ГЛАВА 7
БИТВА В ЛЕСУ
Должен признаться, что мне приходилось убивать. Уже в зрелом возрасте я участвовал в Нефтяных войнах 2012–2014 гг., был переводчиком, но попал в окружение с ротой десантников и сражался за свою жизнь и жизни товарищей как солдат, штыком и автоматом. Был в Африке, в Ливии, Уганде, Эфиопии в качестве фронтового корреспондента, потом очутился на Кубе в дни Первого восстания, и в каждой «горячей точке» меня старались прикончить как минимум десятком способов, невзирая на мой журналистский статус. Я, разумеется, сопротивлялся; мне не хотелось покинуть этот мир, своих друзей, детей и горячо любимую супругу. Поэтому я убивал, хотя насилие и смерть ужасны. Я это точно знаю. Мне приходилось умирать.
Майкл Мэнсон «Мемуары. Суждения по разным поводам». Москва, изд-во «ЭКС-Академия», 2052 г.
Дрю-Доренко не подвел, пригнал машину к трем, но засиделся у Кононова изрядно, болтая о всяких пустяках. Гость ведь, не выгонишь! И в результате Ким добрался к повороту на Крутые Горки лишь в шестом часу. Как сообщила цирковая девушка, дорога тут делилась натрое: прямо – магистраль на Приозерск, направо – шоссе похуже, к Соснову, налево – совсем уж дрянная дорожка с разбитым покрытием, ведущая в Горки. День был будний, и на всех трех направлениях царило затишье: не прятались в кустах гаишники, не рассекали атмосферу иномарки, и только время от времени скромно шуршали шинами «Жигули» или ковылял куда-то трактор с прицепом, полным навоза. Ким остановился у развилки, открыл дверцу, посмотрел на сосны и ели, толпившиеся по обочинам дорог, вдохнул свежий смолистый воздух и пробормотал:
– Хорошо… Только камешка не хватает.
«Какого камешка?» – поинтересовался Трикси.
– Такого, вещего… На котором написано: прямо пойдешь – в ГАИ попадешь, направо свернешь – мотор разобьешь, налево свернешь – принцессу найдешь.
«Значит, нам налево», – заключил Трикси.
Вздохнув и покосившись на кувалду, дремавшую в ногах соседнего сиденья, Ким свернул в нужную сторону. Тихо подвывая, «Москвич» пополз от ямы к колдобине, от колдобины к яме; сосны, будто сочувствуя ему, зашелестели ветвями, потом раскатилась звонкая дробь ударившего в боевые барабаны дятла. Дорога, вначале прямая, стала петлять; как обычно в Карелии, холмы сменялись оврагами, хвойный лес – болотом или дикими зарослями малины, нетронутые чащи – делянками, где поработали пилой и топором. Если б не этот признак цивилизации, вид был бы точно такой, как в северных Пустошах Пиктов – ну, еще зверье отсутствует и дорога заасфальтирована… Как бы заасфальтирована, уточнил Ким, объезжая очередную воронку.
Минут через пятнадцать справа потянулось болотце, потом завиднелся низкорослый ельник, а между болотом и ельником возникла тропка примерно двухметровой ширины. «Все, как говорила та девушка», – мелькнуло в голове у Кима. Он переключил с третьей на вторую передачу, повернул и двинулся на север, припоминая последнюю инструкцию: ехать дальше, пока машина не застрянет. «Москвич» уже не подвывал, а всхлипывал, стонал и трясся так, будто в пароксизме страсти хотел наехать на красотку – «Ладу», девственную, новенькую и блестящую. Но «Лады» в обозримом пространстве не нашлось, зато впереди замаячило что-то красное, угловатое, высокое и на колесах. Ким развернулся с горем пополам, заглушил мотор, вылез из машины и, крадучись, направился к яркому пятну.
Оказалось, что это джип, просторный, мощный и абсолютно пустой. Осмотрев его, Кононов почесал в затылке, оглядел тропу, зажатую между болотцем и ельником, и произнес:
– Похоже, мы опоздали, Трикси. – Он прикоснулся к капоту, почувствовал тепло еще неостывшего двигателя и добавил: – Если опоздали, то ненадолго. Совсем ненадолго. Думаю, минут на тридцать-сорок… Ну, приступай к трансформации!
