Поезд дрожал, а Владимир Павлович колдовал над пультом.
- У меня не получается отцепить ракету. Она хоть и без начинки, но жутко тяжёлая.
Я выглянул наружу. Ракета медленно ложилась в свой пенал, а поезд, как просыпающийся человек, проверял, всё ли на месте в его сонном ещё организме. Наконец он, скрипя и вздрагивая, будто потягиваясь, тронулся с места. Вода все прибывала, и скоро уже поезд стал похож на караван лодок, плывущих за буксиром. Владимир Павлович вёл состав уверенно, руководствуясь одному ему понятными путевыми знаками и приметами. Я только удивлялся. Надо же, прожить с человеком двадцать лет, чтобы понять, что у него была особая прошлая жизнь, о которой ты ничего не знаешь! Мы выехали из города и по окружной дороге двинулись влево, в сторону железнодорожных путей московского направления. Поезд шел медленно для того, как я понял, чтобы вовремя засечь разрыв пути дистанционным дефектоскопом. Зеленый глазок дефектоскопа успокаивающе помигивал, и понемногу адреналиновый кураж стал отпускать меня. Я сел на пол и привалился к какому-то металлическому шкафу. Мгновенно я впал в забытьё.
Мне опять приснилось лётное поле. Теперь там была осень. Нудно моросил дождь. Самолёты стояли под чехлами, а я переминался под зонтиком.
Отца всё не было, и, когда мне стало невмочь, я пошёл к столовой. Там меня знали и, когда я сел за стол, с кассы мне помахала женщина, похожая на бабу Тому. Но я вспомнил, что у меня нет денег. Это очень неприятное чувство во сне, когда у тебя чего-то нет, но всё равно ты ищешь у себя по карманам, преодолевая сопротивление сна, как в вязкой воде, медленно перебираешь руками, но нужного всегда нет, нет ключа от дверей, нет документов или оружия... - Иди сюда, я компоту налью, сказала буфетчица. Там, в настоящей жизни моего детства, её звали подавальщицей. Отчего так, я не знаю. Она ничего сама не подавала, а всегда стояла и сидела по ту сторону от прилавка-холодильника. Холодильник дрожал, как двигатель учебного самолёта. - Иди, иди. Так налью, без денег. Но тут у меня за спиной появилась старуха со станции "Площадь Ленина" и забормотала что-то. Баба Тома бережно, но крепко взяла её за плечо и пыталась успокоить. Старуха говорила, не разжимая губ. Так часто бывало в моих снах: ты понимаешь, о чём говорит человек, а губы его не движутся, как у кукол в каких-то древних мультфильмах, которые я иногда вспоминаю. Но старуха вырвалась, посмотрела мне прямо в глаза (Господи, ну почему мне, почему?) и сурово сказала:
- Горе живущим ныне! Горе веку суетному и жестокосердному.
И ещё она говорила, глядя в пустоту, будто читая невидимую старинную книгу:
- Близилась зима, а в человеческом мире носилось в воздухе что-то похожее на зимнее обмирание, предрешенное, которое было у всех на устах. Надо было готовиться к холодам, запасать пищу, дрова. Но в дни торжества материализма материя превратилась в понятие, пищу и дрова заменил продовольственный и топливный вопрос. Люди в городах были беспомощны, как дети, перед лицом близящейся неизвестности, которая опрокидывала на своем пути все установленные навыки и оставляла по себе опустошение, хотя сама была детищем города и созданием горожан. Кругом обманывались, разглагольствовали. Обыденщина ещё хромала, барахталась, колченого плелась куда-то по старой привычке... Я хотел спросить кого-нибудь, где мой отец, но уже без всяких вопросов знал, что подавальщица скажет мне, не открывая рот: - Его нет здесь. Я проснулся оттого, что по лицу тёк пот. Передо мной на корточках сидел Математик. Владимир Павлович успокаивающе помахал рукой. Я понял, что Математик боится, не подхватил ли я какую-нибудь заразу. Нет-нет, это соматическое. Это из-за быстрых снов. Очень интересно...
VIII МЁРТВЫЙ БУДДА ИСХОДА ВРЕМЁН
Если ты думаешь, что, отправившись в странствие, решишь свои проблемы, ты ошибаешься. Так же ты ошибаешься, думая, что ты решишь свои проблемы, оставшись на месте. Прислушайся к себе и реши, что тебе более приятно, быть домоседом или стать путешественником. А потом руководствуйся результатом.
Дай Цнлунь
Мимо нас проплывала земля Колпинского халифата всё пространство между Колпино и Металлостроем принадлежало очень хорошо организованным и сплочённым племенам, контролировавшим всю поверхность, начиная от станции Рыбацкое. Ижорский завод был разрушен и стоял в развалинах. Там, как мне рассказывал Кролик, не селились даже мутанты. Там росла ядовитая фиолетовая трава, не меняющая цвета ни летом, ни зимой.
