Зато Новая Зеландия Киплингу приглянулась: люди дружелюбные, девушки красивые, везде оказывается сердечный прием, холодное и бурное только море; лошади — дикие, с густыми, длинными гривами. Окленд — тих, миловиден, залит солнечным светом, на Южном острове — шотландцы, овцы и шквальные ветры. По пути из Блаффа в Мельбурн море не просто бурное, а свирепое, «Талун», на котором плывет из Новой Зеландии в Австралию Киплинг, попадает в чудовищный шторм, шквальный ветер валит с ног, не дает выйти на палубу.
Главное эстетическое впечатление — этнографический музей в Веллингтоне, на Лэмтонской набережной, куда Киплинга отвели, памятуя, кем служит его отец. Отвели и не ошиблись, заезжая знаменитость не скрывала своего восторга: «Среди мертвых костей и древних камней я чувствую себя как дома!»
Главное журналистское впечатление — интервью Киплинга в «Веллингтон таймс», которое писатель — он уже тогда не слишком жаловал репортеров и потому потребовал, чтобы ему дали прочесть гранки, — попросту не узнал. Главный редактор газеты Роберт Логнан: «Ну, что скажете?» Киплинг: «Это черт знает что, нет ни начала, ни конца, я это интервью снимаю». Логнан: «Вы опоздали, дорогой мой. Снять его мы уже не можем». Киплинг: «Прекрасно, в таком случае вам придется написать, что интервьюируемый это интервью в глаза не видал». Первый — и далеко не последний — конфликт с «чернильными душами», как называл Киплинг репортеров.
Знакомства и встречи. Премьер-министр Капской колонии Сесил Родс, империалист из империалистов, чем Киплингу очень импонирует. Говорит мало и довольно невнятно, при этом чувствуется, что человек он сильный, а Киплинг таких любил всегда. Капитан Бейли с британской военно-морской базы в южноафриканском Саймонстауне — отважен, весел, сметлив. Как и все киплинговские Томми Аткинсы, Бейли из породы «кипяток с уксусом». Дочь миссионера, автор нашумевшего романа «История африканской фермы» южноафриканская писательница и по совместительству суфражистка Оливия Шрайнер. Престарелый сэр Джордж Грей, в прошлом мэр Кейптауна, служил империи верой и правдой в Австралии, Африке, Новой Зеландии, на своем веку нанюхался пороху. Добропорядочный генерал Бут из Армии спасения; с ним Киплинг сошелся особенно близко, они вместе плыли из Австралии на Цейлон. И, наконец, наш старый знакомый Фрэнк Хаслем, латинист из колледжа Юнайтед-Сервисез, который в свое время зло высмеивал Радди за ошибки в спряжениях и склонениях, а теперь преподавал в новозеландской смешанной школе, и девочки, когда он попрекал их за незнание стихов Горация или Вергилия, молча делали ему глазки.
Ко всему вышеизложенному можно было бы добавить четыре вещи, три не слишком существенные и одну крайне важную.
Во-первых, в Австралии Киплингу предложили по старой памяти освещать для одной из местных газет «Мельбурнский кубок» — самые престижные после Аскота в мире скачки, посулили за «освещение» очень приличный гонорар, однако писатель наотрез отказался. И не в отместку за то, что в Австралии запретили «Простые рассказы». Отказ означал: с журналистикой покончено.
Во-вторых, в Лахоре «родная» «Гражданская и военная газета» поместила его фотографию — дескать, это у нас, а не где-нибудь, начинал знаменитый писатель. Спустя много лет к фотографии прибавится еще и барельеф возле того стола, за которым юный Радди, разбрызгивая чернила и проклиная незадавшуюся жизнь, корпел над газетными гранками.
В-третьих, владельцы «Пионера» вызвали Киплинга под самое Рождество в Аллахабад для переговоров. Предмет переговоров неизвестен, но понятен: бывший репортер прославился, и его стихи, рассказы, очерки, вне зависимости от их содержания, могли служить отличной рекламой для провинциальной газеты.
