— Будьте спокойны. Старик именно такой. Я его давно раскусил.
— Зачем наговаривать на отца? — укоризненно покачал головой Костя.
— А я и не наговариваю. Просто жизнь знаю. Так, видно, все умные люди поступают. Если они, конечно, не идеалисты.
Разговор принимал неожиданный характер. Но Гаранин решил его продолжать. Это был подходящий случай получше узнать Пересветова: он, как видно, хотел произвести впечатление.
— Вы что-то путаете, — Костя пожал плечами. — Так в жизни не бывает.
— Не бывает? — иронически переспросил Игорь. — Как ни странно, но вы, кажется, тоже идеалист.
Костя не выдержал и улыбнулся.
— Возможно. Хоть я, признаться, до сих пор этого не подозревал. Но что значит — вы раскусили отца?
— А вот что. К вашему сведению, еще у Тургенева сказано: «Аркадий, не говори красиво». А старик это любит. Знаете, о долге, о призвании, о принципиальности. Как начнет…
— Что ж в этом плохого?
— А я и не говорю, что плохо. Но в делах он не таков. И знает, как выдвинуться. Что ж поделаешь, жизнь — борьба.
— Поэтому вы считаете, что ваш отец слишком деловой человек? — спросил Гаранин.
— Он думает только о себе. Он не хочет меня понять, даже насмехается над моим призванием. В сущности, ему наплевать на меня. А я буду артистом. Я и сам выдвинусь. И искусством еще послужу народу.
Игорь чуть свысока поглядывал на своего собеседника. Он был уверен, что произвел выгодное впечатление. Но Костя уловил другое: скрытую боль и обиду в последних словах юноши. Он невольно вспомнил отчет Сергея и порадовался проницательности своего друга.
— Вы, конечно, будете артистом, — убежденно проговорил он. — Только при одном условии.
— Каком, разрешите спросить?
— Если будете знать, зачем идете в театр.
Перекинув ногу на ногу, Игорь развалился на стуле и снисходительно поглядел на Гаранина.
— Странное условие. Вам, видно, просто не знакома эта область искусства. Талантливого человека театр тянет неудержимо. Есть потребность выразить себя. И потом запах кулис…
— Вы пришли не в гости, гражданин Пересветов, — сдержанно перебил его Костя. — Извольте сесть как следует.
Игорь, покраснев, поспешно переменил позу.
— Артистом быть, конечно, почетно, — неторопливо продолжал Гаранин. — Но только на сцене, а не в жизни. Согласны?
— Это, знаете, элементарно, — пожал плечами Игорь.
— Тогда условимся: притворяться не будете. Тем более, что с нами это бесполезно.
— Понимаю, — не очень твердо ответил Игорь.
— Догадываетесь, зачем я вас вызвал?
— Не имею представления.
— Не имеете? А ведь мы условились не притворяться, — спокойно, чисто по-зотовски сказал Костя, не спуская глаз с юноши. — Ну что ж! Вы заставляете меня разговаривать с вами по-иному. Скажу прямо. Мы знаем о ваших связях, начиная с весны этого года. Приблизительно с того дня, как вы достали деньги на подарок одной девушке. Знаем о чемодане, который вы хранили дома, о новых знакомых, о полученных деньгах, о поездке на дачу, о встречах в цирке — знаем, как видите, много.
Костя заметил, что по мере того, как он говорил, лицо Игоря медленно наливалось краской. Сначала загорелись уши, потом багровые пятна проступили на скулах, разлились по щекам, захватили шею, и только повлажневший лоб стал бледнеть. Игорь сидел неподвижно, вцепившись пальцами в кепку и опустив глаза.
— Выньте-ка из кармана билеты, — неожиданно приказал Гаранин, сделав короткий жест руками.
— Какие еще билеты?
Игорь нервно засунул руку во внутренний карман пальто и вынул оттуда два измятых билета в цирк. На лице его отразилось такое изумление и он так испуганно посмотрел на Костю, что тот невольно усмехнулся, беря билеты и аккуратно прикалывая их к бланку допроса.
— Учтите еще три обстоятельства, — не спеша продолжал Костя, закуривая папиросу. — Первое. Мы ни в коем случае не дадим вам опуститься. Вы должны, мы вас просто заставим честно жить и работать. Хотите стать артистом? Пожалуйста. Но артистом на сцене, а не в жизни. Запомните это. Второе. Все ваши новые знакомые арестованы или скоро будут арестованы. У них один путь — тюрьма. Вам с ними, думаю, не по пути. И третье. Если вам кто-нибудь из них говорил о воровской солидарности, то это чушь. В том мире, куда вы чуть было не попали, царит только один, волчий, закон — страх за собственную шкуру. Вам все ясно?
Игорь молчал.
