— Домой, если можно, — вежливо попросила она.
По пути вспоминал визит в больницу к Наде — пришел с корзиной люто дефицитных среди зимы фруктов, что девушку очень порадовало. Она пока слаба и быстро устает (и лысая, да, но импортный, очень приличный паричок ей Фурцева уже подарила), но реабилитация проходит хорошо, и Надю обещают выпустить к середине марта. На свадьбу успеет, получается — уже пригласил. Рисунков по «Биму» она нарисовала целую кучу, и мы вместе выбрали самые лучшие. Еще пяток выпросил в подарок — повешу в рамочках дома.
Завезли Таню, заглянули к тете Тоне, порадовали новостями — «ой какая молодец!» и отправились домой.
— Майор КГБшный, похоже, в курсе, — помрачнев, начала мама продуцировать паранойю.
— Фигня, просто у КГБшного майора аналитическое мышление сильнее развито, чем у МВДшного. Не в укор последнему — просто в силу задач, которые им приходится решать. Алексей Савельевич увидел в мешках лишний геморрой — а у них ведь реформа в самом разгаре, все как в мыле поди носятся, миллиарды бумаг заполняют. А вот Матвей Александрович увидел возможности — это же натурально халява, сигнал отработал, разобрался — получил очередное звание и почетную грамоту. Ну и что, что там в основном «вода»? Кто ищет, тот найдет. Он тоже схему с «сарафанным радио» сразу разглядел и сделал вывод, что со мной лучше дружить — не последний ведь мешок принес.
— Ну тебя, Сережка, — почему-то расстроилась мама. — Всех насквозь видишь, страшно даже!
— Либо права ты, а я просто выдаю желаемое за действительное, — развел я руками. — Но нам ли не плевать — все ведь как шло хорошо, так и идет, поэтому в будущее можно смотреть с осторожным оптимизмом.
— «Осторожный оптимизм» — это правильно! — хихикнула мама и посмотрела на часики. — Нормально, как раз до гостей все успею.
Гости придут важные — целый Кобзон и не менее целая Гурченко. Созванивались предварительно, конечно — без спросу к нам только Таня ходит, у нее и ключ собственный есть. Поднялись наверх, выгрузив наделанные по пути покупки, и мама сослала меня подальше от кухни под предлогом делать уроки. Ревнует родительница — я же нифига не хуже нее готовлю. Трогательно!
Уроки заняли полтора часа, и половина ушла на долбанное черчение. Вот бы его не было! Ладно, штука полезная, не трогаем. Покосившись на машинку, решил, что плагиатить книжки лень и пошел сидеть над душой у корпящей над плитой родительницы.
— Лучше ёлку выкинь! — скомандовала она. — Страшная уже, вся облезла.
— Жена утверждает, что по обычаю перед Пасхой нужно вынести ёлку, но, наверное, врет — я же всегда на майские выносил!
Мама рассмеялась и погрозила пальцем:
— Не выйдет!
— Вечером вынесу, — пообещал я.
— Вечером и нужно — не перед гостями же, — одобрила родительница.
Ну не хочется ёлочку выкидывать — атмосферу освежает. Но, если злоупотреблять, магия потеряется, так что мама права — все хорошо в меру.
— Собаку завести не хочешь? — решила родительница выдать пряник.
— Хочу, но пока прямо не в тему, — вздохнул я. — Я же на каникулах в гастроли поеду — сама видела, сколько людей к ним приехать просит. А ты, получается, будешь с ребенком на руках и с собакой на коленях. Зачем тебе такой геморрой? Подожду, пока быт устаканится, и обязательно заведу.
— Можно кота, с ним попроще, — предложила мама.
— Котики мне тоже нравятся, но к питомцу я пока не готов, — проявил я моральную стойкость.
Собака мне больше подходит — с ней и по утрам бегать можно, и вообще приятно иметь рядом беззаветно преданное живое существо.
Помог маме накрыть «поляну» со стандартными курицами-котлетами-пюрешкой и грузинскими винами в родительской комнате, которую мама, подумав, решила оставить гостиной. Гостей на малогабаритной кухне оказалось не куда усаживать. Поэтому неподъемную стенку решили оставить, а в детской, где пока размещался кабинет дяди Толи, мама не стала ждать с моря погоды — сделала второй этаж, как в моей спальне. Теперь у них там кровать. А в гостиной у окна — стол её жениха и шкаф с книгами. Мы переоделись в слегка парадное, и раздался звонок в дверь. Люблю пунктуальность!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Здравствуйте! — поздоровались мы с Кобзоном и его нынешней женой Гурченко.