И, наконец, четвертое, самое главное. В конце ноября Киплинг не побывал, как первоначально собирался, у Стивенсона на Самоа, не остался с родителями на Рождество, не поехал на встречу с владельцами «Пионера» — и всё по одной и той же причине. Причина эта — дурные вести, пришедшие от Кэролайн Бейлстир: в Дрездене во время переговоров со своим новым партнером, издателем Уильямом Хайнеманном, 5 декабря скоропостижно умирает от тифа ее брат, закадычный друг и соавтор Киплинга Уолкотт Бейлстир.
Глава седьмая «И ВДВОЕМ ПО ТРОПЕ, НАВСТРЕЧУ СУДЬБЕ…»
Киплингу не до Стивенсона, не до Аллахабада и даже не до рождественских праздников в обществе родителей и сестры с мужем — он торопится в Англию. Но вовсе не на похороны друга, на которые поспеть он не мог при всем желании: хоронили Уолкотта 13 декабря в Дрездене, куда съехались все Бейлстиры и близкие друзья покойного (Генри Джеймс среди прочих), Киплинг же узнал о его смерти самое раннее спустя неделю. Он торопится не на похороны Уолкотта, а на собственную свадьбу с его сестрой, свадьбу, про которую не знала ни одна живая душа. Киплинг возвращается в Лондон 10 января 1892 года, а уже на 18 января назначено его бракосочетание с Кэролайн Бейлстир.
Сказать, что бракосочетание Редьярда Киплинга и Кэролайн (по-семейному Кэрри) Бейлстир, происходившее в церкви Всех душ на Лэнгем-плейс, собрало мало народу, значит не сказать ничего. Приглашения и без того были разосланы только самым близким родственникам и друзьям, но почти все они, как назло, слегли с гриппом, эпидемия которого охватила в ту зиму, несмотря на холод, весь Лондон. Гриппом болели и Бёрн-Джонсы, и Пойнтеры, и миссис Бейлстир с младшей дочерью Джозефин. В результате в церкви, не считая молодоженов, собралось лишь шесть гостей: Амбо Пойнтер, исполнявший — как все, что он делал, с повышенным энтузиазмом — роль шафера, Генри Джеймс, Эдмунд Госс с женой и сыном и Уильям Хайнеманн.
Редьярд и Кэрри перещеголяли Алису и Джона Локвуда. Те, если читатель еще не забыл, более четверти века назад вместо свадебного обеда отправились на пароход, отплывавший в Бомбей. Редьярд же и Кэролайн, к разочарованию кузена Пойнтера, сразу после венчания расстались прямо в дверях церкви, поскольку невесте надо было ухаживать за больной матерью, и встретились лишь спустя два дня в отеле «Браун» на праздничном обеде.
И то сказать, брачный союз англо-индийца Киплинга и американки Кэролайн Бейлстир казался многим странным и недолговечным. «Это союз, у которого едва ли есть будущее», — писал Генри Джеймс брату Уильяму в Америку вскоре после свадьбы. В любовь между супругами верил мало кто; думали, что Киплинг попросту счел себя обязанным после смерти друга позаботиться о его сестре — как если бы женитьба была проявлением заботы, а не чем-то большим. Однако Генри Джеймс и иже с ним ошибались — у брачного союза мистера и миссис Редьярд Киплинг было будущее, причем, как выяснилось, почти полувековое. Киплинг, видимо, почувствовал, что у Кэрри есть одно существенное преимущество перед куда более привлекательными представительницами прекрасного пола вроде Фло Гаррард или Кэролайн Тейлор. Эта не слишком красивая и обаятельная женщина «с грустью в глазах» (как подметил Джером К. Джером) сумеет встать между ним и жизнью, уберечь его от невзгод и неурядиц. От многочисленных невзгод, выпавших на долю Киплинга, предохранить, как мы вскоре убедимся, не могла бы даже самая заботливая и любящая жена, но Кэрри, женщина с характером, при этом неглупая и не злая, и в самом деле стояла между мужем и жизнью. Она занималась его делами (Киплинг говорил, что у него два агента по правам — Кэрри и Уотт), вела счета, получала и просматривала почту, «фильтровала», насколько это было возможно, его посетителей — одним словом, берегла, порой даже излишне ретиво, его покой и время. «Своей репутацией затворника, — писала вторая дочь Киплингов Элси, — отец обязан матери, ее власти над ним, желанию скрыть его от мира, что давало ему возможность регулярно и плодотворно трудиться».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
