйдет только курам на смех. Парень помрачнел.
Лесана только вымученно улыбнулась:
— Боязно мне за вас. Не приведи боги, крефф твой прознает, не даст он вам жизни.
Тамир напрягся, словно волк перед прыжком и глухо ответил.
— Может, ему недолго моим креффом быть. Мне еще одеяние колдуна не выдали, так что…
И в этот самый миг, словно в насмешку над его словами резко распахнулась дверь покойчика, и на пороге возник старший ученик Донатоса — Велеш.
— На вот, — сунул он в руки окаменевшему Тамиру стопку серой одежи, — наставник велел тебе дать.
В маленькой комнатушке будто разом стало темнее и холоднее. Тамир непослушной рукой рванул ворот своей бесцветной рубахи, задохнувшись от отчаяния. И в тот же миг серые штаны и рубаха полетели на пол, словно между стопками ткани пряталась ядовитая змея.
— Ты чего швыряешься? — опешил старший послушник.
— Это не мое, — с горьким предчувствием беды огрызнулся сын пекаря.
— Ты, парень, совсем недалекий, — обидно засмеялся Велеш, — если тебе дали это облачение, значит, так тому и быть! Так что переодевайся и дуй к наставнику, пока он не осерчал! — неодобрительно покачав головой, парень ушел.
— Я что же… колдун??? — Тамир застыл, невидяще глядя в пустоту.
— Креффы не ошибаются, — тихо сказала Лесана, припоминая как сама растерялась, когда Клесх дал ей одежду мага.
— Сходи к наставнику, — помертвевшими губами прошептала Айлиша, — я не верю, что ты можешь стать колдуном!..
Парень медленно, словно во сне, отложил в сторону стопку одежды и на деревянных ногах вышел из покойчика.
* * *
Донатос нашелся во дворе, где разговаривал с рыжим целителем, имя которого Тамир как ни силился, не мог вспомнить. Впрочем, на это обстоятельство юный послушник наплевал и выпалил, едва поравнявшись с мужчинами.
— Наставник, вы напутали, я не могу быть колдуном!
Некромант посмотрел на выученика с брезгливой жалостью и вновь отвернулся к собеседнику, бросив через плечо небрежное:
— Креффы не ошибаются.
Но его подопечный не желал так легко отступать:
— Бывает всякое. Посмотрите на меня. Какой я колдун?! — отчаянно выкрикнул он.
— Не колдун, а некромант, — равнодушно поправил наставник, — запомни это накрепко. Колдуны на ярмарках вычуры таким дуракам, как ты, показывают да бабам травки продают, чтоб плод вытравить. А некроманты — это маги смерти, те, кто затворяют ворота мертвым, те, кто упокаивают Ходящих В Ночи. Еще раз услышу, что ты наше ремесло со скоморохами балаганными мешаешь, язык вырву.
