– Чужестранец принес жертву и ушел, ничего не попросив. Ради чего он мог это сделать?
Старик задумался.
– Не знаю, – ответил он. – Не для того ли, чтобы пролезть куда не следует?
– Разве он не слыхал о табу? Нет, пожалуй, он действительно уважает нашу веру. Не пустить ли его в церковь на моление? Все равно он увидит не больше, чем любой из наших простых людей.
Старик согласился:
– Я считаю, что на общее моление его допустить можно. Тут мы ничем не рискуем. Надо будет переговорить с ним.
Под вечер к Того пришел человек и сообщил, что если белый чужестранец хочет, он может сегодня присутствовать на общем молении.
Разрешение это было дано одному лишь Пипу. Туземные спутники его, магометане, не могли и надеяться на подобную милость: к магометанам бадувисы относятся с еще большим презрением, чем к христианам. Как известно, голландцы не очень гнались за обращением всех туземцев в христианство, тогда как магометане в свое время поголовно всех загоняли в свою веру силой.
Когда стемнело, со стороны церкви послышались глухие удары барабана, и Пип в сопровождении Того отправился на праздник.
Ночь была очень темная. Со всех сторон появлялись неясные фигуры и тоже направлялись к церкви. Пип начал волноваться…
Показалось большое строение. Широкие каменные ступени вели к боковым дверям, через которые чуть пробивался свет. Тут стоял один из дьелемов и осматривал входящих. Как видно, не каждый туземец мог войти в церковь. Неизвестно только, пропускали по очереди или исключительно тех, кто днем принес хорошую жертву. Пипа и Того пропустили беспрепятственно.
Когда вошли внутрь, Пип наконец понял, почему пропускали не всех. Внутренность храма оказалась значительно меньшей, чем могло показаться по его наружному виду. Зато по бокам было много разных темных уголков, да и в самих стенах, как видно, имелись скрытые ходы и переходы. Несколько колонн поддерживали потолок. Все сооружение было очень массивным и, наверное, выдержало уже не одно землетрясение.
Освещался храм двумя светильниками, тоже газовыми, как и в жилье дьелемов. Уже одно это было чудом для простого народа: люди не знали, откуда берется этот свет.
Между светильниками, ближе к передней стене, стоял алтарь с углублением, где зажигали священный огонь. Возле алтаря на полу полукругом и разместились прихожане.
Темнота, таинственность, торжественность, тихий шепот людей произвели впечатление даже на Пипа. А тут еще лезут в глаза высеченные из гранита фигуры каких-то страшилищ: то черепаха, то человек с головой тигра, или, наоборот, тигр с человеческой головой, фантастические птицы, змеи… Все стены были покрыты такими скульптурами. Только передняя осталась почему-то гладкой, как экран.
Пип ощутил вдруг какой-то смрад, доносившийся из ближайшего темного уголка. Отвратительный этот запах напоминал запах гниения. Не выдержав, Пип спросил, что это может быть.
– Факир, – ответил туземец с большим уважением.
– Можно подойти?
– Можно, но беспокоить его нельзя.
Пип, а за ним Того прошли в угол. Тут они увидели в стене дверь с дыркой-окошком, как в тюремной камере. Оттуда вырывался запах гнили. Стараясь не дышать, Пип заглянул в дыру, но ничего не заметил. Лишь когда глаза привыкли к темноте, он увидел то ли каморку, то ли шкаф, вделанный в стену. Посмотрел – и с ужасом отпрянул: на него в упор глядели два больших блестящих глаза.
– Заключенный? – спросил Пип.
Того осуждающе и удивленно покачал головой:
– Нет. Сам. Святой человек!
Тем временем человек двадцать жрецов взялись около алтаря за руки и начали ходить вокруг как в хороводе. Пискливый старческий голос затянул песню; нестройными голосами ее подхватили все жрецы. Подтягивали, сидя на полу, и молящиеся. К алтарю подошел старший жрец, положил в чашу уголь и какую-то пахучую траву. Хоровод кружился все быстрее и быстрее, усиливалось, убыстрялось пение, слышались слова – «Багара» и «Тунгаль». И тут, как по команде, в хоровод включились все прихожане. Кому не хватило места в хороводе, кружились в отдельности. Глаза молящихся горели пламенем фанатизма, по лицам струился пот, из перекошенных ртов вырывались бессвязные возгласы. Того, стоявший рядом с Пипом, тоже не выдержал и стал притопывать и что-то выкрикивать.
Пип испугался: не сошли ли они с ума все вместе?
Жрец подбросил еще больше угля, добавил травы и завыл таким голосом, будто из него тянули жилы. Хоровод завертелся так стремительно, что у Пипа в глазах зарябило. Крики «Багара-Тунгаль» слились в сплошной вопль, в котором выделялось одно слово: «Явись!»
Трава на алтаре вспыхнула ярким пламенем, осветила всю церковь, но вскоре погасла. Погасли и светильники. Сразу стало темно, как в погребе.
И вот гладкая передняя стена стала потихоньку раздвигаться. Щель все увеличивалась. Показалась комната, приподнятая как сцена, а посредине ее – огромная статуя. Фигура сидела на возвышении со скрещенными ногами, с пятью руками и тремя глазами, один из которых – во лбу.
На статую откуда-то со стороны падали отблески загадочного света. Перед ней стоял еще один, пустой, алтарь.
Народ, как подкошенный, рухнул ниц, и наступила тишина. Только жрецы стояли, подняв руки, и шептали молитву.
Через несколько минут снова начался шум, прихожане двинулись к статуе, что-то выпрашивая у нее. На сцену поднялся главный жрец и подвел к алтарю пожилого мужчину. Тот положил на алтарь свою руку, и тотчас взметнулась – и опустилась на эту жертву одна из пяти рук божества с зажатым в ней ножом. Брызнула кровь. Люди закричали:
– Гиранг-Ту-Ун! Гиранг-Ту-Ун!
Из толпы вышел еще один человек. Истукан и ему пустил кровь. Но, видно, не только в этом было дело, потому что народ продолжал чего-то ждать и все взывал к «Гиранг-Ту-Уну». Третья жертва не внесла изменения, и вдруг Пип увидел, что фанатически горящие глаза молящихся обратились прямо на него.
Волосы зашевелились от ужаса на голове у голландца. «Неужели они хотят принести в жертву меня?» – мелькнула мысль.
Толпа во главе с жрецом направилась в его сторону, и он едва не потерял сознания от страха. Бежать? Поздно, теперь уже не спастись. Сопротивляться, не даваться им в руки? Но их – толпа, а он всего лишь один…
«Значит, все это было сделано преднамеренно, чтобы погубить меня!» – догадался несчастный. Он почувствовал, что весь обливается холодным потом.
Жрец был уже рядом. Он шел не поднимая глаз, и когда Пип был готов закричать от возмущения, от бессильной ярости, жрец, так и не взглянув на него, прошел мимо. Следом за ним, и тоже мимо, прошла, пронеслась вся толпа молящихся. Только теперь Пип начал приходить в себя и оглянулся. Толпа сгрудилась возле каморки факира…
