Шли за свободу смело в бой.
Когда приспешник преступленья
Жизнь молодую пресекал,
Сын за отца - ему в отмщенье -
Над трупом павшего вставал.
Женский хор
Но прежде чем вложить мечи свои в ножны,
Клянемся все, что зло вы истребить должны!
Мужчины и Женщины
Так будьте, воины, смелее!
Молитесь, девушки, нежней!
Отдайте, матери, скорее
Для дела славы сыновей!
Вы, старики, рукой дрожащей
Не в силах приподнять копье -
Так шлите юности кипящей
Благословение свое!
Хор
Но прежде чем вложить мечи свои в ножны,
Клянемся все, что зло мы истребить должны!
182. ВЗЯТИЕ ТУЛОНА
10 нивоза II года Республики
(30 декабря 1793 г.)
ГИМН
Опять французским став, Тулон
На пленную волну отныне не взирает
С высот своей скалы, освобожденный, он
Вслед Альбиону угрожает.
187
Огни, которые зажгла врагов орда,
Обрушились на них самих, как сонмы фурий;
Морей тираны, их суда
Теперь преследуемы бурей.
Великого народа злой
Соперник обречен на неуспех заране;
Героями всегда идут французы в бой,
Преступниками - англичане.
Но власть, царящая извечно в небесах,
Под покровительство берет судьбу народа,
И самовластие во прах
Стремится обратить природа.
Твои, о Англия, суда,
Окровавленные под Генуей суровой,
Французскую волну грязнили, навсегда
Суля нам рабские оковы.
А наши, Плимуту неся свободы весть,
Утешат весь Ламанш, разбойником плененный,
Чтоб знамя вольности вознесть
Над Темзой мрачною и сонной.
Напрасно мните вы и впредь,
Цари, священники, наемные солдаты,
Свой самовластный скиптр над морем простереть
Ценой коварства или злата.
Полмира восстает: на нас теперь лежит
Забота вновь обресть народов клад бесценный;
Длань новых римлян сокрушит
Зубцы второго Карфагена.
Восстань, чело свое покрой
Вновь, океана дочь, и лавром и цветами,
Брега Италии и Франции омой
Своими нежными водами,
Неси сокровища на ласковой груди
Из Адриатики, из дальней Византии,
И в наши гавани введи
Обилия дары благие.
Мы торжествующий народ,
Французы, жребий наш вершит судьбу вселенной:
Не солнце ль новое над всей землей встает,
Плодотворящее бессменно?
188
Все сущее с мольбой его взыскует благ -
Светила, чьих лучей зиждительное пламя
Земным тиранам - злейший враг,
Народам - пища, свет и знамя.
183. ГИМН ВЕРХОВНОМУ СУЩЕСТВУ
(1794 г.)
Источник истины, кого не чтит хулитель,
Свободы божество и естества отец,
Всего живущего извечный покровитель,
Его хранитель и творец -
Никем не созданный и всем необходимый,
Зиждитель доблестный, законности оплот,
Враг самовластия, вовек неколебимый,
Французы ждут твоих щедрот.
Ты сушу утвердил над зыбкими морями,
Ты правишь молнией и ветры всюду шлешь,
Ты, солнцу сообщив живительное пламя,
Всем смертным пищу подаешь.
Ночная странница заоблачным туманом
Безмолвной поступью идет наперерез:
Ты указал ей путь, и звездным караваном
Равнину населил небес.
Повсюду твой алтарь мы зрим нерукотворный:
В селеньях, в городах, в пещерах дикарей,
В долине низменной и на вершине горной,
И в небе и на дне морей.
Но есть алтарь иной, - твоя святых святая, -
Над эмпиреями тобой взнесенный храм:
Не в сердце ль праведном сам бог живет, вдыхая
Его чистейший фимиам?
В очах у воина, бесстрашия и гнева
Исполненных, твое величие сквозит;
Во взор опущенный неискушенной девы
Ты заложил прелестный стыд.
189
На старческом челе премудрости высокой, -
Твоей премудрости, - след ясно различим;
Осиротевшее дитя не одиноко
Под взглядом отческим твоим.
Ты взращиваешь там, в земли горячих недрах,
Чудесное зерно грядущего плода.
Ты посылаешь ей дождей напиток щедрых
И благостные холода.
Когда же глас весны волшебным наважденьем,
Разлитым в воздухе, воспламеняет кровь,
Все то, что создал ты, - предавшись наслажденьям,
Себя воспроизводит вновь.
От сенских берегов до вод Гипербореев
Природу облачив в слепительный убор,
Несчетные дары своим сынам рассеяв,
Ты внемлешь их умильный хор.
И солнца и миры, путь соблюдая верный,
Простерты пред тобой, твои лишь чудеса
Поют на все лады, гармонией безмерной
Преисполняя небеса.