Рожа у Иосифа Давыдовича жутко довольная, и объясняется это не только парой обещанных песен — сидящий в данный момент в СИЗО Мулерман увел у него прошлую жену, поэтому Кобзон злорадствует. Осуждаю? Да ни в жизнь!
— А мы к вам не одни, — после поручкиваний и расшаркиваний заявил Кобзон, в подъезде послышались шаги, и в коридор вошел Алексей Архипович Леонов, тот самый, который первым вышел в открытый космос.
В руках — здоровенный черный тубус. Подарок, надо полагать, в дополнение к подаренному Кобзоном сборнику рассказов Филлипа Дика в оригинале («Мне говорили, что ты английский учишь, вот тебе практическое пособие!») и подаренной Гурченко очень красивой напольной вазе с росписью в японском стиле. И где взяла? И откуда все все знают?!
— Здравствуйте, Алексей Архипович!
Даже изображать щенячий восторг не приходится — нифига себе человечище у нас в гостях! Какие тут, к черту, Кобзоны? А еще он, похоже, мне «билет» привез, за что низкий ему поклон. Но не будем забегать вперед!
— Читал я твоего «Марсианина», — пояснил Леонов, протягивая мне оказавшийся тяжеленным тубус. — Нафантазировал, конечно, зато как красиво — комар носа не подточит!
— Спасибо, это же фантастика, вот и нафантазировал, — ответил я. — Спасибо за подарок, можно открыть?
— Можно! — разрешил космонавт, гости разделись, помыли руки, и мы пошли в гостиную.
Аккуратно свернув крышку тубуса, широко улыбнулся:
— Телескоп!
— Это тебе от нас, жителей «Звездного городка», — прокомментировал космонавт. — В магазинах такого не найдешь, ни наших, ни буржуйских.
— Царский подарок! — оценил я и понес новое сокровище в комнату. Вернувшись, попросил Алексея Архиповича расписаться на чехле и попросил. — Покажете после ужина как им пользоваться?
Космонавт пообещал, мы покушали, в процессе всласть попинав Мулермана, выслушав комментарии Леонова о «Марсианине» («на космической станции тишины не бывает — все время что-то гудит, шумит и щелкает»), ответив на мои образцово-показательные «космические вопросы» и рассказав Сереже Ткачеву, какой он молодец. Далее переместились в мою комнату, где при помощи магнитофона с микрофоном и аккордеона я записал «демки» для Кобзона и Гурченко, заодно снабдив давно подготовленными нотными записями. После этого опробовал на Леонове «Рокот космодрома», получив одобрение. Главному (после смерти Гагарина) космонавту СССР понравилось, давай, цензура, «заруби». Артисты засобирались домой, а Леонов задержался, чтобы поговорить о важном:
— Я, Сережа, немного рисую… — не без смущения начал он, отхлебнув чайку — снова за стол переместились. — И для «Марсианина» кое-что набросал.
— Видел ваши работы, очень хорошие и атмосферные, — ответил я. — Давайте посмотрим на «марсианские».
Космонавт сходил в коридор, где оставил портфель, и вернулся оттуда с листочками. Посмотрели.
— Крутотень! — ничуть не покривив душой одобрил я. — Но вот здесь нужно добавить… а здесь цвет… а здесь тень…
Леонов правки принял спокойно и с одобрением — он же не «творческий», а космонавт.
— И спасибо вам огромное за такую честь, — поблагодарил я его, когда листочки были убраны обратно в портфель. — Художника лучше для научно-фантастической книжки и не найти! А можно вас попросить когда-нибудь к нам в школу прийти, с ребятами пообщаться?
Да я в свою школу всех кого можно затащу — Кате от этого пионерские «палочки» в личное дело ставятся, а у меня на нее большие планы. Ну и ребятам приятно, а мне их счастливые мордахи душу греют.
— Обязательно приду, — кивнул Леонов. — Но пока точно не скажу, когда — у нас на Земле график очень плотный, зато там, — ткнул пальцем в потолок. — Виси себе в невесомости да виси.
Посмеялись шутке, и космонавт достал из внутреннего кармана пиджака жутко официального вида картонку с гербом СССР.
