На самом же деле одна, но очень реальная тревога у нас присутствовала. В следующую ночь она улеглась, и нам удалось полностью устранить все неисправности, мешавшие дальнейшему движению. Однако я искренне благодарен тому счастливому дню, когда прочитал, как во время Первой мировой войны на субмарине сетеотводящий трос отнесло льдом, и он зацепился за винт. Это навело меня на мысль поставить предохранительные тросы, и именно они сейчас не давали сетеотводящему тросу обмотаться вокруг наших винтов.
Конечно, куда лучше, будь эти тросы сделаны из более тяжелой проволоки и не выгляди они такими тонкими и изношенными. Я с тревогой наблюдал за ними, но они исправно выполняли свою работу; последний из них окончательно протерся, лишь когда мы шли уже вдоль пирса в Южном Куинсбери. Тогда сетеотводящий трос намотался вокруг винта, и я самым постыдным образом воткнулся в пирс, добавив ко всем ранам, портящим красоту «Силайон», еще и разбитый нос.
Когда мы вернулись, нас встретил Рукерс, командующий флотилией. Я испытывал колоссальную тревогу и страдал от дурных предчувствий. Я допустил столкновение и подверг опасности вверенное мне судно; вывел его из строя в то время, когда флоту требовались все наличные субмарины. Надо мной угрожающе маячила перспектива военного трибунала или в лучшем случае сильнейшее недовольство палаты лордов. Но Рукерс встретил меня чрезвычайно радушно; больше того, я обнаружил, что мы стали героями прессы; огромное уважение и почет вызвал тот факт, что мы вслепую привели лодку домой: это рассматривалось как истинное чудо мореплавания.
На самом же деле отсутствие перископов не играло важной роли; оставалась еще часть мостика, вполне достаточная для штурмана, – она давала ему возможность определять по звездам наши координаты с характерной для него безошибочной точностью. И все равно, даже имея исправные перископы, приходится подниматься на поверхность, чтобы осмотреться.
Итак, мы внезапно почувствовали себя истинными героями, а дополнительная порция славы досталась нам после того, как Черчилль именно в это время представил парламенту достижения нашего подводного флота, несмотря на многочисленные печальные потери субмарин. Главнокомандующий британского флота, адмирал сэр Чарльз Форбс, невзирая на свои многочисленные обязанности, нашел время превознести наши достоинства в следующих выражениях: «… в несении их боевого дежурства непосредственно у вражеских берегов и в успешном выводе поврежденной субмарины из зоны военных действий они показали себя истинно достойными высочайшей чести. Если в это трудное время, когда мы глубоко переживаем потерю нескольких наших самых успешных субмарин, нам нужна моральная поддержка для укрепления духа и веры, то именно „Силайон“ сумела нам дать ее».
Все события, о которых я рассказал, помогли восстановить чувство собственного достоинства командира «Силайон», но тем не менее я так и не могу избавиться от разочарования и даже отвращения при одной лишь мысли, что мы не сумели сохранить лодку в боевом состоянии. Это правда, что капитан Уорнер, благосклонный историк действия субмарин во Второй мировой войне, позднее рассказал мне, что на самом деле мы столкнулись с судном. Возможно, из-за какого-то фокуса морской акустики мы не слышали самого удара или же приняли его за взрыв глубинной бомбы. Возможно также, что тот самый «девяностоградусный», который и без того принес так много неприятностей, был в данном случае обвинен совсем незаслуженно.[13] Но все-таки я не думаю, что такое могло случиться. С той несовершенной системой регистрации фактов, которой мы обладали, невозможно непосредственно, а тем более верно связать каждую потерю и повреждение с какой-то конкретной атакой, а конвой возле Кристиансанна навсегда останется для меня одним из тех, которые закончились очень печально.
Глава 9
ПРОЩАНИЕ С «СИЛАЙОН»
В Ньюкасле «Силайон» привели в порядок после всех ее последних приключений. Битва за Британию прошла без нас – мы в это время стояли в доках «Свон энд хантерз». Однако нам этот отдых казался приятным. Окружающие держались любезно, и мне даже удалось самым приятным образом порыбачить. Поскольку срочно требовалось средство передвижения, я приобрел «форд», который получил прозвище, а вернее, даже имя – Фанни. Машина стала полноправным членом семьи на целых десять лет. Изначально она представляла собой восьмицилиндровый двигатель мощностью 30 лошадиных сил, но прежний владелец установил четырехцилиндровый двигатель мощностью 15 лошадиных сил, который оказался не в силах конкурировать с передаточным механизмом. Однако все проблемы все-таки решались, хотя и не с первой попытки.
