вот там тоже — и люди в разном бегали, и куски разных мест из разных времён. Вот и здесь. Полный финиш. И главное — молодые все, сплошь, такое чувство, как будто в школу зашёл. И правда, видать, будет по возрасту скидка. Не верилось до последнего.
Но все эти мысли мелькали в мозгу, особо не цепляясь. Жору волновало другое. Вот эти белые тележные борта. Пыль. Каменная пыль. Мелкая, словно тальк, неизбывная на всех каменных производствах.
На обжалование или смягчение приговора сказали даже не рассчитывать, не бывает такого. Банкир, у которого счета оформляли, и сказал. У самого сын, балбес молодой, за дебош на пять лет дорожных работ попал. Папаша аж с Питера примчался разбираться — и вынужден был согласиться с приговором. А поскольку дурака валять не привык, подумал, да и договорился с бароном об организации первого беловоронского банка, аккурат в замковых подвалах, ибо надёжнее ме́ста во всех окрестных землях нет.
Жора потянулся и провёл рукой по краю борта. На пальцах осталась белая, словно тальк, пыльная полоса. Банкирский сынок хоть на свежем воздухе трудится, а наш? Чё там у парня от лёгких останется, после десяти-то лет дышания такой пылищей? Ох-хо-хонюшки…
15. КАК ЖЕ ТЕЛЕФОНА-ТО НЕ ХВАТАЕТ!
КАМЕНОЛОМНЯ
Жора и Гена
До каменоломни они ползли чуть не три часа. Да уж, скоростя́ тут другие…
На въезде возчик махнул рукой:
— Вон туда шагайте — видите, дом с красной крышей? Там или сам начальник или кто из дежурных есть. Представиться надо. Ну, удачи! Бывайте, мужики, — и свернул направо, к ряду невысоких домов, выстроившихся вдоль сахарно блестящего разреза сопки.
Начальника они поймали на выходе из краснокрышной конторы. Хмуро спросив: «Кто такие и чего надо?» — и получив первые ответы, Глеб Сергеич мотнул головой:
— Пошли, в столовой поговорим. Поесть с дроги не откажетесь, я надеюсь?
Поесть идея была — просто супер!
А столовая оказалась обычной столовой, даже буфетчицы в белых кружевных шляпках-таблетках, как в СССР. Они наполнили подносы и сели за свободный столик.
— Культурно тут у вас, — дипломатично начал Гена. — Клумбы, я смотрю, чистота…
Глеб Сергеич усмехнулся:
— Вы мужики, ешьте. Остынет суп-то. Потом и поговорим.
Так они и сидели, обмениваясь редкими малозначащими фразами. Наконец дошло до чая. И до дела.
— Вот что, мужики, предупреждаю сразу: никаких выкупов, сокращений сроков и прочих махинаций даже не предлагайте, — начколонии прищурился. — И хитровыдуманных заходов, типа «наш мальчик слабенький, а давайте его в библиотеку переведём» — такого тоже не будет, — Гена, втайне рассчитывавший на подобный вариант, приуныл. — Приговор: десятка каменоломен — значит, каменоломни. Пока косяков нет — посещения разрешены в свободные часы. Территорию, на которой можно находиться, Денисов знает. Не рекомендую подстрекать его на выход за её границу. Да он и сам не пойдёт, не дурак.
— А зэков-то далеко содержат? — поинтересовался Жора.
— От въезда направо. Да вы должны были видеть — ближе к разрезу дома́.
— Что-то я не видел там ни вышек, ни заборов?
— Какие вышки, вы о чём? Наши все на клятве, — Глеб посмотрел на сидящих перед ним посланцев и понял, что они ничего не понимают. — Осуждённые дают специальную клятву. На свой срок пребывания. Они не могут выйти за пределы отведённой зоны — иначе смерть. Никто особо и не караулит.
— Мощно… — потрясённо пробормотал Гена. — А передачи хоть можно?
— Да пожалста! Кроме алкоголя, курева и наркоты. Ну и учитывайте, что хранить особо…
— Да понятно…
— Вы сейчас не мечитесь по территории, посидите у крыльца с другого торца, у них обед через пятнадцать минут. Хотя, воскресенье сегодня… Могут и раньше пройти. Спросите там, кто заходить-выходить будет. Можете прямо внутрь зайти, быстрее получится. А то можете за ним до вечера пробе́гать.
Уже поднимаясь, Жора решился:
— Глеб Сергеич, скажи по правде: есть шанс, что Антоха за десятку не скопытится?
Начальник искренне удивился:
— Чё это он должен скопытиться-то?
— Ну… Травмы… Чахотка…– Жоре вдруг стало неловко, а Глеб смотрел на них в некотором даже ступоре.
