Входная дверь протяжно скрипнула, повеял слабенький сквознячок, а затем из далекой прихожей донесся шорох платья. И вот через пару мгновений в пустом дверном проеме появился расплывчатый и нечеткий женский силуэт. Инквизитор не видел лица и не мог разглядеть, во что была гостья одета, но зато его взор фиксировал контуры, и ни одно резкое движение дамы не осталось бы незамеченным.
– Что-то ты слишком рано?! Встреча была назначена на полночь! – произнес инквизитор, стараясь придать голосу стальное звучание.
Он не хотел показать, как важен для него предмет, который, возможно, находился сейчас в шуршащих складках длинного платья.
– Ты тоже не опоздал, – с усмешкой ответила Виколь, недвусмысленно намекая, что и ей известно древнее как мир правило: «При подобных встречах чаще выигрывает тот, кто раньше приходит и успевает освоиться». – Поди, уже пару сюрпризов для меня приготовил?! Ну, сознавайся, где твои ловушки: готовый рухнуть потолок, проваливающийся пол или стреляющая ядовитыми шипами мебель?!
– Заткнись, – не крикнул, а лишь устало произнес инквизитор, привыкший к ужимкам взбешенной самим фактом сотрудничества с ним нежити. – Ты принесла?
– Вот он, – Виколь достала из декольте какой-то предмет.
– Не смей кидать, положи на пол и пшла прочь! Город не покидай, ты мне еще понадобишься!
Инквизитору не терпелось взять в руки заветный предмет, ведь это же был сам Армантгул, легендарная реликвия, не только древняя, почти как мир, но и способная открыть ее обладателю воистину бескрайние, неограниченные возможности. Однако осторожность и многолетняя привычка взяли верх над желанием поскорее завладеть добычей. В темноте даже зоркий человеческий глаз все равно видел слишком плохо, и инквизитор не смог бы распознать, что именно бросила ему вампирша: Армантгул в руки или нож в сердце.
– Эй, эй, любезный, мы так не договаривались! – возмутилась Виколь, по старой, еще сохранившейся с тех времен, когда она была просто женщиной, привычке, подбоченясь и встав буквой «Ф». – Я тебе цацку дешевую, ты мне свободу. Давай противоядие, и я пошла! Мне в городе долго нельзя, меня ищут!
– Подождешь три дня, – не желая тратить время, чтобы учить зарвавшуюся кровососку уважительному обращению с пленившим ее представителем Святой Инквизиции, кратко и жестко ответил миссионер. – Ты мне еще нужна, а яд, что я тебе ввел, еще пять дней не будет действовать. Закончу дела, покину город и тебе на прощание пузыречек пожалую, а теперь не зли меня, ступай!
Хоть кровососущая особь женского пола была явно недовольна таким поворотом событий, но все же ушла, иного ей и не оставалось. Бессмысленно спорить с тем, в чьих руках до сих пор находилась ее якобы бессмертная жизнь.
Какое-то время инквизитор еще сидел неподвижно. Сначала затихли шуршание платья и скрип половиц, затем напоследок громко хлопнула дверь. Только после этого мужчина бесшумно поднялся и зажег припрятанную за голенищем сапога свечу. Чиркнуло огниво, пламя вспыхнуло, еще какое-то время инквизитор постоял, прищурившись, постепенно привыкая к резанувшему по глазам свету. Затем он подошел к порогу, поднял оставленный сверток и бережно его развернул.
– Так я и думал, – на губах инквизитора появилась радостная улыбка, а в глазах заблестели огоньки победы. Это он, точно он! Армантгул и не мог выглядеть по-иному: простая сережка топорной работы… Такую побрякушку не каждая простушка нацепит! Ах, если бы глупые жеманницы знали, какая сила сокрыта внутри, какое могущество!..
Глава 6
Союзники поневоле
Танва стояла у порога и боялась поднять глаза, она вообще всего боялась, хотя второе посещение Дома Ортанов прошло намного лучше, чем первое. На этот раз ей не завязывали глаза, не запирали в комнате с решетками на окнах и не волокли в пыточную, а сразу по приезде отвели на кухню и сытно накормили, угостив столькими блюдами, что она и половины съесть не смогла. Приветливость кухарки, поварят и прочих слуг напугала белошвейку куда больше, чем нож, приставленный к горлу. От нее чего-то хотели, но, как ни силилась девушка, как ни напрягала юный ум, так и не поняла, чем вызван такой неестественно радушный прием и уважительное обхождение. Обустройство двора и внутренних помещений особняка мало чем отличалось от других господских домов, в которые ей иногда приходилось относить заказы из лавки, а вот обитатели не походили на обычных слуг. Кроме того, что они были добротней и богаче одеты, в их взорах и выражениях лиц чувствовалось внутреннее спокойствие и какая-то непостижимая уверенность в завтрашнем дне. «Мы служим Ортанам! Мы неотъемлемая часть Знатного Дома! Мы были, есть и будем являться ею до скончания нашего сытого и долгого века!» – читалось в лицах уборщиц, полотеров, служанок и кухарок, почему-то не осознававших шаткость их положения, ведь в любой день они могли не угодить господину и оказаться на улице.
После сытной трапезы белошвейку отвели не в темницу, а в комнату с огромной бадьей. Горячая ванна девушке не помешала бы, и поэтому, как только Танва осталась одна, она тут же разделась и окунулась в очень теплую и ласкающую тело воду. В воздухе витали запахи благовоний, белошвейка мгновенно расслабилась и чуть было не заснула, однако получить наслаждение ей так и не удалось. Без деликатного стука или хотя бы предупредительного окрика в комнату вошел один из охранников и, небрежно бросив на скамью чистое и, самое удивительное, абсолютно новое платье, скупо изрек: «Одевайся, пошли!»
Танва уже успела привыкнуть к тому, что в Доме Ортанов мужчины почему-то не обращают внимания на женскую наготу. Поэтому она и не возмутилась, видя, что охранник не вышел и даже не отвернулся, пока она вылезала из бадьи, обтиралась мягким, душистым полотенцем и примеряла новый наряд; хоть и простенький, но добротно сшитый, подходящий ей по размеру и очень красивый. И вот, сытую, умытую и хорошо одетую, ее отвели не на допрос, не в маленькую комнатушку, где она могла бы пребывать долгие дни пленницей, а в покои самого графа. Девушка испугалась, представив, что дальше с ней произойдет, как в ближайшее время она подвергнется грубому насилию и бесчестию. Когда же красавица переступила порог и дверь за ней закрылась, трепетное девичье сердечко защемило в груди, а что-то внутри внезапно перекрыло дыхание. Ее худшие опасения подтвердились. Старший сын графа лежал на постели совершенно голым, слегка улыбался, а на столе возвышались две опустошенные до дна бутылки. Не требовалось быть прорицательницей, чтобы догадаться, что произойдет в следующий миг.
Однако вельможа повел себя странно: он не накинулся на жертву и не пустился в недолгие уговоры, сопровождаемые похотливыми ухмылками да взглядами. С мужчинами в Доме Ортанов определенно что-то было не так. Вместо того чтобы действовать, Тибар небрежно, как будто между делом, прикрыл обнаженное тело простыней и, уделяя молоденькой красавице в его спальне столь же внимания, сколь пожилой уборщице, без малейшего намека на свои намерения произнес: «Садись» – и указал белошвейке рукой на стоявший перед ней табурет. Тем временем вторая рука ленивого аристократа полезла под стол и извлекла еще одну, только начатую бутылку вина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
