— Неужто вы не испытываете благодарности? — спросил Мурддраал. — Вы были мертвы, а теперь вернулись к жизни. Подумайте хотя бы о Равине, чья душа оказалась за гранью спасения, за пределами времени. у вас есть возможность снова послужить Великому Повелителю и заслужить его прощение за свои ошибки.
Осан'гар поспешно заверил Мурддраала в своей безграничной благодарности и преданности Великому Повелителю. Выходит, Равин умер, размышлял он. Что же с ним случилось? Впрочем, это не так уж важно. Чем меньше останется Избранных, тем больше величия и власти обретет каждый из них после освобождения Великого Повелителя. Ради этого Осан'гар готов забыть о низкой природе Мурддраала, который, как и троллоки, мог быть его собственным творением. К тому же он слишком хорошо помнил, что такое смерть, и готов был пресмыкаться перед червем, лишь бы не испытать этого снова. И Аран'гар тоже, несмотря на всю ее ярость.
— Пора вам вернуться в мир и вновь послужить Великому Повелителю, — заявил Шайдар Харан. — О том, что вы живы, неведомо никому, кроме него и меня. Если вы преуспеете, то будете жить вечно и возвыситесь над прочими, но если вновь допустите оплошность… Но вы ведь ее не допустите, не правда ли?
И Получеловек улыбнулся. Действительно улыбнулся — но так могла бы улыбнуться сама смерть.
ГЛАВА 1. Лев на холме
Вращается Колесо Времени, и Эпохи приходят и уходят, оставляя воспоминания, которые становятся легендами. Легенды превращаются в мифы, но даже мифы оказываются давно забытыми к тому дню, когда породившая их Эпоха возвращается вновь. В Эпоху, которую некоторые называли Третьей, Эпоху давно минувшую, ту, которой еще предстоит настать, над покрытыми жухлой буроватой порослью холмами Кайриэна поднялся ветер. Он не был началом, ибо нет ни начала, ни конца в обращении Колеса Времени. Но чему-то он положил начало.
Ветер дул на запад над заброшенными деревнями и фермами, порой представлявшими собой лишь груды обугленных бревен. Кайриэн был разорен войной, мятежами и раздорами, повергшими страну в хаос, и даже сейчас, когда с этим было покончено, немногие решались вернуться в свои дома. Ветер не нес ни облачка, ни тумана, а солнце палило так, словно вознамерилось напрочь иссушить все живое, что еще осталось на этой земле. Там, где река Эринин отделяла маленький городок Мироун от смотревшего на него с противоположного берега Арингилла, города побольше, ветер перенесся в Андор. Солнце пропалило оба города, и если мольбы о дожде чаще возносились в Арингилле, битком набитом беженцами из Кайриэна, то и собравшиеся вокруг Мироуна солдаты частенько поминали Творца. Обычно в это время уже выпадал первый снег, но многие страдавшие от жары люди боялись даже задуматься о том, что могло нарушить естественный порядок, не то что высказать свои страхи вслух.
Ветер дул на запад, сметая сухие опавшие листья и поднимая рябь на поверхности усохших, обмелевших водоемов. Некогда полноводные реки превратились в ручьи, с трудом пробивающиеся сквозь корку пересохшей глины. В Андоре села не лежали в развалинах, но крестьяне в отчаянии поднимали глаза на раскаленное солнце, стараясь даже не смотреть на поля, где засуха победила урожай.
Ветер дул дальше на запад и, пролетев над Кэймлином, подхватил и заколыхал два знамени, реявших над королевским дворцом в центре построенного огир Внутреннего Города. На одном, кроваво-красном полотнище был изображен диск, разделенный пополам извилистой линией: одна половина сияюще белая, а другая черная, как бездна. Рядом расчерчивало небо снежно-белое знамя с изображением странного существа — четвероногого златогривого змея с золотистыми, как солнце, глазами и ало-золотой чешуей. Казалось, что он оседлал ветер. Трудно сказать, какой из символов вызывал больший трепет. Оба внушали страх, но порой он соседствовал с надеждой. Ибо то, что грозило гибелью, должно было принести и спасение.