Мы уже выехали из города, как Владимир Павлович присвистнул:
- Вот удивительно! Не верю! Всяко бывает, но чтобы в этом мире сохранились ремонтники...
Оказалось, что он разглядел на рельсах толпу рабочих в оранжевых жилетах. Поверить, что мы видим ремонт пути, никто из нас не мог, и на всякий случай мы изготовили оружие к стрельбе. Но когда мы подкатили ближе, то поняли, в чём дело. На рельсах стояла толпа буддистов. Буддисты эти были только сверху завёрнутые в оранжевые хламиды. Так-то они были похожи на обычных подземных жителей, судя по цвету их кожи. Так и оказалось это были буддисты из "Старой деревни", которые совершали свой исход из города на Неве. Они долго не заморочивались маршрутом, и как вышли из своего подземного храма, так и пошли по железнодорожным путям. Сначала они двигались на восток, через Выборгскую сторону, а потом через Пискарёвку и "Ладожскую" добрались до полуразрушенного моста через Неву. Оттуда было уже рукой подать до Обухова, и дальше они просто пошли вдоль полотна Октябрьской железной дороги на Москву. Я поразился тому, как их было много. Вот ведь, крепка их вера, и дошли они своим ходом так далеко, и никто их не тронул.
Пока я общался с оранжевыми людьми, Владимир Павлович с интересом наблюдал за нами из окошка тепловоза. Наконец он оттянул респиратор от лица и оглушительно свистпул я даже присел от неожиданности.
- Айда, лысые, поехали с нами! - заорал Владимир Павлович из кабины.
Буддистов упрашивать не пришлось, они полезли в задние вагоны поезда, туда, где раньше были места операторов наведения. Они мгновенно устроились на новом месте и первым делом достали какую-то длинную трубу и победно задудели в неё.
Торопиться нам было некуда, и мы заварили чай. Оказалось, что наши оранжевые братья отправились в Ясную Поляну под Тулу, где находится могила Будды. Мы разговорились. Соображения их были смутны, и я, имея не менее смутное представление о религии, настаивал на том, что Будда не перерождается. Эти модифицированные буддисты уверяли, что перерождается, но могила его в Ясной Поляне, и что умер он недавно.
Уж кому-кому, а мне, книжному мальчику, было хорошо известно, кто похоронен в Ясной Поляне, однако я засомневался. Как же так? Хотя формальная логика была на их стороне, а не на моей. Вдруг это не Лев Толстой, а настоящий Будда пришёл через города и веси, ycraxi и умер на окраине Тулы? Всё ведь перемешалось при конце времён, и отчего новому Будде не лечь в тульскую землю, а этой оранжевой толпе не идти на его могилу для исполнения каких-то непонятных мне ритуалов?
Не видел я в этом ровно ничего нелогичного. Я поехал зачем-то в другой город, искал отца, убивал людей. И что? Нашёл я что-нибудь полезное? Совершенно непонятно.
Самый старый из буддистов как бы в ответ рассказал мне притчу про двух братьев, которые вместе отправились в путешествие.
Братья это всё дело прочли, и младший сказал: Давай пойдем вместе. Может быть, мы переплывём эту реку, донесем мутантов-зверят до Убежища и вместе найдем счастье. А старший ответил:
- Я не пойду в лес за мутантами и тебе не советую. Вопервых, никто не знает, правда ли написана в этой памятке; может быть, все это написано только ради смеху. Может быть, это двадцать лет назад была правда, а теперь не пойми что. А за двадцать лет мутанты выросли в таких монстров, что от нас и костей не останется. Да может быть, мы и не так разобрали текст: вон там уголок надорван. Во-вторых, если даже тут и правда написана, пойдем мы в лес, а там нанесло радиоактивной трухи, да мы и подохнем с нашими респираторами. Придёт ночь, мы не найдём реку и заблудимся. А если и найдём реку, как мы переплывем её? Может, подручных средств там вовсе и нет, а она быстра и широка? В-третьих, если и переплывем реку, разве легкое дело отнять зверят? Да эти дельта-мутировавшие звери всё равно своих детей любят больше жизни! Они нас сожрут, и мы вместо счастья в Убежище пропадем ни за что. В-четвёртых, если нам и удастся унести зверей, то и в гору мы не добежим. Но это ещё не всё, тут ведь главного не написано: что за счастье мы найдем в этом Убежище? Может быть, там такое счастье и удача, что туши свет, сливай воду, и нам его вовсе не нужно! Младший сказал:
- По-моему, всё не так. Напрасно это писать на стене никто не стал бы. И все написано ясно. Во-первых, ничего страшного не будет, если мы попытаемся. Во-вторых, если мы не пойдем, кто-нибудь другой прочтёт надпись и найдет Убежище, а мест там наверняка мало, и мы останемся ни при чем. В-третьих, как не потрудиться да не поработать, ничего никогда не получится. В-четвёртых, всю жизнь буду мучиться, что я чего-нибудь да побоялся. Тогда старший ответил:
