этого следовало, что убийца — не профессионал, не рецидивист.
Дело это не захватило меня, так как вначале представлялось мне довольно банальным. Раз нет следов наличия грабежа, стало быть, месть на какой-либо почве руководила рукой преступника.
Стоит, думалось мне, установить личность убитого, и без особого труда картина преступления раскроется. Смущал меня несколько портсигар, как будто подсунутый убийцей; но подобного рода трюки с целью сбить розыск с правильного пути встречались уже не раз в моей практике.
Во всех московских газетах я сделал сообщение о найденном трупе в ростовском поезде, его приметах и об оказавшемся при нем портсигаре с монограммой «К», фигурой женщины и кошки с изумрудными глазами. Я был уверен, что завтра же явятся ко мне родные или друзья убитого за справками. И, в самом деле, на следующий же день, часов в двенадцать мне доложили о какой-то даме, желающей меня видеть по этому делу.
— Проси, — сказал я курьеру.
В мой кабинет вошла молодая еще дама с взволнованным лицом и заплаканными глазами.
— Я пришла к вам, прочтя в газетах о найденном трупе. Увы! Думается мне, моего несчастного мужа! — и дама разрыдалась.
Я успокаивал ее как мог.
— Почему же, сударыня, вы думаете, что убитый именно ваш муж?
— Видите ли, с неделю тому назад муж выехал в Ростов по делам и должен был именно вчера вернуться. Он не приехал и не известил меня о причине задержки, что вовсе на него не похоже; затем приметы схожи, а главное, — этот портсигар. Относительно портсигара я не знаю, что и думать. По описанию — это точно портсигар мужа, но, с другой стороны, за неделю до своего отъезда муж его потерял и был этим весьма опечален, так как дорожил этой памятью, моим подарком. Каким образом он снова очутился в его кармане — я себе не представляю. Но, во всяком случае, я крайне, крайне встревожена.
Я достал из ящика злополучный портсигар и протянул его ей.
Едва увидя его, дама вскрикнула:
— Он, он! Это портсигар Мити! Я даже знаю, что внутри на вызолоченной поверхности в уголке нацарапано мое имя «Вера».
Действительно, указание было точно и сомнений не оставалось.
— Скажите, сударыня, не украл ли кто-либо этот портсигар у вашего мужа с неделю назад? Не имели ли вы на кого-нибудь подозрений?
— Нет, муж тогда определенно заявил, что потерял его где-либо на улице, положив в прорванный карман пальто.
— Между тем, вы видите: он не потерян.
— Не знаю просто, что и думать! Вы разрешите мне отправиться и осмотреть покойника?
— Конечно, сударыня! Я дам вам в сопровождение одного из агентов, поезжайте немедленно!
Мы расстались. «Бедная женщина! — думалось мне. — Вряд ли минует тебя горькая чаша вдовства!» Но каково было мое удивление, когда часа через полтора она вошла вновь в мой служебный кабинет, но сияющая, счастливая и довольная!
— Представьте, какое счастье! Убитый — вовсе не мой муж! О, Господи, Ты милосерден ко мне! Я теперь ожила, словно возродилась. Я счастлива, господин начальник, как давно не была!
— Ну поздравляю! Очень, очень рад за вас! Но прошу все же немедленно прислать ко мне вашего супруга, как только он вернется из Ростова.
— Конечно, я непременно его пришлю.
— До свидания, сударыня. Что касается портсигара, то пока мне необходимо оставить его, но по ликвидации дела я, надеюсь, смогу вам его вернуть.
На этом мы, распрощавшись, расстались.
К вечеру в этот же день явился ко мне некто Штриндман, совладелец ювелирного магазина близ Кузнецкого моста, и заявил о своей тревоге. Его компаньон, Озолин, должен был, согласно телеграмме, вернуться вчера из Ростова, куда он ездил для покупки у одной знакомой дамы бриллиантового колье. Это колье хорошо было знакомо обоим совладельцам магазина, так как еще в прошлом году поднимался вопрос об его приобретении, но тогда не сошлись в цене. Ныне же владелица его снова предложила купить, и, списавшись с нею, Озолин выехал лично в Ростов для совершения сделки. Хотя Штриндман и прочел в газетах о том, что на вещах трупа имелась монограмма «К», но тем не менее просил меня разрешить ему взглянуть на мертвое тело. Я, конечно, разрешил, и… убитый оказался именно Озолиным.
Итак, дело неожиданно получало новое освещение. Не месть, а корысть руководила преступником. У меня еще при осмотре трупа на месте мелькнуло предположение, что портсигар убийцей подсунут для отвода глаз; теперь же предположение это перешло в уверенность и, более того: по всей вероятности, новенький бумажник с двумястами семьюдесятью пятью рублями и носовой платок положены для той же цели.
— Скажите, — спросил я Штриндмана, — в какую сумму оцениваете вы колье?
— Мы заплатили за него пятьдесят восемь тысяч.
— Кроме вас, знал ли еще кто-нибудь о цели поездки убитого?
— Никто, кроме нашего приказчика Ааронова.
— Он не мог совершить этого убийства?
— О нет, господин начальник! Яшу мы знаем давно, он и вырос у нас, он честный мальчик. Да, кроме того, все это время он безотлучно находился при работе, а посему самому, хотя бы, не мог совершить это преступление.
— Скажите, не подозреваете ли вы кого-нибудь вообще?
— Решительно никого! Я просто ума не приложу ко всему этому!
Подумав, я сказал:
— Видите ли, для пользы дела я не должен пренебрегать ничем, а поэтому, вы меня извините, для очистки совести прошу и вас приложить палец.
— То есть это как же приложить палец?
— А вот, сейчас.
Я позвал чиновника, и тот проделал дактилоскопическую операцию над Штриндманом. Полученный отпечаток нам ничего не дал.
— Не видали ли вы у покойного этот портсигар? — и я ему его протянул.
Он внимательно оглядел вещь и отрицательно покачал головой:
— Нет, никогда! Впрочем, покойный и не курил.
— Отлично! Я дам вам агента, который отправится с вами в ваш магазин и приведет мне вашего Ааронова.
Часа через два я допрашивал Ааронова, оказавшегося евреем, лет двадцати, весьма скромным и сильно напуганным. Он ничего нового не сообщил мне, сказав, что знает о цели