Теплая волна прокатилась от головы до пят, мышцы набухли и отвердели, и одновременно Кононов ощутил, как изменилось восприятие окружающего. Для него, горожанина, лес был местом для прогулок, не очень знакомым, однако вполне безопасным, как бы накрытым аурой четырехмиллионного города, исхоженным вдоль и поперек – пусть не им, но другими людьми. Теперь все изменилось. Он чувствовал себя в лесу как рыба в воде или краснокожий гурон в дебрях Онтарио; он был повелителем леса, его владыкой, охотником на хищных тварей, что прятались в лесных глубинах. Он был сильней и смертоноснее любого хищника и демона и знал об этом, он не боялся ничего, но помнил об осторожности – так, как помнит о ней тигр, выслеживая дичь. Сила, хитрость и опыт Конана, варвара из Киммерии, были с ним.
Подхватив кувалду, Ким побежал вдоль дороги, прячась за деревьями и нюхая воздух. Чутье его обострилось, слабые запахи дыма и пищи, присущие человеческому жилью, стали внезапно ясными, различимыми; они пробивались сквозь аромат смолы и хвои, указывая направление. Он мчался бесшумно, огибая мохнатые ели, проскальзывая тенью в зарослях подлеска, перепрыгивая кочки и невысокие кусты; казалось, лес раздается перед ним и, точно зеленые морские воды, смыкается за спиной. Он различал шелест листвы, птичьи крики, далекие неясные скрипы и шорохи; потом в лесную симфонию снова врезалась звонкая дробь барабана – солировал дятел.
Не успел он закончить, как Ким услышал вопли и, рухнув на землю, пополз к ближайшей елке. За ней открывалась поляна с маленьким хуторком: бревенчатый домик с верандой, пара низких покосившихся сараев с плоскими рубероидными кровлями, штабель дров между ними, колодец, будочка отхожего места и грядки, заросшие травой. Сараи, торчавшие левее домика и ближе к Киму, окружали пятеро мужчин – Гиря в распахнутой ветровке и четверо незнакомых качков, красных, потных и злых, словно быки, узревшие плащ матадора. На крыше сарая стояла женщина в сарафане, не скрывавшем крепких рук и длинных ног; глаза прищурены, губы стиснуты, ветер играет рыжими прядями. «Кажется, та, что на плакате со слоном», – отметил Кононов. Еще ее облик напомнил Киму Дашу, но выглядела она постарше и покрепче: налитая грудь воинственно топорщилась под сарафаном, бедра были шире, а кулаки – заметно увесистей.
Гиря вытер пот со лба, махнул рукой:
– Храпов, ближе к лесу встань, а ты, Шурик, у поленницы. Скакнет, так бей ее по костылям. Можно поленом, я разрешаю.
Пара качков, плотный угрюмый мужчина и темноволосый парень, переместились, куда приказано. Рыжая на крыше подбоченилась, блеснула зубами в недоброй ухмылке.
– По костылям, стервец? А если я пяткой в лобешник врежу? И добавлю в ухо?
– Ничего, оклемается. Шурик у нас молодой, – отдуваясь и почесывая бритый череп, возразил Гиря. – А ты, Варюха, не суетись и раньше времени не скалься. Будь ты хоть дважды Тальрозой и трижды Сидоровой, попрыгаешь еще с полчасика и свалишься с копыт. Копыта ведь не слоновьи! Опять же судороги у тебя… лечиться надо… Вот и полечим.
Женщина – не иначе, как Варвара, понял Ким, – топнула ногой.
– Был бы ты один, козлина, я бы тебя полечила, прописала судороги! Катился бы до Питера с голым задом!
Теперь ухмыльнулся бритоголовый:
– Так я, Варюха, не один, а с четырьмя братанами. Не потому, что тебя испугался. Они, считай, сюда рвались, очередь занимали… Баба ты видная, мясистая – почему не позабавиться? И позабавимся! Конечно, если не скажешь, куда сеструху дела.
– Я вам устрою забаву, – пообещала рыжая. – Тебе первому член откушу, гад ублюдочный!
Гиря показал ей кулак с выставленным средним пальцем и распорядился:
– Передохнули и хватит! Храпов и Шурик – на месте, Егор и Щербатый – на сарай! Станет дрыгаться, коленом промеж ляжек! Очень это баб успокаивает, если вломить с чувством, но в меру.
«Выходит, Даши здесь нет, – подумал Ким, глядя, как двое качков шагают к сараю. – И где же она? В лес убежала, бросив сестру? Как-то не в ее характере… Значит, уехала в город, вчера или сегодня утром… А жлобы Пал Палыча сюда приперлись… Ну, как приперлись, так и выпрутся!»
