Характер ее, впрочем, был веселый и резвый. Я почти не выходил из их дома. Что за счастливые вечера проводил я в ее обществе! Я редко встречал такую женщину. С ними почти все раззнакомились, частию через мужа. Да они и не могли поддерживать знакомств. Наконец ему вышло место, в Кузнецке, Томской губернии, заседателем, а прежде он был чиновником особых поручений при таможне; переход от богатой и видной должности к заседательству был очень унизителен. Но что было делать! Почти не было куска хлеба, и я едва-едва достиг того, после долгой, истинной дружбы, чтоб они позволили мне поделиться с ними. В мае месяце 55-го года я проводил их в Кузнецк, через два месяца он умер от каменной болезни. Она осталась на чужой стороне, одна, измученная и истерзанная долгим горем, с семилетним ребенком и без куска хлеба. Даже похоронить было мужа нечем. У меня денег не было. Я тотчас занял у Алекс<андра> Егор<овича> сначала 25 и потом 40 руб. серебр<ом> и послал ей. Слава Богу, теперь ей помогают родные, с которыми она была несколько в ссоре, через мужа. Родные ее в Астрахани. Ее отец, сын французского эмигранта, m-r de Constant; он старик и занимает значительную должность директора карантина в Астрахани. Состояния не имеет, но живет своим жалованием, очень значительным. Теперь же скоро выйдет в отставку, и потому доходы его сократятся. У него, кроме того, еще 2 дочери на руках.{332} Наконец, осталась родня мужа, родня дальняя; один из братьев мужа служит в Гвард<ейском> финск<ом> стрел<ковом> батальоне капитаном.{333} Я знаю, что и фамилья мужа была очень порядочная. Теперь вот что, мой друг: я давно уже люблю эту женщину и знаю, что и она может любить. Жить без нее я не могу, и потому, если только обстоятельства мои переменятся хотя несколько к лучшему и положительному, я женюсь на ней. Я знаю, что она мне не откажет. Но беда в том, что я не имею ни денег, ни общественного положения, а между тем родные зовут ее к себе, в Астрахань. Если до весны моя судьба не переменится, то она должна будет уехать в Россию. Но это только отдалит дело, а не изменит его. Мое решение принято, и, хоть бы земля развалилась подо мною, я его исполню. Но не могу же я теперь, не имея ничего, воспользоваться расположением ко мне этого благороднейшего существа и теперь склонить ее к этому браку. С мая месяца, когда я расстался с ней, моя жизнь была ад. Каждую неделю мы переписываемся. Ал<ександр> Ег<орович> был знаком с Исаевыми, но только в последнее время их жизни в Семипалатинске. Он видел Марью Дмитриевну, но знает ее только несколько. Я был с ним несколько откровенен на этот счет, но не совершенно. Он не знает содержания этого письма, но, думаю, будет говорить с тобой обо всем этом деле. До сих пор я всё думал выйти в статскую службу. Начальник Алтайских заводов полковник Гернгросс, друг Ал<ександра> Егор<овича>, очень желает, чтоб я перешел служить к нему, и готов дать мне место с некоторым жалованьем в Барнауле. Я об этом думаю, но опять-таки жду, не будет ли чего до весны из Петербурга? Если мне нельзя будет выехать из Сибири, я намерен поселиться в Барнауле, куда приедет служить и Алекс<андр> Егор<ович>.{334} Через несколько времени, я знаю наверно, возвращусь в Россию. Но во всяком случае не знаю, можно ли мне будет рассчитывать на одно жалование. Оно не может быть велико. Конечно, я буду изыскивать все средства и зарабатывать деньги. Для этого превосходно было бы, если б мне позволили печатать. Кроме того, здесь в Сибири с очень маленьким капиталом (ничтожным) можно делать хорошие и верные спекуляции. Если б я здесь в Семипалатинске имел только 300 руб. сер<ебром> лишних, то я на эти 300 нажил бы в год непременно еще 300; край новый и любопытный. Во всяком случае, мне стыдно будет, незабвенный друг мой, просить у тебя содержать меня. Но я уверен, что ты, хоть год еще, будешь несколько помогать мне. Главное, помоги мне теперь. Если мне выйдет какая-нибудь милость, то я попрошу помощи у дяди; пусть даст мне хоть что-нибудь, чтоб начать новую жизнь. Само собою разумеется, что раньше события я никому в мире не напишу, что я намерен жениться. Тебе я говорю это под страшным секретом. Да и тебе, признаюсь, не хотел говорить. Это дело сердца, которое боится огласки, боится чуждого взгляда и прикосновения. Так по крайней мере в моем характере. И потому, ради Христа, не говори об этом никому, совершенно никому. Да и про всё письмо мое вообще не говори никому и никому не показывай. Ради Бога, ни слова об этом сестрам; они тотчас испугаются за меня, и начнутся советы благоразумия. А мне, без того, что теперь для меня главное в жизни, не надо будет и самой жизни. В тебя только одного и верю, мой добрый, мой лучший друг. Ты один у меня. Теперь скажу тебе несколько слов о моих здешних обстоятельствах вообще, только несколько слов, ибо барон тебе всё сам расскажет лучше моего. Здоровье мое очень порядочно; припадков уже не было давно. Поставил я себя здесь на прекрасную ногу. Несмотря на то что я солдат, все, кто здесь позначительнее, знакомы со мною, и даже за честь почитают. Начальство меня любит и уважает. Корпусный командир (генерал-губернатор) знает меня и обо мне старается.{335} В Барнауле горный начальник, генерал, готов сделать с своей стороны всё, что может, а он на своем месте может много.{336} Но самым лучшим для себя считал бы я перебраться в Россию, сначала хоть служить где-нибудь. Потом, если б я выхлопотал себе позволение печатать, я бы был обеспечен. Всё это и будет; в этом я уверен, но, может быть, еще надо будет подождать. До тех же пор, может быть, придется жить в Сибири. Что делать, подожду. Главное, если б посетила меня хоть какая-нибудь милость — перейти в статскую службу и получить покамест хоть какое-нибудь местечко с жалованьем. Не знаю, удадутся ли все мечты мои, сбудутся ли они? Может быть, что возможность этой женитьбы и расстроится. Тогда, я знаю себя, я опять убит и несчастен. Денег надобно, — вот что!
