А впрочем, именно этого и следовало ожидать. Великого князя Петра отчего-то всю жизнь тянуло именно к особам не просто неказистым, но и страдающим каким-то физическим недостатком. Были у великого князя то одни, то другие увлечения, однако вскоре великая княгиня заметила, что Петр Федорович все чаще проводит время не со своими голштинцами, а в компании жены – и ее фрейлин. Недолгое время понадобилось Екатерине, чтобы установить, кто именно является для него приманкой. Нет, не она сама, отнюдь! Приманкой оказалась наиболее неприглядная из девушек, которая тратила массу сил и притираний, чтобы скрыть оспины, избороздившие ее лицо, и преобразить его некрасивый цвет.
Теперь каждый вечер великий князь вел с ней нескончаемые разговоры или играл в карты, причем оба так азартно шваркали ими об стол и выкрикивали масти, что заглушали и другие беседы, и пение, и музыку. Утихомирить их было невозможно, и Екатерина Алексеевна частенько удалялась в постель с мигренью. Когда же она из чувства самосохранения пыталась скрыться в придворном театре, Петр страшно злился. Ведь фрейлины обязаны были сопровождать свою госпожу, а это значило, что он проведет вечер без карточной игры и возбуждающей переглядки с Елизаветой Романовной! Великий князь на дух не выносил русский театр, и даже зарождающаяся страсть к молодой графине Воронцовой не могла заставить его высидеть там хотя бы четверти часа.
В конце концов одной лишь карточной игры с милой его сердцу страхолюдиной Петру стало мало. Тем более что графиню приводили в явный восторг грубые щипки и лапанья, которыми ее удостаивал наследник русского престола. Елизавета Романовна все чаще захаживала на его половину и принимала участие в пирушках, где вела себя с гвардейской непосредственностью и чувствовала себя совершенно в своей тарелке. И тут Петр мог тискать ее сколько душе угодно! Когда она возвращалась, от нее так несло табачищем и винищем, что другие фрейлины были не в силах спать с нею в одной комнате. Впрочем, все чаще случалось так, что фрейлина Воронцова ночевать не возвращалась… По совпадению, именно в те же ночи великий князь пренебрегал обществом супруги.
Не слишком трудно было сложить два и два и получить четыре!
Да, великий князь был человек странный, что и говорить. Как ребенок, который рос без присмотра и воспитания. Очень одинокий, болезненно-подозрительный – и в то же время очень доверчивый. То злобно-пугающий – то безоглядно снисходительный и добрый. То видел опасность там, где ее нет и быть не может, то открывал душу жене. Жене, которая, между прочим, уже давно спала… нет, не только с другими мужчинами. Этого мало! Екатерина спала и видела русский престол.
Другое дело, что пока эти сны были безгрешны, словно грезы юной девы о недостижимом возлюбленном.
В чем же выражалась та доверительность, которой Петр порою удостаивал великую княгиню? Отношения с Елизаветой Воронцовой не всегда были безоблачны. Петру порою надоедала ее грубость. А может быть, и она давала ему отставку, ибо чего-чего, а уж лизоблюдства в ее натуре не было ни на грош. Иногда рассорить любовников удавалось бывшей фаворитке великого князя герцогине Курляндской, которая обожала совать во все свой крючковатый нос. Она вообще была сводня по призванию, устраивала и расстраивала браки фрейлин. Вернуть к себе великого князя она, конечно, хотела, вот и сеяла рознь между ним и его фавориткой.
И тогда Петр отправлялся на поиски приключений на стороне. Как-то раз он влюбился в графиню Теплову, племянницу знаменитых Разумовских. Готовясь к свиданию с ней, спросил совета жены, как убрать комнату, и показал, что, желая понравиться графине, наполнил комнату шпагами, ружьями, гренадерскими перевязями, шапками, так что она имела вид уголка арсенала. Екатерина, согласная на все, чтобы только муж ее не оставил в этом «арсенале», быстренько одобрила его вкус и сбежала.
Надо полагать, графине Тепловой и «арсенал», и все прочее пришлось по вкусу, ибо она увлеклась великим князем. Однако Петр очень скоро пленился какой-то немецкой певичкой Леонорой и к Тепловой остыл. Тем паче что она сделалась навязчива. Лишенная возможности видеться с любовником летом, когда двор переехал в Ораниенбаум на дачу, графиня стала беспрестанно писать ему. Как-то раз Петр, возмущенный, ворвался к жене, потрясая листками:
– Вообразите, она пишет мне на целых четырех страницах и воображает, что я должен прочесть это и, больше того, написать ответ! Я, которому нужно идти на учение моего голштинского войска, потом обедать, потом стрелять, потом смотреть репетицию оперы и балет, который будут танцевать кадеты… Я ей велю прямо сказать, что у меня нет времени, и если она рассердится, я рассорюсь с ней до весны.
Тем дело с Тепловой и кончилось. Ну а потом Петра (уже в бытность его императором) отвлекали от Елизаветы Романовны другие наложницы. В их числе была, скажем, семнадцатилетняя фрейлина Екатерина Чоглокова, застенчивая девушка, довольно хорошенькая, хотя горбатая… Из дам с прямой спиной императрица могла вспомнить только Елену Степановну Куракину, вызвавшую у Петра короткую, но бурную страсть. Она была одна из первейших придворных щеголих: темноволосая и белолицая, живая, бойкая, остроумная красавица. Куракиной было двадцать семь лет, она была замужем, однако обладала более чем сомнительной репутацией. Ходили слухи, что всякого мужчину, который находится рядом с ней, можно считать либо ее бывшим, либо настоящим, либо будущим любовником. В числе прошлых, как известно, уже побывали могущественный фельдмаршал Петр Шувалов и… его адъютант Григорий Орлов.
Эти и подобные истории, конечно, доходили до ушей Елизаветы Романовны и вызывали у нее страшную ревность. Воспитанная Петром «по образу своему и подобию», Воронцова не трудилась сдерживать чувства, да и не умела это делать. Обуреваемая злобой, она не стеснялась ни придворных, ни иностранных дипломатов, ни жены своего любовника – императрицы. На одном из обедов, выйдя из себя, «девица Воронцова» забыла и о том, что должна оказывать государю почтение, и обо всех правилах приличия. Она просто орала на Петра истошным голосом, называла его гадким мужиком – и это еще очень мягко! Император недолго молчал: он ответил подобающим образом. Попросту говоря, эта парочка публично лаялась, и многие из гостей предвкушали страшную участь «девицы Воронцовой» – самое малое, усекновение главы с предварительным урезанием языка и позорным клеймением.
Напрасны были их ожидания! После этого бурного словоизвержения парочка, все еще вяло перебраниваясь, проследовала в покои императора и вышла оттуда только к обеду… следующего дня.
