Луиза попыталась объяснить, что на нее напали. Женщина, очевидно, ничего не поняла, говорила на своем языке и на португальском.
Она помогла Луизе встать, с трудом произнесла слово «госпиталь», но Луиза сказала: «Полана», отель «Полана». Женщина кивнула, крепко взяла ее за руку, ловко балансируя на голове блюдом с арахисом и на ходу поддерживая Луизу. С помощью носового платка Луиза сумела остановить кровь. Рана была неглубокая, скорее царапина на коже. Но ей казалось, нож проник в самое сердце.
Женщина, шедшая с ней рядом, ободряюще улыбалась. Они подошли к подъезду гостиницы. Денег у Луизы не было, они остались в сумке. Она развела руками. Женщина покачала головой, по-прежнему показывая в улыбке белые, ровные зубы, пошла дальше по улице, прямиком в знойное марево — Луиза смотрела ей вслед, — и наконец исчезла из виду.
Когда Луиза поднялась к себе в номер и умылась, мир рухнул. В ванной она потеряла сознание. Сколько времени длился обморок, она, очнувшись, не имела представления, может, всего несколько секунд.
Она лежала не шевелясь на кафельном полу. Откуда-то донесся мужской смех и сразу же восторженный женский вопль. А она лежала на полу и думала, как ей повезло, что она так легко отделалась.
Однажды в юности, когда она на несколько дней приехала в Лондон, вечером к ней подскочил какой-то мужчина, схватил за руку и попытался затащить в подъезд. Она отбивалась, кричала и, укусив его, сумела вырваться. После того случая она никогда не сталкивалась с насилием.
Сама ли она виновата? Наверно, следовало сперва удостовериться, что можно свободно ходить по улицам, даже днем? Нет, она не виновата, она отказывалась признавать свою вину. Пусть нападавшие и ходили без обуви и в рванье, это не давало им права пырять ножом ей в лицо и красть ее сумочку.
Луиза села. Потом осторожно встала, легла на кровать. Внутри все дрожало. Сейчас она сама была горшком, который разбили у нее на глазах. Вокруг мельтешили осколки. Она поняла, что смерть Хенрика догнала ее. Все разрушилось, ничто больше не могло удержать ее в целости. Она села на кровати в слабой попытке оказать сопротивление, но тут же легла опять: будь что будет.
Приливная волна, о которой она слышала, волна, которую никто не мог изобразить, волна, достигшая невообразимого буйства. Я старалась догнать его. Сейчас я в Африке. Но он мертв, и я не знаю, зачем я здесь.
Сперва нахлынула волна, потом — бессилие. Более суток она пролежала в постели. Утром, когда горничная открыла дверь, Луиза лишь протестующе махнула рукой. На ночном столике стояли бутылки с водой, Луиза смогла съесть только яблоко, захваченное из Мадрида.
Один раз ночью она подошла к окну, посмотрела на освещенный парк с мерцающим бассейном. Вдалеке простирался морской залив, свет маяка прорезал темноту, покачивались навигационные огни на невидимых рыбацких лодках. В парке бродил одинокий ночной сторож. Что-то напомнило ей Арголиду, раскопки в Греции. Но до Греции далеко, и она задавалась вопросом, вернется ли туда когда-нибудь. И могла ли она вообще представить себе, что продолжит работу археолога?
Хенрик мертв так же, как мертва я. Человек способен один раз в жизни стать развалиной, но дважды никогда. Может, именно поэтому Арон исчез? Боялся еще раз стать молотом, который разобьет меня на куски?
Луиза вернулась в постель. Время от времени засыпала. И только в середине дня почувствовала, что силы возвращаются. Приняла ванну, спустилась вниз и поела. Сидела под маркизой — жарко, но морской ветер навевал прохладу. Луиза изучала план города. Нашла свою гостиницу и долго водила пальцем по карте, пока не обнаружила район под названием Фейра-Популар.
Подкрепившись, Луиза устроилась в тени дерева и принялась разглядывать ребятишек, резвившихся в бассейне. В руке у нее был телефон, и она наконец решила позвонить Артуру.
Его голос звучал словно из другого мира, запаздывал. Их реплики сталкивались, перебивали друг друга.
— Удивительно, я прекрасно тебя слышу на таком расстоянии.
— Австралия еще дальше.
— Все нормально?
Луиза собралась было рассказать ему, что ее ограбили, на мгновенье ей захотелось прислониться к нему сквозь эфир и поплакать. Но она взяла себя в руки и ничего не сказала.
— Я живу в гостинице, похожей на дворец.
— Я думал, это бедная страна.
— Не для всех. Богатство заставляет видеть всех, у кого ничего нет.