Под сенью царственной ты в страх приводишь власти,
Но скорбь врачуешь ты под кровлями лачуг;
Гроза преступника, не ты ль во дни несчастий
Защита и последний друг?
Тиранам и рабам ничто твоя опека:
Что добродетель им и равенства завет?
Ты лишь свободного сподобил человека
Нести в душе бессмертья свет.
190
ОГЮСТ БАРБЬЕ
184-185. ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ ГОД
1
Во дни, когда корабль столетний государства,
Не в силах одолеть слепых зыбей коварство,
Без мачт и парусов, во всю свою длину
В сплошных пробоинах, средь грозного простора,
Готовился пойти под шквалами террора
С новорожденною свободою ко дну,
Вся свора королей, с волн не спуская взгляда,
О том лишь думала, чтоб страшная громада,
Столкнувшись с берегом, не свергла тронов их,
И, шумно радуясь возможности добычи,
Накинулась, в одном объединившись кличе,
На остов, гибнущий среди пучин морских.
Но, весь истерзанный неистовством стихии,
Свой корпус выпрямив и не склоняя выи,
Геройским пламенем ощерил он борта
И на расширенном уже явил плацдарме
Европе мощь своих четырнадцати армий,
Заставив хищников вернуться на места.
2
О год чудовищный, о девяносто третий
Величественный год! Сокройся в глубь столетий,
Кровавой славою увенчанная тень:
Мы, карлики, отцов бессмертных недостойны,
И ты потехою почел бы наши войны,
Когда бы посмотрел на настоящий день.
Ах, твоего у нас священного нет жара,
Ни мужества в сердцах, ни силы для удара,
Ни дружбы пламенной к поверженным врагам,
А если мы порой и чувствуем желанье
Позлобствовать, у нас лишь на три дня дыханья
С грехом хватает пополам.
191
ОГЮСТ-МАРСЕЛЬ БАРТЕЛЕМИ
186. ГОСПОДИНУ ДЕ ЛАМАРТИНУ,
КАНДИДАТУ В ДЕПУТАТЫ
ОТ ТУЛОНА И ДЮНКЕРКА
Я думал: что же, пусть, чувствителен не в меру,
Поэт преследует высокую химеру,
От стогнов городских уходит в мир могил
И там, где акведук образовал аркаду,
В тумане звонкому внимает водопаду
Под сенью ястребиных крыл.
Увы, всю жизнь - одни озера, бездны, выси!
Раз навсегда застыть на книжном фронтисписе,
Закутав тощий стан коричневым плащом,
И взором, лунною исполненным печалью,
Следить за волнами, что льнут к ногам, за далью,
За реющим во мгле орлом!
Какое зрелище! Поэт-самоубийца
Пьет жизни горький яд с бесстрастьем олимпийца,
Улыбкой смерть зовет к себе во цвете лет
И, в добровольное давно уйдя изгнанье,
Подобно Иову, лишь издает стенанья:
«Зачем явился я на свет?»
Как я жалел его! Тая в душе тревогу,
К его убежищу я все искал дорогу,
Желая разделить обол последний с ним,
Сказать ему: «Пойдем, на Ионийском склоне
Ты жажду утолишь божественных гармоний,
Ты будешь жить, как серафим».
Но вскоре все мое сочувствие иссякло:
Я увидал тебя в обличии Геракла;
Ты мчался в тильбюри, забыв про небеса.
В толпе услышал я: «Он едет дипломатом
В Тоскану, но и там, на поприще проклятом,
Он явит миру чудеса».
192
Я понял: нет границ твоим духовным силам!
Ты арифметику сопряг с Езекиилом
И из Сиона в банк летишь, взметая прах.
Держатель векселей, заимодавец хмурый,
Умеет пожинать плоды литературы,
Оставив ястребов в горах.
На чернь презренную, мне ясно, лишь для вида
Обрушиваются твои псалмы Давида,
Что на веленевой бумаге тиснул ты:
Поэт и финансист, ты деньгам знаешь цену
И вексель предъявить просроченный Гослену
Нисходишь с горней высоты.
Чуть в академии освободилось кресло,
Иеремия наш, препоясавши чресла,
Спешит туда, свернув с пророческой стези,
Рукой архангела сгребает не впервые
Чины и ордена, сокровища земные,
Полуистлевшие в грязи.
Я слышал, будто бы, покинув край безбурный,
Ты счастья попытать решил теперь у урны.
Чело твое уже венчает сельдерей;
Ветхозаветную отбросив прочь кифару,
Ты процветание сулишь надолго Вару
Кандидатурою своей.
Приветствую, о брат, твою любовь к отчизне,
Но как поверю я, что ты далек от жизни?
Молчали мы, когда всеобщий наш кумир,
Библейским языком пять лет подряд глаголя,
Обменивал стихи на милости Витроля,
На шитый золотом мундир.