— Значит, не все. Видно, вам рано думать о театре, рано учить других. Ничему хорошему вы их не научите. А могли бы: говорят, у вас есть способности. И театр вы действительно любите. Так неужели променяете свою мечту на грязную, позорную жизнь? Неужели вместо радости хотите приносить людям горе? Не верю!
Гаранин встал, неторопливо прошелся по комнате и, остановившись перед юношей, сказал:
— А теперь скажите, будете отвечать правду, смело, как мужчина? Или начнете изворачиваться, юлить, лгать, как желторотый слюнтяй, и при этом неизбежно путаться, краснеть и прятать глаза, вот как сейчас?
Он выжидающе умолк. Но Игорь, опустив голову, продолжал молчать. Гаранин обошел стол, сел и, снова поглядев на юношу, спросил:
— Может быть, вы хотите подумать?
— Да! — вдруг оживился тот. — Хочу. Завтра я вам дам ответ.
— Мне нужен ответ сегодня, — покачал головой Гаранин. — Пойдите в коридор, сядьте там на диван и думайте сколько хотите. Только помните, дома и в школе не знают, что вы у нас. Если хотите, они и не узнают, — с ударением добавил он. — Но для этого вам не надо здесь задерживаться.
— Хорошо, — порывисто вскочил со стула Игорь. — Я посижу там.
Гаранин проводил его до двери.
— Заходите ко мне, как только надумаете, — сказал он.
Оставшись один, Костя отпер ящик стола и, достав бумаги, углубился в чтение.
Прошло не меньше получаса. Наконец дверь кабинета медленно отворилась, и появилась голова Игоря.
— Товарищ Гаранин, — неуверенно сказал он, — а если я что-нибудь знаю, — только имейте в виду, я не говорю твердо, что знаю, но если, — то что мне будет, когда я расскажу?
Костя поднял голову и, усмехнувшись, ответил:
— Розги.
— Как так розги? — озадаченно переспросил Игорь. — А, понимаю, это в переносном смысле? Очень хорошо, — и он снова исчез за дверью.
— Не плохо бы и в прямом смысле, — пробормотал Костя, снова принимаясь за работу.
Зазвонил телефон. Говорил Саша Лобанов.
— Твой-то скучает. Я сейчас прошел по коридору, полюбовался. А на лице, знаешь, такие сомнения, просто как у Гамлета: быть или не быть.
— Ничего. Пусть посидит. Я ему покажу Гамлета.
В этот момент дверь отворилась, и вошел Игорь.
— Я согласен все вам рассказать, все, — устало сообщил он. — Только дайте подписку, что об этом никто не узнает.
— Подписок мы не даем, — холодно ответил Костя.
— Но вы обещали…
— Обещал. И этого достаточно. Мы умеем держать слово.
— Что ж, — Игорь развел руками, — рассчитываю на ваше благородство. Если разрешите, я начну с театра.
— Начните с Папаши, — властно перебил его Костя.
Игорь вздрогнул.
— Хорошо, я теперь в вашей власти.
— Скажите за это спасибо. Итак, когда и где познакомились с Папашей?
Костя приготовился записывать.
— Весной прошлой. Случайно. Однажды отец дал мне только пятьдесят рублей на подарок, а мне надо было двести. Ну и поссорились. Я убежал, ходил, ходил по улицам, а потом решил: к черту, пропью эти пятьдесят рублей. Честно говоря, мне казалось, что это, знаете, артистично, по-мужски — взять и пропить. Ну и поехал в «Националь». Там и напился.
Как ни странно, но Игорь во всех деталях запомнил тот вечер. В «Национале» он до этого никогда не был. Смущенно озираясь, он переминался с ноги на ногу, пока официантка не указала ему свободный столик. Скоро перед ним появилась бутылка коньяка и тарелочка с сыром. Игорь, рисуясь, небрежно налил себе рюмку, потом вторую, третью. Хмель ударил в голову, глаза заблестели, Игорь едва не опрокинул бутылку. Он поймал на себе чей-то сочувственный взгляд и, вызывающе улыбнувшись, выпил еще одну рюмку. После этого он бессильно откинулся на спинку стула: все вокруг начало расплываться, подступила тошнота. На секунду мелькнула мысль: «Что делаю?» Но тут же вспомнилась ссора с отцом, его злое лицо и слова: «Ты недостоин общества, в котором живешь». Игоря передернуло. «Все врешь, — с презрением подумал он. — Знаю я тебя».
— С кем встретились в кафе? — резко спросил Гаранин.
— Один парень подсел, хорошо так одетый, веселый. Заговорил. Сказал, что фамилия его Зубков, он администратор в большом клубе, близок к артистическому миру. Предложил оказать протекцию. А я, дурак, поверил. Пьян был сильно.
— Так. Что было дальше?
— Уговорил поехать в другое кафе: там, мол, нужных людей встретим.
