Она опустила руки в контейнер, и Егор в последний раз доверчиво ткнулся ей в ладони носом. Полина почувствовала, как закипают в глазах слезы.
Она бережно взяла карпа в руки, вынула из контейнера, еще секундочку вглядывалась в золотистые глаза, а потом присела и опустила его в прохладные воды заводи.
Карп некоторое время не шевелился, словно сканировал незнакомую местность и решал, стоит ли уплывать из знакомых рук навстречу неизвестности. Потом осторожно отплыл на метр… другой…
И серебряной молнией прочертил по дну заводи, стремительно уходя на глубину. Полина выпрямилась и торопливо выкрикнула:
— Прощай, Хозяин Большой Воды! Я тебя не забуду!
И, словно в ответ на приветствие, серебряная рыбина в прощальном прыжке взвилась над водой, чтобы на этот раз скрыться из вида окончательно. Круги разошлись по стремительно темнеющей глади воды, и Полина разрыдалась уже по-настоящему, уткнувшись в плечо Жени и совершенно не думая о том, что через пару минут у нее распухнет нос и превратятся в щелочки зареванные глаза…
Темнота упала неожиданно и резко, и тогда стало понятно, чем еще дикая природа отличается от города. Полным отсутствием дополнительных источников света.
Разумеется, для любого, пусть даже современного потомка Гайаваты и Чингачгука наступившая тьма таковой вовсе не являлась. Небо было все еще темно-фиолетовым, не черным, и кое-где светили редкие звезды, отражавшиеся к тому же в спокойной воде, как в гигантском зеркале. На западе, за темной и неровной линией леса небо вообще еще догорало последними лучами заката. Однако для городских жителей вокруг было темно, хоть глаз коли.
И крайне, крайне неуютно.
Более умело управляя своим конем, Евгений заставил его поравняться с кобылкой Полины и взял девушку за руку. Она с благодарностью вцепилась в его ладонь и почему-то прерывистым шепотом поинтересовалась:
— Мы ведь правильно едем?
— А, ну да. Разумеется. Кроме того, лошади в любом случае знают дорогу. Да и река, я же говорил…
— Жень!
— Что?
— Я потому и спросила… когда мы ехали сюда, река была слева?
— Ну… да.
— Значит, на обратном пути она должна оказаться справа?
— Д-да…
— Но она снова слева! Слышишь? Видишь отражение звезд?
В этот момент над ними пронесся порыв ветра, как-то особенно неприятно взвывший в ветвях деревьев, и Полина вскрикнула. Одновременно оступилась белая кобылка, заскользила по невидимой мокрой глине, и Женя судорожно ухватил ее за поводья, но при этом уронил пустой контейнер. Грохот пластмассы испугал чалого, тот коротко и дико всхрапнул, присел — и поднялся на дыбы.
Мужчина неплохо ездил на лошади шагом, посредственно — рысью, всего один раз в жизни — неудачно — пробовал галоп. Однако даже опытные наездники не всегда способны справиться с лошадью, встающей на дыбы, что уж говорить о Ларине.
В результате он очутился на земле, слегка оглушенный падением с приличной высоты, белая кобылка отчаянно забила копытами, вырываясь из глиняного плена на тропу, и вдобавок ко всему этому раздался отчаянный, сразу оборвавшийся крик Полины.
Ларину было очень страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Он полз в темноте и звал Полину, даже не понимая, в какой стороне искать.
Испуганные лошади давно скрылись во тьме, а ветер завывал в кронах деревьев уже без всякого перерыва, шелестел ветвями, тревожно шуршал осокой, налетал и отскакивал, как цепной кобель на незнакомого человека…
А потом Женя неожиданно нащупал в темноте руку девушки и заорал от ужаса, потому что это была очень холодная и очень неподвижная рука… И тут хлынул ливень.
Степан Громов истратил весь запас ругательств в адрес Змееныша Ларина, пометался в бешенстве по веранде и с горя выпил еще виски. Потом сурово приказал себе заткнуться и не нагонять панику. Потом посмотрел на безмятежное с виду небо — и кинулся в дом звонить Эле.
Его жена была спокойна и деловита, а вот с телефонной линией творился какой-то кошмар. В трубке трещало и щелкало на все лады, и Степан не выдержал:
— Эля, постучи по проклятому аппарату, или я сейчас оглохну!