Я говорю тебе, что мне совестно будет просить у тебя тогда, но хоть немного, хоть вначале помоги мне. Теперь скажу тебе несколько слов о моих настоящих денежных обстоятельствах. Я просил у тебя письмом через брата Ал<ександра> Егор<овича> прислать мне 100 руб. серебром. Друг мой, эти 100 руб. едва мне помогут, ибо я много задолжал. Всего у меня рублей 50 сереб<ром> долгу, и если твои деньги придут скоро, то у меня останется еще руб. 50 сереб<ром>, с которыми я могу подождать перемены моих обстоятельств, наприм<ер> в случае милости. Тогда уже мне надобно будет значительно денег; нужно одеться, нужно обзавестись, впрочем, нечего и исчислять, что нужно. Эти 50 руб. сереб<ром>, которые мне останутся, тоже надобно будет очень скоро истратить; я весь обносился, всё надобно будет завести и белье, и мундир справить, шинель новую сделать. Мне останется мало; жить менее 15 руб. сереб<ром> в месяц нельзя, исключая непредвиденных расходов, об этом справься у Wrangel`я. Здесь всё дорого. Впрочем, более я и не прошу. Я перебьюсь как-нибудь этими 100 рублями серебр<ом>. Может быть, Варенька что-нибудь пришлет — ангельская душа. (Как она мило пишет письма, откуда она этому научилась, что за прелесть ее письма! не то что Ваши, милостивый государь, — а получше-с.) В случае же перемены участи, когда мне понадобится денег очень значительно, я, как писал уже тебе, обращусь к дяде. Неужели откажет? Но, друг мой! если б ты знал, как мне тяжело признаться тебе еще в одном обстоятельстве! У меня еще есть долг кроме этого долгу. Я должен Ал<ександру> Егор<овичу>, забрав у него в разное время, 125 руб. сереб<ром>. Не спрашивай, куда они пошли! Я и сам не знаю! Я знаю только то, что я живу очень бедно, во всем себе отказываю, а, между прочим, задолжал! Я не требую, друг мой, чтоб ты за меня отдал Алек<сандру> Егоровичу! Это будет слишком! Но я только знаю, что я должен отдать ему, хоть он и краснеет, когда я заговорю ему о долге, и даже огорчается, если я напоминаю ему о нем. (Он деликатнейший человек!) Впрочем, довольно об деньгах! Я знаю, что ты меня не забудешь! Моя же единственная мысль как-нибудь поскорее себя обеспечить и не быть вам всем в тягость. Прибавлю еще несколько слов об Александре Егоровиче. Слушай! Если удастся тебе с ним сойтись, наблюдай за ним, не оставляй его одного. Скажу тебе большой секрет, и может быть, дурно делаю, что говорю тебе про него, но для его же пользы. Il est amoureux fou d’une dame d’ici, d’une dame parfaitement comme il faut, très riche et d’une famille considérée.[40] Она приедет почти в одно время в Петербург.{337}
Не показывай виду Врангелю, что знаешь про это, но будь ему как брат родной, как я был ему, займи мою должность, наблюдай за ним, потому что он способен сделать dans cette affaire[41] ужаснейшие дурачества, то есть трагические, а я бы этого не хотел. Есть некто маркиз де Траверсе (сын ревельского), и хоть они росли вместе и друзья, но мой барон имеет повод считать его своим соперником, поэтому они могут вдвоем наделать больших глупостей. Не пишу тебе больше ничего. Если ты подружишься с Алекс<андром> Егоров<ичем> и получишь его доверенность, то он тебе сам больше расскажет. Если же нет, так тебе и нечего знать больше. Но во всяком случае, пользуясь этим немногим, что я тебе написал, следи за ним. Это характер слабый, нежный, даже болезненный; останавливай его. Но во всяком случае, ради Христа Божия, никому ни одного слова об этом. И Врангелю не говори, что я тебе это написал, даже в минуту откровенности, если сойдетесь. Я для него же сделал, ибо очень люблю его. Этот секрет знает он, я и ты теперь; более никто. Честное слово, что ты будешь молчать. С братом он вовсе не откровенен, но я так интересуюсь всем, что касается до Алекс<андра> Егор<овича>, что думаю написать его брату несколько слов. Кроме этого секрета я тебе расскажу, что он не совсем ладит с отцом, который человек характера упрямого, странного, мнительного и подозрительного. Отец любит его ужасно, но требует, наприм<ер>, чтоб он до сих пор не смел сделать ни шагу без его воли, до мелочей (всё из любви), сам богат и даже очень, а с детьми скуп; а мой барон и сам не хочет брать, ибо тот имеет привычку попрекать деньгами, данными детям. Всего в нескольких строках не расскажешь. Но я предвижу и знаю, что у него могут быть большие неприятности с отцом. Если он будет с тобой откровенен — утешай его в неприятностях, внуши ему, что отец все-таки отец и что нужно как-нибудь ладить. У него есть сестра, это, кажется, ангел-хранитель всего семейства. Я читал ее письма и знаю ее по рассказам барона.
