Не грозят ему ни психоз, ни горячка.
– Нам не страшен серый волк в степи… связанный, – гундосил он граммофонным голосом откуда-то появившуюся в голове странную строчку из неизвестной песенки, осторожно переворачивая очередную монету орлом в верх.
До временной петли, когда в его жизнь все время вмешивался противный Павел Васильевич, тесть-паразит, Петр начал сползать в шизофрению. Он только сейчас это понял. То были ее первые ласточки – слуховые галлюцинации. Но тесть исчез, унеся с собой спасительный вираж из реальной жизни, в тьму ничегоневеданья.
Петр отчетливо вспомнил и восстановил в памяти, за эти два месяца, почти все лекции прослушанные им в школе милиции, особенно по психологии. Поэтому точно поставил себе диагноз, своего душевного состояния до начала «дохлой» петли длиною в один день. Шизофрения именно так и проявляется на первых этапах, превращая человека в нелюдь.
Как ни странно, за последнее время он заметил обострение и улучшение своей памяти. Каким-то образом, помимо него, а может быть что-то внутри него, снимало с прошлых событий шелуху выдуманных обстоятельств и сглаженность в мелких деталях, даже если они были отвратительными. Он четко помнил почти каждый прожитый нормально день в прошлой жизни.
Но плохое Петр выдавливал из сознания усилием воли, стараясь вспоминать лишь приятное. Особенно ему нравились дни учебы в школе милиции, хитрые глаза соседа по аудитории, Сашки Каравана, когда тот выигрывал партию в карты, в двадцать одно, во время лекции по «Колхозно-навозному» праву.
Вспоминалось не только веселое, но и грустное. Однажды, гуляя ночью по безлюдным улицам с Караваном, после выпитого на двоих литра шестидесятиградусного самопального коньяка, в поисках приключений на свою задницу, как выражался Александр, им встретились трое, с явными намерениями пощипать карманы у захмелевших забулдыг – гуляли они в цивильной одежде. Караван знал физические способности Петра, и потому сразу отступил назад, прикрывать тылы.
Петр без разговора ладонью врезал самому смелому грабителю в лоб. Тот поперхнулся и выплюнул на асфальт передние зубы. Все трое рванули от них как спринтеры на стометровке. А ведь можно было решить конфликт полюбовно, в крайнем случае помахать у них перед носом милицейскими удостоверениями. Этот эпизод Петру не нравился, хотя раньше он даже не задумывался о правомерности своего поступка.
Ну а про ликвидации Петр старался не вспоминать вовсе. У него уже выработалась тактика ухода от всплывавшей чернухи – нырял в аудитории школы милиции. Уголовное право вела для ста восьмидесяти прожженных, отслуживших по два-три года патрульными постовыми, милиционеров строгая майорша, Антонина Сергеевна. На ее лекциях царила гробовая тишина. Не дай Бог кто-нибудь чихнет или кашлянет. Она тут же предлагала нарушителю тишины идти в медсанчасть и симулировать свой «туберколес» перед костоправами, а не разбрызгивать миазмы на соседей.
Но на их факультете был один, совершенно неисправимый Гришка Распопов, который имел привычку всегда опаздывать на любые лекции, не зависимо от того, кто их ведет. И вот, после десятиминутного вещания Антонины Сергеевны, открывается дверь и вваливается Гриша, собственной персоной, и согласно устава просит: «Разрешите присутствовать на занятиях, товарищ майор!»
Антонина Сергеевна долго и внимательно смотрела на Распопова, придумывая ему кару. Но решив, что мы, все сидящие в аудитории, не в пример этому разгильдяю, дисциплинированные и серьезные люди, спрашивает у всех нас:
– Какое наказание мы придумаем для этого нарушителя?
И почти все, единодушным хором гаркнули:
– За бутылкой пошлем!..
Этого не могла выдержать даже сверхстрогая Антонина. Она отвернулась от нас к доске, висевшей за ее спиной, и мы с интересом наблюдали, как трясутся ее плечи. Невозможно было понять, плачет она или смеется. Но когда вновь увидели ее покрасневший лик, поняли, что не такая уж она зануда – человек как человек.
– Неисправимые негодяи, – прерывающимся от смеха голосом сказала она и махнула рукой Распопову, грозно предупредив: – Но больше не потерплю… Своими руками удавлю…
Проснулся как обычно, в шесть пятнадцать и решил вообще не двигаться. Пролежать как пенек столько дней, сколько выдержит. Ни пить, ни есть, ни в туалет: ни по малой, ни по большой – пусть все лопнет, а с места не сдвинется. И без единой мысли в голове.
Первый день прошел терпимо. Только к обеду страшно захотелось пить и есть. Однако в пять часов это желание угасло. В три ночи заволок серый туман и опять утро. Через три дня стал ждать двенадцати дня, когда бибикнет машина на улице, в половине третьего какая-то девчонка громко и весело хохочет под окнами. В шесть вечера – скрежет железных мусорных баков и гул автомобильного мотора: уборка мусора. На седьмой день стал различать и совсем слабые звуки, которые просачивались сквозь окна комнаты и кухни. Журчание воды в трубах, едва слышный топот ног соседей сверху, щелканье выключателей. Оказывается с самого пробуждения и весь последующий день до отказа был заполнен звуками. Сплошной кошмар: ни секунды тишины!
Где-то на десятый день лежки не выдержал, отбросил одеяло, пошел ставить чайник. Съев сайру, оделся, выбросив пистолет, глушитель и обойму из курточки на кровать, закрыл за собой дверь и поплелся к «Жигулю», добросовестно ожидающего хозяина. Завел двигатель, прогрел и покатил куда глаза глядят, подальше от города. Заехал в дремучий лес, выключил мотор и решил здесь дожидаться трех ночи, под успокоительный шелест не успевшей опасть листвы.
Утром вновь оказался на своей кровати. Повторил поездку в лес. Через неделю Петру надоело и это. Тогда он принялся гонять по улицам, нарушая правила дорожного движения. Его останавливали сотрудники ГИБДД, штрафовали, отбирали удостоверение, перечеркивая корочки и фотографию крест накрест, ленивым голосами втолковывая, что удостоверение устарело и нужно пересдавать экзамены на новое, если он хочет остаться автомобилистом. Однажды, около одиннадцати ночи даже задержали машину и загнали на штрафную площадку. Петр оказал сопротивление, но лишь чуть-чуть, для вида, из вредности.
Гибэдэдэшники сдали его в медвытрезвитель, подозревая не алкогольное, а наркотическое опьянение. В отделе вытрезвителя у него взяли кровь на анализ для завтрашнего дня и сунули в камеру с бомжами. Петра это немного развлекло: довольно любопытный народ бродяги, до трех часов они наперебой рассказывали самые невероятные приключения из своих жизней. Но уж больно они сильно воняли аммиаком и еще черт знает чем. Однако через час Петр попривык к запахам и перестал их замечать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
