– Джон! – прыснул Бэнвилл.
– Где это видано, чтобы лошадь звали Джоном? – возмутился Нобл.
Бабушка Калла не сочла нужным объяснять – как хочет, так и назовет, – но с глазу на глаз призналась Уиллади, что иногда произносит вслух имя мужа, если никого поблизости нет. И если вдруг кто-то услышит, можно отговориться, что вслух думала о лошади.
Блэйд был в ужасе от своего поступка и от того, что ждет его, когда отец узнает. Именно «когда» – никаких «если». Блэйд не сомневался в этом, как и в том, что его руки и ноги изодраны в кровь колючками ежевики.
В тот час, когда Той Мозес, подбросив Бутси Филипса до дома, возвращался к Калле, Блэйд лез в окно своей спальни, не замечая, что оставляет на подоконнике следы крови. В доме темно и тихо, слышно лишь, как Блу во сне сосет палец. Блэйд не любил спать в одной кровати с братом, не только из-за того, что Блу всегда под утро напускал лужу, но и из-за противного причмокиванья.
Блэйд юркнул под одеяло, отодвинулся подальше от брата и от лужи на клеенке; клеенка прикрывала матрас, но не защищала спавших на нем детей. Холодная моча впиталась в пижаму, мокрое белье липло к телу, но Блэйд дрожал не от холода.
Ровно в полшестого утра Рас Белинджер пошел в хлев кормить живность и обнаружил, что лошадь Оделла Притчетта исчезла. При виде открытой калитки он затрясся от ужаса. Когда уводят лошадь, это всегда несчастье, даже если она твоя и спина у нее не исполосована в кровь. Но если лошадь чужая и придется объяснять хозяину, почему она пропала, а потом, когда найдется, – почему она в таком состоянии… это сильно осложняет дело.
Одного Рас не понимал: как вор пробрался сюда, увел скотину, а собаки не подняли лай. Его собаки не бросаются к чужим, виляя хвостом, а всякий, кто приблизится к дому, – чужой.
Сам Снеговик выбраться из загона не мог, тут нечего и сомневаться. Калитка была закрыта на цепь, цепь накинута на столб, а концы скреплены защелкой, открыть которую под силу лишь человеческим рукам. Умная лошадь может сдернуть цепь, но защелку открыть не сможет.
Значит, это дело чьих-то рук. Вопрос – чьих. Наверняка не Оделла Притчетта. Оделл не стал бы приезжать ночью, тайком, – это его лошадь, мог бы забрать средь бела дня. И даже если ночью, то приехал бы на грузовике с прицепом и наделал шуму. Конечно, грузовик он мог бросить на дороге, зайти и вывести лошадь. Тогда опять же, почему собаки молчали?
Отвернувшись от злополучной калитки и пустого загона. Рас взглянул на дом.
Рас всегда вставал ни свет ни заря, а Джеральдина – еще раньше. Нет ничего на свете хуже ленивой бабы, считал Рас. При звуке его шагов на крыльце у Джеральдины сжалось сердце: наверняка, как только войдет в дом, потребует завтрак, а она едва успела положить на сковородку бекон. Но еда не готовится за пять минут.
Джеральдина всегда чувствовала, когда Рас заходил в комнату, даже воздух и тот менялся под стать его настроению. Если Рас кипит от гнева, то и воздух накаляется, но даже когда он спокоен (более-менее), кругом витает напряжение. А сейчас полный штиль – большая редкость.
Рас не спеша зашел на кухню. Джеральдина осторожно покосилась на него, но Рас не повернулся. Сам налил себе кофе – тоже неслыханное дело. Мужчина зарабатывает на хлеб, дело жены – налить и подать ему кофе. Джеральдина слышала эти слова столько раз, что знала их наизусть.
У нее все переворачивалось внутри. Муж всегда рвет и мечет, а таким, как сейчас, тихим, расслабленным, видеть его она не привыкла.
– Ты сегодня тише воды ниже травы, – вырвалось у Джеральдины. Она не собиралась начинать первой, просто не вынесла напряжения.
Рас сел за стол, подул на кофе, глянул на жену поверх кружки. Взгляд его был почти ласков.
– И ты, – отвечал он хитро. – Ночью ты была тише воды ниже травы.
Джеральдина смотрела на мужа растерянно. В чем она провинилась на этот раз?
– Что-то не припомню.
– Зато я помню. Тише маленькой мышки. – Рас пробежал пальцами по крышке стола, будто мышь прошуршала. И еще раз. Туда-сюда, туда-сюда. Хлопотливая мышка.
Джеральдина напрягла память: почему тише воды ниже травы? Рас обратился к ней, а она не отозвалась? Молча прошла мимо, не заметив его?
Еще чуть-чуть – и бекон пригорит; Джеральдина перевернула ломтики, прижала сверху лопаткой.
– Знаю, – начала она, – когда спала.
Рас улыбнулся. Улыбнулся! Будто она произнесла волшебные слова.
– Ты, видно, совсем не про то говоришь. Не когда спала, а когда я спал.
Джеральдина сдвинула брови. Дело принимает дурной оборот. Как в зыбучие пески угодила – теперь не выбраться. Попал в зыбучие пески – тебе конец, засосет. А станешь сопротивляться – засосет быстрее.
– Не понимаю, о чем ты.
Нечего тянуть, лучше пусть засосет.
Рас продолжал:
– Может, ты ходила во сне. Иногда во сне люди делают такое, о чем, проснувшись, жалеют.
Джеральдина помотала головой, всем своим видом выражая недоумение.
– Если я когда в жизни и ходила во сне, то ничего не помню. – Вместо возмущения в голосе прозвучало сомнение, будто она до конца не верила в свои слова.
Рас скорчил противную рожу. Джеральдину вдруг разобрал дурацкий смех, но все-таки удалось сдержаться. Рас так смотрит, будто она и в самом деле мышка, а он кот, готовый к прыжку, и смеяться по меньшей мере глупо.
Джеральдина достала из ящика под раковиной бумажный пакет и положила на тарелку, чтобы с бекона стек жир и впитался в бумагу.
– Ну ладно, – вздохнула она. – Что же я такого сделала?
– Не помнишь?
– Я помню, как легла спать.
– Зато не помнишь, как встала.
Джеральдина вздохнула. Сколько можно тянуть?
– Я встала двадцать минут назад. Конечно, я помню, как вставала. – Она поставила тарелку на стол. – Говори же, что я такого сделала.
– Нет, это ты говори. – Рас взял ломтик бекона и принялся жевать; прожевав, он снова улыбнулся. – Объезжать мне сегодня некого, весь день у меня в запасе.
Глава 18
Блэйду снилось, будто он бежит вдоль берега ручья, что ведет от отцовской фермы на дальний край участка Мозесов, а колючие ветки так и тянутся к нему – хватают за лодыжки, хлещут по ногам, словно молнии, вытягиваются на лету. Шипы впиваются в кожу, острые и кривые, словно рыболовные крючья, и хочется остановиться, чтоб они не впивались глубже. Но остановиться он не может: прямо над головой кружит ястреб – громадный ястреб, Блэйд в жизни такого не видел – и вот-вот его схватит, стоит хоть чуточку притормозить (а может, беги не беги, все равно схватит).
Никогда еще Блэйд не чувствовал себя таким крохотным, не больше кролика.
Ястреб устремился вниз, выставив когти, точно длинные кривые ножи. Блэйд старался не глядеть на него. И все-таки не удержался, посмотрел наверх – и увидел глаза хищной птицы, ясно и отчетливо. И лучше бы не видел.