К тому времени, когда закончился наш ремонт, уже установилась зима, и мы присоединились в Байте к шестой флотилии. Моя прежняя флотилия, третья, прекратила существование в качестве действующего соединения восточного побережья. Наша плавучая база, корабль «Мэйдстоун», был прикомандирован к отряду эсминцев, а три оставшиеся субмарины распределены кто куда.
Два года мне пришлось прослужить под командованием столь динамичного командира, каким оказался Рукерс, и попытки адаптироваться к обычаям другой флотилии давались с трудом. Однако нас приняли гостеприимно и доброжелательно, хотя, конечно, сам Байт не всегда соответствовал общепринятым представлениям о приятном зимнем курорте. Зима у побережья Норвегии, с ее ненастьем и недостатком света, оказалась немногим хуже лета, которое отличалось своими неприятностями – в первую очередь к ним относились штилевое море и короткие ночи. Патрулирование, несмотря на скуку и неудобства, все-таки было достаточно безопасным, если не считать риска наткнуться на камни при попытке двигаться поближе к берегу, воспользовавшись преимуществом зимнего короткого светового дня. Темнота, однако, заставляла уйти подальше в море. Зимой, даже днем, обзор в перископ оказывался затрудненным и ограниченным из-за волнения на море и снежных бурь. Поэтому период эффективного патрулирования на позиции оказывался коротким, а цели для атаки и погружения, соответственно, редкими.
Спасибо Гольфстриму – было вовсе не так холодно, как мы ожидали, хотя вода, перехлестывавшая через мостик, казалась почти ледяной. В тихую погоду на мостик залетала только водяная пыль, которая тут же замерзала. Из-за этого орудия становились бесполезными ледяными глыбами, а капитанский мостик покрывался коркой льда. Замерзали и бороды, хотя это и не приносило особого дискомфорта.
Все суда прижимались к берегу, и на фоне черных скал, запорошенных снегом, увидеть их было достаточно сложно. Фактически, чтобы что-то разглядеть в перископ, приходилось подходить к берегу на расстояние менее двух миль; а поскольку даже в погожие дни световой день продолжался не более пяти часов, успех действий во многом зависел от того, насколько рано вы успели подойти к берегу, – чем быстрее вслед за рассветом, тем лучше. На короткое время включались береговые огни, дающие вражеским судам возможность благополучно огибать мыс, но лишь иногда по чистой случайности это совпадало с нашими потребностями. В темноте следовало держаться подальше от берега. А утром, еще до рассвета, после того как всю долгую зимнюю ночь приходилось бороться с ветрами и волнами, не зная своих точных координат, нужно было подбираться как можно ближе к невидимому берегу, чтобы максимально сократить дистанцию подводного хода при дневном свете. Тяжелое и хлопотное это было дело – подойти к крутому неосвещенному скалистому берегу, о котором эхолот очень неохотно предупреждал заранее. Поэтому каждый корабль, который удавалось потопить, доставался нам дорогой ценой. Слишком часто походы заканчивались ничем.
Однажды мне пришлось пережить столь же неприятную встречу с танкером, какую уже пережил однажды в других условиях – южнее, в Ставангере, и летом. Корабль неожиданно появился из снежного облака и, прежде чем видимость оказалась достаточной для залпа, также неожиданно пропал в следующем. Я напрасно потратил две драгоценные торпеды, выпалив их вслепую в то место, где мог находиться танкер. Должен признаться, что сделал это скорее от злости, чем в ожидании результата.
Хочу рассказать, каким интересным способом мы потопили вражеский корабль возле Стадлэнста, тем более что история эта имела интересное продолжение. Корабль огибал мыс в сумерках и как раз перед нашим залпом включил навигационные огни. Это оказалось грузопассажирское судно небольшого размера, поэтому я использовал одну из самых плохоньких торпед. Производство торпед еще не поспевало за потребностями, поэтому мы не брезговали старыми, которые уже оказались списанными для тренировок в мирное время. По какой-то причине старая боеголовка не сработала должным образом, раздался маломощный щелчок, корабль, хотя и остановился, тонуть явно не собирался. Мы подошли ближе, чтобы прикончить его из пушки и таким образом сэкономить одну торпеду.
