— Я постараюсь быть к нему более внимательной.
— Хорошая девочка! Я знала, что вы так и поступите. Что-то между Мэтом и Тони сейчас происходит, хотя что именно, я не знаю.
На какой-то миг проницательные глаза Хэндзл оценивающе разглядывали Зу, но она ничем себя не выдала и продолжила свою мысль:
— Ситуация презабавная. Разница в возрасте между Тони и Мэтом меньше, чем между Мэтом и его сестрой. Поэтому они всегда относились друг к другу скорее как братья, чем как дядя и племянник. А ведь у братьев, даже без всякого повода, всегда найдется, из-за чего подраться. Когда родился Мэт, я уже была не очень молодой. Стыдно об этом говорить, но я сына никогда полностью понять не могла. Он проказничал, как и другие мальчишки, но в отличие от них вину свою признавал. Это даже вызывало недоумение.
— По-вашему, получается, что способность признавать свою вину — незавидное качество. Разве лучше, когда провинившиеся стараются себя оправдать?
— Согласна, что хуже. Но иногда Мэта наказывали за то, в чем он был не виноват. И даже тогда он ни разу не пытался что-нибудь объяснить. Я никак не могла вбить сыну в голову, что откровенный разговор может помочь избежать неприятностей. Если он делал что-нибудь не так, объяснений от него ждать не приходилось. Любой его поступок следовало воспринимать как свершившийся факт, и к наказанию он относился стоически. У Мэта есть такая черта: он не допускает смягчающих вину обстоятельств, проявлений слабости. И если уж бывает к кому-то нетерпимым, а я должна признаться, что порою он к Тони слишком строг, то еще более сурово относится к себе самому. Ему все досталось не очень-то легко. Но в его жизни произошло событие, которое оставило в его душе тяжелые воспоминания. Тогда у него была эта самая девушка… — Явно смутившись, Хэндзл вдруг замолчала. — С вами очень легко разговаривать, Зу. Мне, наверное, стало бы легче, если об этом я рассказала кому-то, кто смог бы меня понять. Однако причиненная Мэту обида касается только его самого, и рассказывать о ней я не имею права. Так что больше не скажу ни слова.
Зу сжигало любопытство, но она не решилась расспрашивать Хэндзл. Она вздохнула и перевела разговор на другую тему, как ей казалось, очень важную для обеих.
— Я должна перед вами извиниться, Хэндзл.
— Извиниться? За что?
— За бестактность, которую вы, возможно, заметили вчера. Тони проявил слишком много эмоций.
— Это верно.
Зу чувствовала, что Хэндзл не спускает с нее глаз, а значит, разговор может пойти совсем не так, как хотелось бы.
— Я боялась, что, по вашему мнению, было бы лучше… если бы Тони проявлял свои чувства, когда мы с ним остаемся одни…
Для Зу такое признание оказалось очень трудным. Так почему оно так развеселило Хэндзл?!
— О, моя милая! Я, конечно, состарилась, но не настолько же? Вчерашнее поведение Тонн было для меня первым нормальным его поступком по отношению к вам. С тех пор как вы сюда приехали, вы оба вели себя так, словно огонь между вами уже погас. Мы с моим покойным супругом значили друг для друга гораздо больше, чем муж и жена, мы были страстно влюблены. Он был на двадцать лет старше меня, и мы знали, что по законам природы он должен покинуть этот мир раньше, чем я. И потому нам всегда друг друга не хватало. Мы старались насладиться каждой минутой, иногда даже в ущерб другим. Мэт страдал больше Нериссы. Он родился, когда ей было уже пятнадцать. Отец по возрасту годился ему в дедушки. Времени у нас с мужем для себя оставалось все меньше и меньше, и поэтому каждый миг приобретал двойную ценность. Но теперь я отдаю себе отчет, что мы вели себя эгоистично, нам нельзя было отгораживаться от Мэта. А потом, когда муж умер, я замкнулась в себе. Я обвиняю сына в том, что он так нетерпим к человеческим слабостям, в том числе и своим собственным. Но в этом виновата я, а не он. Именно я пустила все на самотек. И мне очень повезло, что теперь мы с ним стали так близки. Ведь он мог на всю жизнь затаить обиду и не простить мне этой ошибки. Но, в конце концов, Мэт — истинный сын своего отца, и характер у него такой же сильный.
— Мне кажется, одну черту характера Мэт унаследовал от вас. Вы слишком к себе строги, Хэндзл. Никакие смягчающие обстоятельства вы принимать во внимание не хотите.
— Спасибо, Зу. Вы очень ко мне добры.
— Да, испытать такую любовь, какая была у вас с мужем, — это прекрасно!
— Да, прекрасно! Несмотря на то, что иногда бывали и трудности. В те времена общество было намного чопорнее, а взгляды на жизнь — более строгими. Соблюдать этикет и скрывать наши чувства удавалось далеко не всегда. С первой нашей встречи и до его последних дней мы нежно и страстно любили друг друга. Но почему это так вас удивляет, Зу?
— У моих родителей все было по-другому. Они любили друг друга, я в этом не сомневаюсь, но совсем не так, как только что рассказали о себе вы. Как-то мама попыталась мне объяснить их с отцом отношения. Она сказала, что любовь между ними постоянна, как луна на небе. Мама считала, что только спокойная, тихая любовь может быть постоянной. А если она преисполнена бешеной страстью и сверкает, как метеорит, то и исчезнет так же быстро, сгорит, как метеорит.
— И теперь еще многие считают, что страстная любовь исчезает раньше, чем любовь тихая. Но лично я, даже если бы и была такая угроза, все равно отдала бы предпочтение страсти и огню. Возможно, та любовь, которую испытывала ваша мама, годилась для нее. И я не хочу оспаривать ее мнение и тем более осуждать. Но для меня такая любовь немыслима. Уверена, что и вы тоже ждете от жизни другого. Со стороны вы кажетесь очень сдержанной, но природа наделила вас бурным темпераментом. И не идите наперекор природе, дитя мое. В вашем возрасте это было бы большой ошибкой. Даже в мои годы еще можно думать о чем-нибудь лучшем… Сейчас я скажу вам кое-что очень сокровенное. Мой друг Андре Дюпон уже несколько раз просил меня выйти за него замуж. В моем возрасте я уже не надеюсь вновь найти метеорит. Но кто знает? Ведь возможно, что небесами нам предначертано так всепоглощающе любить отнюдь не один раз!
Зу оставила Хэндзл наедине с воспоминаниями. Ее глубоко взволновала их доверительная беседа, но суждения Хэндзл не смогли убедить Зу до конца. У нее уже сложились определенные взгляды на жизнь, и мгновенно изменить их было невозможно. Зу относилась с доверием к мудрым рассуждениям своей матери и теперь вот так, вдруг, не могла усомниться в их истинности. Слова, так давно сказанные ей, глубоко засели в голове. Тем не менее исповедь Хэндзл оставила сильное впечатление. Зу думала об этом снова и снова, весь день. Больше всего ее тревожило упоминание Хэндзл о Мэте и его девушке. Как выразилась Хэндзл, в жизни произошло событие, которое оставило в его душе тяжелые воспоминания. Может быть, та девушка его отвергла, и поэтому он навсегда решил остаться холостяком? Может быть, обида была настолько глубокой, что именно из-за нее он стал таким колючим? Может быть, поэтому Мэт теперь относится к женщинам чисто потребительски и никого из них в душу к себе не впускает? Похоже, что-то в нем надорвалось в детские годы одиночества, а позже из-за этой девушки, и вести себя по-другому он уже никогда не сможет. Но разве все это не доказывает, что убеждения ее мамы были правильными? Яркая, как метеорит, любовь Мэта и той девушки и сгорела, как метеорит, а в душе Мэта остались боль и обида, и он стал относиться ко всему с изрядной долей цинизма.