— Я по-прежнему не понимаю, что ты намерена делать.
— То, что говорила. Найти подругу Хенрика, девушку по имени Лусинда.
— От Арона есть известия?
— Ни от него, ни о нем. Он исчез. По-моему, его убили.
— Зачем кому-то понадобилось убивать его?
— Не знаю. Но попытаюсь выяснить.
— У меня осталась только ты. Мне страшно, когда ты так далеко.
— Я очень осторожна.
— Иногда этого недостаточно.
— Я буду звонить. Снег выпал?
— Сегодня ночью, сперва отдельные снежинки, а потом повалил густыми хлопьями. Я сидел на кухне смотрел, как он падает. Точно белое молчание накрывало землю.
Белое молчание накрывает землю. Двое парней напали на меня. Они шли за мной от гостиницы? Или прятались в тени, и я их не заметила?
Ее переполняла ненависть к ним, ей хотелось видеть, как их бьют, до крови, слышать их крики.
В одиннадцать часов она подошла к стойке портье и попросила заказать такси, чтобы доехать до Фейра-Популар. Служащий сначала удивленно посмотрел на нее, потом улыбнулся:
— Вам поможет швейцар. Туда идти не больше десяти минут.
— А там опасно?
Луиза сама поразилась своему вопросу, который вовсе не собиралась задавать.
Впрочем, от нежданных появлений грабителей она не застрахована нигде, это ясно. Даже человек, напавший на нее много лет назад в Лондоне, по-прежнему нет-нет да и возникал в ее сознании.
— Почему это должно быть опасно?
— Не знаю. Я вас спрашиваю.
— Возможно, там есть некоторое количество опасных женщин. Но вами они вряд ли заинтересуются.
«Проститутки, — подумала она. — Но ведь они есть везде?»
Она ехала по городу. В такси воняло рыбой, шофер ехал быстро и, кажется, ничуть не нуждался в отсутствующем зеркале заднего вида. В темноте поездка напоминала спуск в подземелье. Таксист высадил ее возле входа на огороженную территорию вроде парка развлечений. Луиза заплатила за вход, снова в сомнениях, не обманули ли ее, и очутилась среди множества ресторанчиков и баров. В центре стояла заброшенная карусель с безголовыми лошадьми, чертово колесо с проржавевшими корзинами давно престало крутиться. Повсюду музыка, тени, слабо освещенные помещения, где, склонившись над бутылками и стаканами, сидел народ. Юные чернокожие девушки в мини-юбках, с полуобнаженными грудями, на каблуках-гвоздиках, покачиваясь, проходили мимо. Опасные женщины на охоте за неопасными мужчинами.
Луиза искала бар «Малокура». Блуждала среди скопления питейных заведений, снова и снова попадала в те места, где только что была, вновь начинала сначала. Порой вздрагивала, будто руки грабителей опять хватали ее. Повсюду ей чудился блеск ножей. Она зашла в бар, отличавшийся от остальных ярким освещением. Выпила пива и рюмку водки. К ее удивлению, в углу бара сидела южноафриканская пара, с которой она ехала с аэродрома. Оба были пьяны. Мужчина то и дело хлопал женщину по плечу, точно хотел столкнуть со стула.
Был первый час ночи. Луиза продолжила поиски «Малокуры». И наконец нашла. Бар действительно назывался «Малокура» — так было написано на картонной вывеске — и находился в углу, у самой ограды. Луиза дала глазам привыкнуть к тусклому освещению и села за столик.
Лусинда за стойкой бара загружала поднос бутылками с пивом и кружками. Луиза представляла ее себе не такой худенькой. Но это была она, без всяких сомнений.
Лусинда составила содержимое подноса на один из столиков.
Потом их взгляды встретились. Луиза поняла руку. Лусинда подошла к ее столу.
— Есть будешь?
— Бокал вина, пожалуйста.
— У нас нет вина. Только пиво.
— Кофе?
— Здесь никто кофе не заказывает.
— Тогда пиво.
Лусинда вернулась и поставила перед Луизой стакан и коричневую бутылку.
— Я знаю, тебя зовут Лусинда.
— Кто ты?
— Я — мать Хенрика.
Тут она вспомнила, что Лусинда не знает о смерти Хенрика. Теперь было слишком поздно, выхода нет, отступать некуда.
— Я пришла сообщить, что Хенрик умер. И спросить, не знаешь ли ты почему.
Лусинда не шевелилась. Глаза бездонные, губы плотно сжаты.
— Меня зовут Луиза. Но, может, он говорил?
Говорил он ей когда-нибудь, что у него есть мать? Говорил? Или я такая же незнакомка для тебя, как ты для меня?
