— Куда тебя понесло?! — орал Грязнов.
— На почту,— пробормотал Турецкий,— там кто-то стреляет.
— На почте?!
— В усадьбе, Слава. Я вернулся... Я подумал... В общем, там где-то должен быть спрятан Бил, то есть его труп... А там кто-то с автоматом...
Грязнов и парень переглянулись,
— Слава, эти очки — Бабаянца.
— Что за очки?
— Из квартиры Капитонова.
— Откуда знаешь? Ну, это неважно. Значит, эти сволочи кладбище там устроили... Я что-то в этом роде и предполагал. Все та же веселая компания. Ну и дурак этот Красниковский, хоть и подполковник. Ты, Вася, не слушай. Артурчик совсем барином заделался, свернул осмотр, разогнал всех домой. Они, видите ли, утомились. Он там оставил наряд для охраны.
— Почему же они в своих стреляют, Вячеслав Иванович? — спросил Вася.
— А вот мы сейчас поедем и проверим, что за чертовщина. Я, Сашок, решил самолично своих людишек собрать и как следует там все осмотреть.— Только сейчас Турецкий заметил, что в милицейской машине сидели еще двое.— Для чего и ездил тоже на почту, и находится она совсем не там, где ты ее ищешь. Получил от Шуры «добро» вместе с парой матюков за то, что разбудил... У тебя- оружие есть?.. Нету. Ну, у нас есть кое-что про запас. Я свою машину оставил у почты, а вот Вася, Василий Алексеевич Монахов то есть, мой новый помощник, специалист по компьютерам, между прочим, прикатил с ребятками на служебной. Так что бросай свою «ладу» и давай к нам пятым, потеснимся как-нибудь... Ты говоришь, там из автомата кто-то палит? Давайте разработаем план, как нам этого снайпера снять...
* * *
15 августа, четверг
Сборы были недолгими: Ника запихнула Кешкины вещи и игрушки в большой целлофановый мешок, разъединила провода, соединяющие компьютер с принтером, и осторожно опустила бесценный Аннин подарок в картонные коробки с надписью «Amstrad». Вечером они с Кешкой отправятся восвояси. Но радостного чувства возвращения домой Ника не испытывала, наоборот — ей было тревожно как никогда. Она посмотрела в окно: Горелик все еще исправно нес службу, сидел в своей «волге» и как будто бы читал газету. Ника знала, что он внимательно следит за происходящим около дома.
Вдалеке, где кончалась городская улица и начинался редкий лесок, она увидела высокую фигуру Анны и малюсенькую — подпрыгивающего рядом с ней Кешки Через час пятнадцать минут за ней должен приехать высокопартийный лимузин: Виктору Степановичу Шахову пришла в голову мысль прочитать предстоящую речь перед американскими пищевиками по-английски самому.
* * *
Захару Тимофеевичу Мартынчику наконец-то привелось посетить Москву. Не то чтобы ему очень уж хотелось посмотреть на столицу, его вполне устраивала жизнь в маленьком приморском городке, да и сам городок он любил и считал его лучшим местом на земле, хотя других мест он видел вовсе не так уж и много: всю свою жизнь проплавал капитаном на суденышке каботажного флота, а точнее — малокаботажного, то есть курсировал сначала на паруснике, а потом на катерочке от одной пристани до другой по Азовскому морю. Иногда, правда, доводилось выходить в Черное, один раз даже попал в Одессу. И вот теперь капитан Мартынчик вышел на пенсию. Недавно похоронил жену. Приехали из Москвы на похороны дети с внуками, и оказалось — после их отъезда,— что старому капитану невмоготу жить без внучат.
Провожал он их утром в школу и потом шел гулять. Жили его дети на окраине Москвы, осматривать там особо было нечего, разве вот лесок с прудиком в километре ходьбы были хороши. Вот и сейчас шел он неспеша по лесочку, шел, шел, да и чуток заблудился. А тут еще приспичило ему зайти в кустики по большой нужде, видно продукт ему утром попался не совсем свежий. И только он удобно так пристроился в безлюдном месте, как на тропинке появилась молодая дама с мальчонкой. Ну, еще не беда бы старик или старушка какие, а тут такая красавица, ну прямо как на старой литографии в его каюте: волосы иссиня-черные, губы яркие, бюст что надо, сама высокая и стройная. А главное — платье на ней было точь-в-точь как на его картине с морским пейзажем: белый матросский воротник с синим галстуком, белая юбка. Не хватало только корабля и разгулявшейся стихии. Капитан каботажного плавания скомандовал себе «Бом-брамсель долой!» и пригнулся за кустами, наблюдая, как удалялась «морячка», таща своего малыша за руку.
Взволнованный маленьким приключением, капитан на пенсии Мартынчик кое-как закончил свои дела и пошел куда глаза глядели, а именно к маленькому прудику с утками, совсем ему незнакомому, где на берегу на скамейке сидела другая дама, постарше, чем та, первая, и как установил дальнозоркий капитан, совсем не такая красивая. Сидела она странно, склонив голову набок, и как будто спала, а в руках держала толстую книжку в яркой обложке. Мартынчик приблизился к скамейке и хотел было примоститься рядом в надежде завязать разговор невзначай, как заметил, что юбка у дамы задралась от ветра, похоже, и из-под нее виднеется исподнее, то есть голубые кружева комбинации. Капитан даже обрадовался такой неприятной для дамы ситуации — можно было завязать разговор «невзначай» сразу.
— Мадам,— начал он приосанившись,— у вас справа по борту непорядок туалета.
Но дама никак не среагировала на его любезное замечание, крепко, видно, задремала. Однако Захару Тимофеевичу необходимо было завязать знакомство, потому что он совершенно не знал, как ему выбраться к дому. Он обошел скамейку сзади и тронул даму за плечо:
— Разрешите бросить якорь рядом с вами, мадам.Дама качнулась вперед, с колен ее в траву скатился яркий мячик, книга захлопнулась, и Мартынчик увидел название: «Винни-Пух и все-все-все». Он не успел удивиться, как голова у дамы склонилась в другую сторону, и капитан застыл от ужаса: шею ее неререзала кровавая борозда..
20
Грязнов определил Турецкого на прикрытие тылов и общее наблюдение, или, как выразился майор, стояние «на шухере». Турецкий сильно, подозревал, что не последней причиной выделения ему не очень активной роли в операции сыграл его довольно-таки перепуганный вид. С первой частью задачи он справился вполне удачно: скрываясь- за придорожными кустами, прокрался на пузе (опять же профессиональный майорский лексикон) до самого высокого дуба с тыльной стороны парка, прямо у забора усадьбы. Вторая часть — залезть на этот дуб — была несколько затруднительной. Он закинул врученную Грязновым веревку на второй снизу сук, добрался, перебирая ногами по необъятному стволу, до нижнего сука, но сук сразу же под ним обломился, правая штанина джинсов оказалась разорванной .от бедра донизу. Он решил, что провалил еще не начавшуюся операцию, но с энтузиазмом предпринял вторую попытку взять дуб штурмом. На этот раз он ловко вскарабкался до середины дерева, ободрав не защищенное джинсовой тканью колено, и осмотрелся. Справа, метрах в тридцати от своего дуба, он увидел голову специалиста по компьютерам Васи Монахова, которую в первый момент, принял за подсолнух. Но продолжать изучение дислокации своих товарищей не стал, так как не без основания полагал, что они действуют согласно схеме, и, сложив руки козырьком, приступил к третьей и основной части задания: стал изучать здание.
Во дворе усадьбы, рядом с ангелом, «привидевшимся» его отчиму, стоял раздолбанный «запорожец». Поднявшееся еще невысоко над горизонтом солнце освещало внутренность дома с обратной стороны и било прямо в глаза. Турецкий приладился на сучке по-иному— так, чтобы труба отопления закрывала его от прямых лучей, и его взору предстала театральная сцена. В окне противоположной стены сидел молодой мужик с автоматом в руках и курил. Одна нога, согнутая в колене,— на подоконнике, другая — болтается в воздухе. Слева в углу комнаты тоже происходило какое-то странное движение, будто кошечка с бантиком на шее прыгает за невидимым фантиком на ниточке. Почему-то эта кошечка привлекла особое внимание Турецкого. Наконец до него дошло, почему вся эта картина напомнила ему театр: все то, что двигалось — и нога автоматчика в воздухе, и его рука с сигаретой, и кошечка с бантиком,— двигалось в ритме в лучах прожектора-солнца. Он дал предупреждающий знак Васе: «вижу одного». Боковым зрением уловил движение «подсолнуха» и в то же мгновение услышал еле доносившуюся из дома мелодию: «Ах, вернисаж, ах, вернисаж, какой портрет, какой пейзаж...» И тогда все стало на места: в углу комнаты был включен телевизор, где Лайма Вайкуле с ленточкой на шее пела, а автоматчик качал в такт ногой и рукой. За звуками телевизора, он не слышал треска обломившегося сука под Турецким. Вероятно, это работал видик, какие передачи в такое время суток? Турецкий знал одну видеозапись концерта Вайкуле, она ходила по Москве в видеокассетах года два назад. «Вернисаж» был где-то уже к концу пленки. Турецкий еще раз пробежался глазами по этажам:» здание казалось пустым. Автоматчик перестал качать ногой. Турецкий вслушался, следом за «Вернисажем» должна идти песенка о Чарли. Если эта та самая запись, то автоматчик будет слушать ее по крайней мере минут двадцать. Вот он слез с подоконника, положил на него вместо своей ноги автомат и, не отворачиваясь от окна, стал приплясывать в такт: Чарли, Чарли... Турецкий дал своим сигнал — «ситуация меняется» — и стал спускаться с дерева. Метрах в двух от земли спрыгнул и чуть не взвыл от боли: что-то случилось с его коленом, вероятно, когда он грохнулся с дуба. Пригнувшись, хромая и волоча за собой штанину, стал пробираться к условленному месту.