— Степ, аппарат ни при чем… У нас здесь сильнейший шквал… Буквально несколько минут, но даже после этого в палатке полно воды… Посмотри, на ком они уехали… Если старые и спокойные лошади, то они успеют отойти от реки…
— Я перезвоню!
Громов влетел в конюшню, пыхтя, как паровоз. В денниках немедленно поднялся шум. Негодующе раздувались бархатные ноздри, подергивались замшевые губы, в кротких черных глазах зеленым огоньком загоралось безумие ярости… Лошади и без того нервничали, чуя грозу, а присутствие запаха алкоголя вообще выбивало их из колеи.
Степан с неожиданным для его комплекции проворством увернулся прямо из-под вздыбившихся громадных копыт любимца жены — строптивого вороного жеребца по кличке Быстрый. Быстро обежал глазами денники. Сердце неожиданно глухо бухнуло.
«Если старые и спокойные лошади, то они успеют отойти от реки…».
Змееныш, придурок, взял чалого трехлетка, лишь на прошлой неделе поставленного под седло, и белую тихушницу Белинду…
Евгений выволок Полину на траву, подальше от бурлящей реки. Вокруг бушевал ад. Деревья больше не шумели — они стонали и трещали под ударами шквального ветра. Дождь превратился в колючую водяную пыль, жалившую лицо и руки. Однако он не обращал на это никакого внимания. Гораздо хуже и страшнее было другое — девушка так и не приходила в себя.
Постанывая от ужаса, Женя склонился над девушкой, прижался ухом к ее груди… Далеко-далеко маленький отважный барабанщик отмерял секунды, минуты и годы, положенные Полине для того, чтобы родить ему двух дочек и двух сыновей. Женя зарычал от ненависти и презрения к самому себе. Самовлюбленный осел, придурок, мудак — что же он натворил!
Он разжал ее холодные твердые губы и начал вдувать воздух в легкие. Когда перед глазами завертелись огненные круги, Полина судорожно вздохнула и закашлялась, давясь сухими рвотными спазмами. Мужчина едва не заплакал от облегчения.
А потом она слабо охнула и обхватила его за шею, и тогда он, шипя от боли в ушибленном копчике, поднялся на ноги и вскинул свою женщину на плечо.
Изнеженные и жеманные Эстетические Соображения, которыми он привык руководствоваться в прошлой жизни, заткнулись и смиренно пошли к черту. На первый план выдвигался могучий и волосатый самец — Инстинкт Самосохранения.
Белинда и Чалый ворвались во двор конюшни одновременно с порывами ветра, и Громов, уже в голос кроя племянника, метеорологов, собственную беспечность и дурость лошадей, не признающих за ним право выпить пять капель виски, снова стал звонить жене.
Те, кого можно было собрать, пришли к дому к полуночи. Ветер уже стих, дождь прекратился, и яркая луна заливала серебром все вокруг. Поисковые группы растянулись в цепочку и пошли по предполагаемому маршруту молодых. Сам Громов на всякий случай перебрался на другой берег реки, порядком разлившейся после урагана…
Глава 13
Полина никак не могла понять, что это бухает у нее в ушах. Такое ощущение, что кто-то читает псалмы… Неужели она умерла и попала на небеса? Вот ведь глупость — зачем им там, на небесах, читать псалмы самим себе?
Когда до нее стали доноситься отдельные слова, версия с псалмами отпала сама собой. Ни в одной действующей церкви мира, включая сатанистов, подобные слова не употреблялись.
Некоторое время девушка с невольным и искренним интересом слушала незнакомые конструкции родного языка, а потом решилась приоткрыть один глаз.
Полиглотом-экстремалом оказался Ларин. Он изрыгал проклятия, адресуя их какому-то мужчине… смутно напоминающему… нет, только если старший брат…
У этого мужчины были темные растрепанные волосы, орлиный нос и усталые серые глаза, обведенные темными кругами. Высокие скулы обметало синевой двухдневной щетины, а черты лица в целом поражали медальной четкостью. Густые темные брови трагически изломаны над переносицей, и щеку пересекает свежий рубец — как у пирата после абордажной схватки.
