что плывет мозг, то ли непрекращающаяся учеба. Я сглатываю каплю слюны, которая вырабатывается железой во рту, пытаясь смочить пересохшее горло.
— А мама? — вырывается из меня раньше, чем успеваю подумать.
Самойлов вновь смотрит на меня, ожидая вопроса, который с трудом зреет в голове.
— То есть мама сегодня приедет? Ее давно не было видно.
Я немного смущаюсь, что приходится лгать. Мне плевать, как давно ее не было в доме, так даже лучше. Спокойнее, что ли… Но не спросить не могу.
— Нет, сегодня она не приедет.
В голосе Станислава Валерьевича я слышу тоску и раздражение. И если с первым все ясно, ведь они, можно сказать, молодожены и вроде бы как должны проводить время друг с другом, наслаждаясь семейной жизнью, то второе меня беспокоит. Раздражение. Неужели он зол на свою жену? Но почему? Потому что она не приезжает сюда, посвятив все свое время работе, или есть какая-то причина?
Я всматриваюсь в темнеющее от эмоций лицо Самойлова и поражаюсь увиденному. Он действительно зол, и мне не послышалось.
— Вы с ней не общаетесь, ведь так?
Вздрагиваю. Сердце бешено колотится в груди. Медленно киваю, потому что он ждет ответ. Тихо выдыхает и качает головой.
— Так и не помирились?
И вновь мой медленный кивок дает на все ответы.
— Не опаздывай на ужин.
— Хорошо, — тихо произношу, чувствуя себя последней дрянью. Я сдала мать с потрохами. Не знаю, что она ему наплела про наши отношения, но он не дурак. Видит, что никаких дочки-матери у нас нет. Два чужих друг для друга человека. Видимость семейного счастья. Только ложь.
Больше Станислав Валерьевич ничего не говорит. Разворачивается и уходит, а я продолжаю стоять у скамьи, где совсем недавно наслаждалась вечерним прохладным воздухом и лучами заходящего солнца, и не понимаю, что делать дальше.
Время идет, и я начинаю чувствовать, как мои плечи мерзнут. Поднимаю руки и растираю кожу, пытаясь согреть себя. Еще несколько минут, проведенных в саду, и мне приходится вернуться в дом. Я прохожу по пустынным коридорам, впервые замечая, что это место не просто великолепно, но и мертво. Все, кто здесь живут, чужаки друг для друга. Нет тут семьи, и не было никогда.
Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, иду к себе. Нужно накинуть на себя кофту и спуститься на ужин. Лидия Павловна, скорее всего, уже накрывает на стол, а я опаздываю.
Прохожу мимо комнаты Арсения. Его пока не видать, что даже к лучшему. Меньше всего на свете я хочу сейчас встречаться с ним и тем более общаться. Его слова будут полны яда, а моя кровь уже отравлена.
Я устала. Я готова сдаться.
— Эй, Элла, привет!
Я хочу провалиться сквозь землю. Ну за что мне это наказание?!
— И как там мой папочка поживает? Вы так мило болтали, — язвит Арсений, приближаясь ко мне.
И откуда он только взялся на мою голову?
— Мы просто говорили, — устало произношу, оборачиваясь.
Арсений ухмыляется. Видел ли он все или нет, не пойму. Но ясно одно — Арсений зацепился за что-то и теперь готовится нанести удар.
— И какой план, сестренка?
Я сжимаю кулаки и выдыхаю. Злость мне сейчас не помощник.
— Мы просто говорили. Никакого плана.
— Уверена?
— Да.
— Тогда…
— Они сами разбегутся, — произношу шепотом, посмотрев на Арсения. — Ты разве этого не видишь? У них вообще нет ничего общего.
Арсений ухмыляется.
— Я не хочу, чтобы они разбегались. Я хочу, чтобы это сделала за них ты. Поссорь их. Заставь страдать, как страдала ты, — отвечает он и, больше ничего не говоря, уходит в свою комнату.
Мне становится тошно. Черт! В какое же дерьмо я вляпалась опять?!
Глава 17
С того разговора проходит еще несколько дней, в которые я старательно пытаюсь избегать встреч с семейством Самойловых. Как бы мне не были приятны разговоры со Станиславом Валерьевичем или, наоборот, противны встречи с Арсением, мне приходится не попадаться им на глаза, чтобы избежать новых конфликтов. С мамой же, напротив, вообще не вижусь. Она не так давно вернулась со съёмок и вроде бы у нее намечаются новые. Пашет без передышки, как бы сказала тетя, которая вовсе канула в Лету, исчезнув из моей жизни с тем последним сообщением, на которое она так и не ответила. Я могла бы ей позвонить или вовсе приехать в гости, но подозреваю, что она не пустит меня на порог. Пора бы уже выбросить из своей жизни людей, которые отравляли мою кровь.
Оставалось еще чуть больше месяца. Как прожить, чтобы не угодить ни в чью ловушку, не понимаю.
Утром от Лидии Павловны я узнала, что Арсений уехал к своей матери на несколько дней погостить. Он, кстати, вел себя последние дни очень даже хорошо, и ему вернули карточки и ключи от машины. Вот так Самойлов-старший воспитывал сына. Арсений оставался ребенком, который никогда не вырастет.
Зная, что его не будет несколько дней, я могла бы выдохнуть, но напряжение, искрящееся в воздухе, не давало мне покоя. И собрав сумку, в которую положила бумажный томик, я отправилась в город. Мой излюбленный маршрут — шумные улочки, кафе с выпечкой и прохлада парков, наполненных прохожими. Я находила в таких местах моменты единения с собой. Устраивалась на лавочке, читала книгу, а после бродила по улицам, пока, наконец, не наступало время для возвращения. Одно лишь радовало меня больше всего — скоро подача документов. И когда станет ясно, что я поступила, можно будет выбирать себе жилье.
Нужно потерпеть. Еще чуть-чуть, и я, наконец, вырвусь из плена лживых семейных отношений.
Выбравшись из такси в центре города, я иду по улицам без цели. Просто иду вперед, куда глаза глядят, пока, наконец, не добираюсь до парка. Сегодня будний день, и народу здесь поменьше, чем было в субботу, когда я едва нашла себе тихий уголок без вопящих детей, мчащихся на великах подростках или толпы взрослых. Углубляюсь в парк, нахожу лавочку и, выдохнув, что здесь почти никого нет, сажусь. Кладу сумку рядом, достаю из нее бутылку с минеральной водой. Делаю несколько глотков, которые наполняют меня прохладой. Далее беру книгу и открываю на той страницы, где остановилась читать в прошлый раз.
Этот день так похож на вчерашний, что впору поверить в дежавю. И я почти верю, пока передо мной не вырастает тень. Возможно, просто прохожий, который внезапно остановился, чтобы достать, например, телефон из кармана или… Не важно.
Не важно, потому что я поднимаю голову
