— Обещаете, граф?
— О да, разумеется!
Граф поцеловал ей руку, неожиданно показав, что не так уж он и неловок. Мио с удивлением посмотрела на его затылок. Первый министр короля не мог быть столь робок и косноязычен, как за обедом, а прикосновение губ продлилось чуть дольше, чем это было принято, — на одно, но важное мгновение, отделяющее вежливость от более интимного чувства. И этот тоже решил вступить в ряды ее поклонников? Это было бы… интересно. Благо, граф не юноша, который будет петь под балконом, вызывая желание швырнуть в него ночным горшком, или ломиться в окно и обещать покончить жизнь самоубийством при помощи тупого ножа для бумаг.
К тому же первый министр короля может рассказать много интересного. Если в своей гостиной, в присутствии дочери и страхолюдин он и держится чопорно, то кто знает, не сбросит ли он наедине — скажем, в будуаре Мио, — свою маску? Если нет — так всегда можно сделать шаг назад, свести дело к заверениям в вечной дружбе и глубокой симпатии.
— А что ныне слышно с севера? — спросила герцогиня. — Генерал Меррес одерживает победу за победой? Война — такое нелегкое дело…
— Донесения, которые отправляет королю генерал, обнадеживают, — сказал граф, лицом показывая все, что думает и о генерале, и о тоне донесений. Только лицом — но, оказывается, мраморная маска порой могла быть очень выразительна. Вот, значит, что занимает сейчас все мысли Агайрона. Отлично… — Думаю, к весне все будет улажено.
"Ни репья паршивого ты так не думаешь, голубчик, но делаешь хорошую мину при плохой игре. Неужели не ты заварил всю эту бойню? Удивительное дело, не сам же король до этого додумался. И не Агайрон, и не Руи — вот как интересно!".
— Очень на это надеюсь, граф. Алларэ уже наводнено беженцами, что же будет к зиме и зимой — я боюсь себе представить. В Убли каждый день прибывают корабли с новыми и новыми беженцами, бедняжки, у них нет ни имущества, ни крова. Я велела кормить их бесплатно, но, граф, это так обременительно! Нам с Реми очень жаль всех этих бедных несчастных простолюдинов, но жалость порой разорительна…
— Добрые дела нам зачтутся на пути в царство вечного блаженства и покоя, — голосом проповедника сообщил Агайрон.
— Несомненно, граф, несомненно, — сделала постное лицо Мио. — Но, знаете ли, помимо посмертного воздаяния хотелось бы рассчитывать на что-то при жизни.
— Я мог бы поговорить с королем о возмещении расходов, — подавая герцогине собственноручно наполненный бокал, сказал Агайрон. — Если, любезная герцогиня, положение действительно опасное для процветания Алларэ.
— Полное разорение нам, конечно, не грозит, но запасы зерна и муки у нас действительно не столь велики, чтобы прокормить всех беженцев, — пожаловалась герцогиня.
Граф оживился. Чем дальше разговор заходил в хозяйственные темы, тем живее и бодрее он делался, а былая деревянность манер его оставила. Видимо, на этой прочной почве он чувствовал себя куда увереннее, чем в разговоре о королевском театре, новой моде и выходках придворной молодежи. Мио на мгновение представила себя женой графа, в унылом синем платье и бесформенном цикласе, длинными вечерами обсуждающей с супругом хозяйственные дела… зрелище так ее напугало, что она поперхнулась вином.
— Боюсь, что весной на север придется ввозить зерно из Сеории и даже из Меры, а цены по всей Собране вырастут втрое, а то и больше, — начал граф, и вдруг осекся. — Герцогиня, мне не хотелось бы, чтобы эти сведения вышли за пределы моего дома. Если кто-то узнает о том, что я сказал, и южане, и Скоринги, и Брулены начнут приберегать зерно, чтобы весной продать его подороже, а Его Величество едва ли станет назначать королевскую цену…
— Несомненно, мой дорогой граф, и речи быть не может! Я хорошо помню притчу о предавшем своего благодетеля, — улыбнулась Мио. Ну что, старый шест? Услуга за услугу, так что ты похлопочи перед королем, а я не стану распространять то, чего ты не должен был мне говорить. — Можете рассчитывать на полную конфиденциальность.
— Благодарю вас, герцогиня!
"А может быть, ты это нарочно? Не похож ты на человека, который способен потерять голову перед женскими прелестями, даже перед моими, не будем обольщаться и льстить себе. На уме у тебя северная кампания, новые расходы и поиск того угря, который присоветовал королю войну на собственной земле, а вовсе не мои прекрасные глаза. Но чего ж тебе тогда нужно-то? Да уж, хороший вопрос. По части загадочности ты сравнишься с Руи…".
— Знаете ли, граф, что мне пришло в голову? Я планирую провести последние теплые дни в загородном поместье. Не согласитесь ли вы отпустить со мной милую Анну?
Глупышка, до того тихо сидевшая в кресле, вскинула голову и уставилась на отца такими умоляющими глазами, что Мио с трудом подавила смешок. Нельзя же быть такой гусыней! Герцогиня Алларэ не была злой, но широко распахнутые глаза вызывали неприязнь и желание отказать, а не согласиться. На месте графа Мио так и поступила бы, просто для того, чтобы отучить девицу Агайрон выдавать свои чувства.
— Мы могли бы прекрасно провести время в уединении, тишине, отдохнуть от городской суеты… К тому же на обратном пути я хотела на несколько дней заехать в монастырь Милосердных сестер, чтобы духовно подготовиться к праздникам Сотворивших.
— Вы оказываете честь нашей семье, но не обременит ли вас общество Анны?
— Да что вы! — в притворном изумлении Мио подалась вперед к Агайрону, и, разумеется, он не смог не заглянуть в вырез ее платья, благопристойно прикрытый косынкой, но настолько прозрачной, что нехватку зрелища граф мог бы восполнить фантазией. — Мы с Анной так подружились! А вы сможете нанести нам визит, отдохнуть от государственных забот…
— Я буду рад, — граф встал и церемонно поклонился.
Мио тоже встала и, протягивая руку для поцелуя, чуть сморщила нос. Нельзя же так откровенно демонстрировать гостье, что визит подошел к концу. Да уж, агайрское бревно остается агайрским бревном, как с ним ни любезничай…
Больше, чем лошадей, баронесса Брулен боялась только куаферов и галантерейщиков. Даже на самом смирном коне она чувствовала себя жогларской медведицей, которую смеха ради пытаются взгромоздить в седло. Везде, где можно, она предпочитала ездить в открытой повозке, но нынче стояла слишком уж дурная погода. Готовясь к сезону штормов, погода пробовала силы в первом затяжном дожде, еще теплом, но обильном и с порывистым ветром. Пришлось велеть подать закрытый экипаж, громоздкий и неудобный.
Лучше всего в такую погоду сидеть дома и пить чай, как это принято в Брулене осенью и зимой: с молоком, солью и топленым салом, но седьмой день — праздничный, и именно в праздник баронесса должна присутствовать на таможне. Если называть вещи своими именами, то не просто на таможне, а на "черной", или "покаянной", ее половине, как говорили моряки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