— Ну вы, мужики, даёте! Какая чахотка? Алё⁈ А целитель у нас на что? Тут у меня есть кадры, им по четыреста да по семьсот лет светит за особо тяжкие! И выйти они должны здоровыми, настроенными на общественно-полезный труд и мирную жизнь, сколько им уж там боги ещё отмерят. А вы мне…
У длинного здания столовой оказалось совершенно симметричное крыльцо с противоположного конца, вокруг было пусто, две лавки да кусты, изнутри слышался негромкий гул голосов. На двери висела табличка: «Специальный вход». Гена неуверенно притормозил:
— Зайдём, что ли? Или сядем, подождём кого?
— Начальник сказал — можно. Заходи.
Внутри было попроще, чем в отделении для персонала: вместо кафешечных столиков — два длинных стола с лавками. За столами сидело с десяток девушек и человек пять мужиков. Обедающие люди выжидательно уставились на пришедших. Жора окинул лица взглядом, Антона не было.
— Приятного аппетита, уважаемые. Не подскажете, Денисова Антона где можно найти?
Сидящий рядом с яркой кудрявой блондинкой мужик прищурился практически так же, как до этого начальник колонии:
— А вы, добрые люди, кто такие будете? Вы проходите, присаживайтесь, сейчас он подойдёт.
Пахан, что ли? По жесту мужика сидящие напротив потеснились, освобождая места. Жора с Геной переглянулись, сели.
Жора решил с ходу не нагнетать, ответил спокойно:
— Мы работаем на его отца. Ваше начальство уже в курсе.
Это заявление как будто несколько успокоило сидящих за столом.
Главный удовлетворённо кивнул:
— Здравый жест. Не похожи вы на тех сыскарей, что сначала заявились. Один дурак был, второй бо́рзый не по чину. Довольно пошлые люди — оба любили деньги больше, чем надо.
— Вы их видели, что ли? — невольно спросил Гена.
— У нас тут, конечно, не Париж, но слухи доходят. Пообедаете с нами?
Вот уж где Жора не ожидал встретить такого настойчивого гостеприимства…
— Спасибо, нас уже ваш начальник колонии накормил.
— Тогда чаю, чего сидеть-то как неродные? Лизонька, душа моя, попроси две кружечки? — блондинка живо сбегала к раздаче, а пахан продолжил расспросы: — Отец-то жив? Антоха говорил, за семьдесят ему уже.
Пришлось рассказать и о старшем Денисове, и о том, что с доставкой его в Иркутск ничего не вышло.
— Херовое дело, — все, сидящие за столом согласно закивали. — От Жемчужного досюда месяца три топать, а то и больше. Это если им удастся таджиков проскочить. Если по морю пойдут — тоже опасно. Ближний порт — Сянлянь. А в Китайском море, говорят, завелась целая пиратская колония, чистят всех подряд… Лучше бы он в Приморском сидел.
— Кто это лучше бы в Приморском сидел, а, Остап Ибрагимович? — спросил от дверей весёлый женский голос, забренчала о раковину вода. — Кого это ты так любишь? В Приморском и зон-то нет, сразу секир-башка.
Все обернулись на голос. У умывальника рядом со входом вытирали руки двое: чернявая смуглая девушка и…
— Антошка! — удивлённо воскликнул Жора.
— Дядя Жора? Дядь Гена⁈ — Антон быстро подошёл к их столу. — А где отец? Он что?.. — бледность вдруг проступила в его лице даже сквозь загар.
— Живой он, живой! — поспешил заверить его Гена. — И даже уже здоровый!
Жора встал:
— Вот что. Тебе, я так понимаю, пообедать-то надо. Вы не против, граждане, если мы в уголок отсядем?
— Да нет, что вы, — вежливо улыбнулся Остап Ибрагимович, — понятное дело. Талечка, ты сядь-ка пока с нами. Тебе Антоха что надо потом сам расскажет.
—…Вот такие дела. Закатили мы отца в портал. Все наши с ним ушли. А мы с Геной ждать остались, на измене. На другой день с самого утра примчал Степаныч, сказал: всё, точно жить будет — сам встаёт, все трубочки-капельницы уж два дня как отцепили за ненадобностью. Говорит, соображает, сам ест, всех узнал — всё в норме. Слабый только очень. Мы в тот же день вечером и вылетели.
Они сидели в углу, разговаривали вполголоса. Женская компания вскорости начала расходиться, зато пошли ещё мужики. Видимо, предупреждённые кем-то, они садились подальше, в разговор не лезли, вообще вокруг их троицы висела этакая санитарная зона.
Подошла Таля, поцеловала Антона в щёку:
— Антош, я тогда пойду пока, девчонкам с костюмами помогу? Если что — к ужину я у себя буду, хорошо?
Он погладил её по руке:
— Извини, что так получилось.
— Ты что! — чёрные брови взметнулись. — Это же родня! Святое дело! А знаете что? — она живо посмотрела на Жору