Многие называли Кэймлин вторым по красоте городом мира, причем не только андорцы, нередко называвшие его первым, превосходящим даже Тар Валон. Город окружала огромная стена с множеством круглых башен, сложенная из серого с серебристыми и белыми прожилками камня. Внутри высились другие башни — золотые и белоснежные купола сверкали в лучах безжалостного солнца. Город взбирался по холмистым уступам к своему сердцу, древнему Внутреннему Городу, окруженному собственной, ослепительно белой стеной. За ней красовались свои башни и купола — пурпурные, белые, золотые или выложенные узорчатой мозаичной плиткой. Они будто смотрели свысока на Новый Город, которому не было еще и двух тысяч лет.
Если Внутренний Город был сердцем Кэймлина, и не только потому, что находился в его центре, то сердцем Внутреннего Города являлся королевский дворец — подобная сказочному видению поэма белоснежных шпилей, золотых куполов и кружевной каменной резьбы. Сердце столицы, бившееся под сенью двух знамен.
Ранд, обнаженный по пояс и балансирующий на цыпочках, в этот момент не осознавал, что находится на вымощенном белыми каменными плитами внутреннем дворе дворца, как не видел и глазеющих на него людей, толпившихся среди окружающих двор колонн. Он истекал потом, полузажившая рана на боку жестоко болела, но и это почти не достигало его сознания. Его предплечья обвивали изображения диковинных зверей, подобных тем, что красовались на белом знамени. Ало-золотая чешуя отливала металлическим блеском. Айильцы называли эти существа Драконами, и другие переняли у них это слово. Он смутно осознавал только впечатавшиеся в его ладони изображения цапли, да и то лишь потому, что они прижимались к длинной рукояти деревянного учебного меча.
Ранд слился с мечом воедино и, отрешившись от всех мыслей, плавно скользил по плитам, переходя из позиции в позицию. «Лев на холме» сменялся «Яркой луной», перетекавшей в «Башню утра». Пятеро мужчин, как и он, обнаженные по пояс и истекавшие потом, окружали его с мечами наготове; они наступали и отступали, мгновенно реагируя на каждое его движение. Только их присутствие Ранд и осознавал. Бывалые, знающие себе цену вояки с суровыми лицами были лучшими бойцами, каких ему удалось отыскать. Лучшими с тех пор, как ушел Лан, его учитель. Отрешившись от мыслей — как и учил Лан, — Ранд вел бой. Один против пятерых.
Он резко рванулся вперед, и противники, пытаясь удержать его в центре, вынуждены были на миг разорвать свое кольцо — двое из пяти двинулись вперед. Сложившееся равновесие нарушилось, чем и воспользовался Ранд. Развернувшись на полушаге, он метнулся в противоположную сторону. Отреагировать соперникам не удалось — было слишком поздно. Ранд отразил своим сделанным из скрепленных планок клинком обрушившийся сверху удар учебного меча и одновременно правой ногой нанес удар в живот одному из бойцов — крепкому седеющему мужчине. Тот сложился пополам, хватая ртом воздух. Давя клинком на клинок другого противника — детины с перебитым носом, — Ранд заставил его повернуться и, сделав полный оборот, еще раз пнул седовласого. Тот повалился на каменные плиты. Горбоносый попытался отступить, чтобы получить возможность замахнуться мечом, но это освободило и меч Ранда. Он спиралью обвел свой клинок вокруг клинка противника — «Двойная виноградная лоза» — и ударил его прямо в грудь, да так, что тот свалился с ног. Однако уже в следующее мгновение на Ранда ринулись остальные трое. Приземистый, но проворный малый пытался атаковать, с воплем перепрыгнув через лежащего на земле горбоносого. Ранд полоснул его поперек голеней, едва не опрокинув, а затем уложил на каменные плиты мощным ударом по спине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
