чуть сбавив шаг. Присел, якобы чтобы зашнуровать кроссовки, а сам глянул назад. Темный силуэт скользнул в черноту и растворился в ней.
Бросило в пот. Значит, все-таки не показалось. О том, что я одаренный, знают немногие, но, выходит, как раз те, кто не надо. Но почему я еще жив? Не благодаря ли тем трем покачивающимся алкашам впереди?
Я ускорил шаг, лихорадочно соображая, что делать. За мной идет явно не снайпер, тот бы уже пристрелил. Преследователь ждет, когда я войду в темную подворотню? Или меня уже караулят в подъезде, а этот информирует подельников о моих перемещениях?
Вообще глупо меня грохать, потому что тогда, как говорила Семерка, список подозреваемых сужается до нескольких человек. Что ж, пусть попробуют, а я попытаюсь взять топтуна на горячем.
Я резко остановился, сосредоточился на алкашах. Нет, эти с ним не заодно: они так пьяны, что даже их желаний не разобрать.
Итак, надо заманить топтуна в ловушку, взять и допросить, а потом связаться с Тирликасом. Вот только где найти подходящее место для засады?
Глава 11. Враг мой
Неторопливо шагая, я перебирал варианты, куда же заманить преследователя. Вспомнилась котельная неподалеку, обнесенная бетонным забором. С одной стороны — этот забор, с другой торец высотки, дорожка между ними — единственный путь во дворы: обходить здания слишком долго.
К тому же мой дом в другой стороне, этим маршрутом я туда не ходил, потому вряд ли впереди поджидает засада. Я снова присел, шнуруя кроссовок. Топтун уже не особо скрывался и ускорил шаг. Совсем обнаглел и страх потерял!
Я тоже ускорился. Адреналин победил страх, мною овладел азарт загонщика. Хочешь поиграть? Поиграем! Вон и котельная. Нырнув в черноту прохода, я пробежал его и прижался к забору за углом.
Ну, где ты? Тишина, лишь монотонно гудит какой-то прибор.
Давай, топтун, иди сюда, где же ты! Неужели он понял, что обнаружен, и отстал? Донеслись торопливые шаги, шелест одежды, тяжелое дыхание. Из темноты выступил здоровяк лет двадцати, остановился. В руках он держал какой-то сверток.
Я метнулся к нему, он развернулся навстречу и получил в челюсть и солнечное сплетение. Помня, что он нужен в сознании, я скользнул топтуну за спину, взял его на удушающий.
— Кто тебя послал? — процедил я.
Топтун затрепыхался, как девчонка, захрипел, царапая мою руку. Я сжал рычаг больше, еще и еще.
— Кто. Тебя. Послал?
— Ни-никто. Я са-сам… Сам…
Убийца-одиночка и к тому же лошара? Чуть ослабив хватку, я сосредоточился на его желаниях: освободиться, бежать, бежать! Его страхом пробирало до самых костей.
Я чуть ослабил хватку, повалил топтуна на асфальт, оседлал, заломав руки за спину. Думал, он попытается меня сбросить, но нет, лежал смирно, шмыгая носом. Рядом валялся бумажный рулон, который он нес в руках. Я ногой катнул его к себе, думая, что там завернут пистолет или нож, но он оказался пустым. Просто какой-то свернутый плакат.
— Зачем ты за мной шел? — спросил я, сжав ногами бока пленника.
— Аф… аф… Мне надо аф… то-граф.
Мысли я читать не умел, но чувствовал, что товарищ хочет встать и уйти, и чтобы грудь не болела. Неужели я ему ребра сломал? А нефиг за мной следить!
Я похлопал его по карманам, не нашел оружия, зато обнаружил блестящую пуговицу, спички, леденцы и шариковую ручку. Неужели и правда он — просто робкий фанат? И что теперь делать? Звонить в милицию, пусть разбираются? Все так же сидя на парне, я развернул сверток. Это был плакат «Титана».
Та-ак. Если позвоню в милицию, меня же самого и закроют. Потом, конечно, отпустят, но коротать вечер в обезьяннике не очень хочется. Потому что я не имел права избивать гражданина за то, что он просто идет следом.
Но если это и правда злоумышленник, просто косит под дурачка? Вот я его отпущу, и… И его грохнут, потому что он засветился. Придется самому проводить допрос. Я еще раз обыскал его, достал телефон, он был заблокирован.
— Давай так, — обратился я к парню. — Я тебя сейчас отпущу, а ты медленно поднимешься и сядешь, прислонившись к забору, руки заведешь за голову. Я задам тебе несколько вопросов, и если меня устроят ответы, уйдешь восвояси.
— Хорофо, — прогнусил он и шмыгнул носом.
Я очень осторожно слез с него, приготовился бить, если он вдруг набросится, но парень все сделал, как я просил. Место, куда он сел, ярко освещалось фонарем, и я увидел, что лицо парня мокрое от слез, а обрюзгшее тело вздрагивает при каждом вздохе, словно он… Ревет?
Сейчас больше всего на свете он жаждал моих извинений, ведь я избил его ни за что!
Я не поверил себе, мотнул головой, еще раз считал желания: хотелось ударить Нерушимого, потому что он плохой и даже не извинился!
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Алефа, — ответил жертва, опустил руки и прижал к груди.
— Зачем ты за мной шел?
— По… попросить авто-то-граф.
— А почему просто не подошел и не попросил?
Он всхлипнул и пустил сырость из носа.
— Боял-ся.
Это был просто дебил. Причем «дебил» — не ругательство, а диагноз. Я принял умственно отсталого за киллера. Совсем ты, Саня, стал плохой! Мерещится всякое.
Вспомнилась компания подростков, которая порывалась за мной идти, а среди них — этот вот лоб.
Я потянулся к его лицу, чтобы осмотреть челюсть т скулу, где наливался синяк — парень шарахнулся.
— Да стой ты… Алеша. Я не хотел тебя бить, извини.
Он шмыгнул и кивнул.
— Я просто думал, что ты так крадешься, потому что хочешь напасть на меня сзади и ограбить. И пока ты меня не стукнул по голове, я ударил первым. Понимаешь?
Он снова кивнул, я продолжил:
— А теперь вдохни и выдохни. Если дышать больно, скажи. Ну? Вдох!
Он набрал воздух в легкие и не выдыхал, пока я не дал команду. Значит, ребра целы, уже хорошо.
— Извини, Алеша. — Я протянул руку. — Мир?
Он покосился с недоверием, пожал пятерню.
— Давай я тебе автограф оставлю. — Я взял ручку, что достал у него из кармана, расписался на футболке своего изображения, перевернул плакат и еще раз расписался. — Смотри, какой автограф, самый большой, больше, чем у всех!
Алеша заулыбался, свернул плакат, встал и сунул под мышку. Неловко было: инвалида избил. Чувствуя перед ним вину, я сказал:
— Ты далеко живешь? Проводить тебя? А то мама, наверное, волнуется.
Он радостно закивал и назвал адрес, это было в двух кварталах отсюда. Пока мы шли,
