Немезиды роковая истина: по сравнению со своим сыном она была настоящим вулканом. Теперь к нему перешло то преимущество, каким миссис Бивер так долго владела безраздельно: в любой ситуации и при любом разговоре взирать на противную сторону как на действующее лицо в каком-то спектакле; самой же, откинувшись в театральном кресле, неизменно сохранять позицию зрителя или даже критика. Ей претило выступать перед Полом так, как она обычно заставляла других выступать перед собой; но она тут же решила, что раз уж она вынуждена это делать, то извлечет из этого пользу. Ей придется прыгнуть через кольцо, но потом она вновь окажется на спине скакуна. И в следующий миг она принялась исполнять перед Полом свой жонглерский номер.
— За одно, дорогой мой, могу я тебе поручиться: если тебя случаем морочит и парализует некое мечтание, будто, двинувшись в каком-то другом направлении, ты набредешь на что-то иное, то наискорейшее избавление от этой фантазии поспособствует не только твоему счастью, но и сохранению твоего достоинства. Если ты тешишь себя — пусть и не без угрызений совести — пустой надеждой на призрачный шанс произвести на кого-то еще хоть какое-то впечатление, я могу сказать только, что тем самым ты готовишь себе большое разочарование, а к тому же навлечешь на себя гнев твоей матери.
Она ненадолго умолкла; перед изумленным взглядом своего сына она чувствовала себя гимнасткой в розовом трико.
— Хотела бы я знать, насколько мисс Армиджер уязвима для твоих чар?
Пол проявил к ней уважение: он не стал аплодировать после ее выступления — то есть не позволил себе улыбнуться. Но что-то он все же почувствовал, и выразилось это, как и всегда, в его особом прищуре: на его широком открытом лице глаза подчас сужались до того, что превращались в маленькие живые бусинки, и взор этих бусинок был теперь устремлен в сторону дома.
— Что ж, маменька, — ответил он тихо, — если вам так хочется это знать, не лучше ли вам спросить у нее самой?
В поле зрения показалась Роза Армиджер. Обернувшись, миссис Бивер увидела, как та с непокрытой головой, в ослепительно белом платье приближается к ним под ярко-красной парасолькой. Пока она шла, Пол встал с кресла, добрел до гамака и сразу же в него рухнул. Он вытянулся, заставив гамак просесть, а крепления — заскрипеть под его весом, и так же спокойно и терпеливо добавил:
— Она пришла, чтобы вернуть мне украшение.
XVI
— Дорогая миссис Бивер, торт наконец прибыл! — весело объявила Роза.
Миссис Бивер ответила не сразу, чем дала сыну понять, что, возможно, сейчас воспользуется его советом. Но после этой паузы она, однако, заставила себя сказать нечто совершенно иное:
— Я весьма признательна вам за то, что вы взяли на себя труд за этим проследить.
— Кто-то должен был это сделать. Нельзя было допустить, чтобы хоть что-то омрачило нашей милой Джин такой знаменательный день, — сказала Роза.
— Не говоря о нашей милой Эффи, — тут же добавила миссис Бивер.
— Где одна, там и другая — ведь это их общий праздник. Торт их объединяет: инициалы переплетены, и свечи расставлены для обеих. Их столько, что каждой хватит, — рассмеялась Роза, — возраст одной сложили с возрастом другой. Красивое число получилось!
— Должно быть, и торт немаленький, — заметила миссис Бивер.
— Огромный.
— Такой огромный, что не проходил в двери?
Роза задумалась.
— Будь это наши с вами свечи, он был бы куда огромнее! — лукаво улыбнулась она.
Затем, показывая Полу пресловутое «украшение», сказала:
— Возвращаю вам то, что вы отдали мне на хранение. Ловите! — решительно добавила она и, размахнувшись, бросила ему сафьяновый футляр, который он в следующий миг поймал на лету одной рукой, не вставая с гамака.
Острое недоверие миссис Бивер притупилось при виде вольной выходки Розы: что-то ощутимо незаурядное, даже исключительное было в девице, с ходу так умно отреагировавшей на подозрения, о которых она знала наверняка и которые всеми силами стремилась развеять. Хозяйка Истмида строго поглядела на нее, читая это стремление в ответном взгляде.
«Доверьтесь же мне, поверьте мне, — казалось, умоляли ее глаза, — ни в коем случае не думайте, будто я способна на глупое или жалкое своекорыстие. Я могу быть опасна для самой себя, но я не представляю угрозы для других, и уж точно не для вас».
Она обладала определенным обаянием, схожим с обаянием Тони Брима: все вопросы, возникавшие по отношению к ее личности, это обаяние снимало просто и непосредственно. Под его воздействием миссис Бивер, несмотря ни на что, вдруг почувствовала, что могла бы избавить Розу от своих подозрений, если бы только при этом могла положиться на Пола. Она взглянула на развалившегося в гамаке сына и заметила, что, несмотря на непринужденность его позы — каковую он вполне мог принять с целью ввести кое-кого в заблуждение, — у его прищуренных глаз, которых он не сводил с гостьи, все еще было то самое выражение, с каким он глядел на нее, свою родительницу, во время их недавнего разговора. Она медлила; но тем временем Роза подошла прямо к ней и поцеловала ее. Такого прежде не случалось, и миссис Бивер покраснела так, будто кто-то застал ее врасплох за неким тайным делом. В объяснение своего поступка Роза только улыбнулась; но в улыбке ее ясно читалось: «Я его наставлю на путь истинный!»
Так что ответ, слетевший с уст матери наставляемого, всего лишь гласил:
— Пойду посмотрю, что это за торт!
Миссис Бивер двинулась к дому, и стоило ей отвернуться, как сын ее выбрался из гамака. Сторонний наблюдатель не ошибся бы, предположив, что со стороны Пола имел место глубокий расчет: он укрылся в гамаке в порядке немого протеста против любых попыток не дать ему переговорить с Розой. Сама молодая леди рассмеялась, увидев, как он встает, и тот же сторонний наблюдатель понял бы, что смехом своим она воздавала должное природной хитрости, сочетавшейся в нем с явным простодушием. Пол и сам это понял и, подойдя к чайному столику, тихо возразил в ответ на ее легкую насмешку:
— Я боялся, что моя дражайшая маменька сейчас меня куда-нибудь отошлет.
— Напротив, ведь она официально сдала вас мне с рук на руки.
— Тогда вы должны позволить мне взять на себя ее обязанности и налить вам чаю, — сказал он с неуклюжей учтивостью, не лишенной тем не менее своеобразного изящества.
Роза, укрытая густой тенью зонтика, который она то и дело вертела на плече, рассеянно посмотрела на стол.
— Благодарю, я сама налью себе чаю; а
