Весна / 13 марта 2022
Женская сущность не была извращена, она лишь была сдвинута в сторону обсужденной нами эмансипации гетеры. Мужская же сущность находится на пути к полному раздавливанию
В 1970-е годы феминизм вырвался за свои первоначальные рамки движения за права женщин и даже за рамки обсуждения женской тематики. Феминистки стали обсуждать сексуальность в целом, семью, любовь…
Анализируя историю войны между радикальным и сексуально-либеральным феминизмом, мы увидели, что предметом этой войны стала судьба сексуальной революции как таковой. И что, по сути, именно феминистки определили судьбу полов на современном этапе. Причем интересовала их на последнем этапе не только и не столько роль мужчины и женщины в социуме, сколько трансформация мужского и женского принципа как предельных оснований бытия человечества, трансформация самого социума, связанная с устранением патриархата.
Напомню вкратце, радикальные феминистки выступили категорически против порнографии, и пытались найти законный способ запретить ее. Они рассматривали порнографию как крайнее выражение сути мужчины, которая, по их мнению, заключается в получении удовольствии от доминирования над женщиной. Сексуально-либеральные феминистки обрушились на них с жесткой критикой за воспроизводство пуританской морали и заявили, что «ключ» к победе над мужчинами — это не запрет на те или иные проявления сексуальности, а полная либерализация сексуальной сферы, включая перверсии. Надо не запрещать порнографию или садомазохизм, а наоборот, признать все это нормой и популяризировать. Именно этот подход возобладал внутри феминизма и доказал свою состоятельность в борьбе с патриархатом.
Напомню, по Бахофену, пресловутое мужское сексуальное доминирование в виде стремления к постоянному насилию над женщиной исторически является вовсе не чертой патриархальной эпохи, а чертой эпохи древнейшего матриархата с ее дикими звероподобными мужчинами.
Обсуждавшаяся нами антипорнографическая феминистка Андреа Дворкин утверждала, что власть мужчин — это по существу власть насильника и лучше всего ее воплощал маркиз де Сад. Дворкин очень убедительна в своей ненависти к патриархату, но она не объективна. Для того, чтобы убедиться к этом, обратимся снова к истории.
Власть мужчин, как мы разбирали ранее, зарождается как власть организатора, который обобщает опыт рода, прекращая участие непосредственно в необходимой роду физической работе. Фактически организатор «абстрагирует» опыт рода, отрывает его от непосредственной связи с практикой, «растворенной» в окружающей земной природе, сохраняя его в виде принципов и общих знаний. А затем, давая распоряжения исполнителям, которые выполняют под его руководством физическую работу, «возвращает» эти принципы и общие знания в земную природу для ее преобразования. Но этот «возвращаемый» материал имеет уже как бы «сверхприродное» качество; то есть происходит уже не просто возвращение, а привнесение в земную природу чего-то нового, что было рождено как абстракция.
Мужское начало привносит в «текущий» природный мир «неотмирный» порядок. Неотмирный потому, что в самой природе его нет. Это дает возможность бросить творческий вызов законам самой природы.
Бахофен связывает это с признанием превосходства «оплодотворяющей потенции», то есть «чистой возможности», вносящей некую «искру» в земную природу. Описывая переход к патриархату от предшествующей гинекократии, Бахофен отмечает: «Зарождение патриархата знаменует собой обособление духа от явлений природы, а его победоносное утверждение означает возвышение человеческого бытия над законами материальной жизни… Признав превосходство оплодотворяющей потенции, человек тем самым выделяется из этой всеобщей взаимосвязи и осознает свое высшее призвание. Духовное бытие возвышается теперь над телесным… Победоносное отцовство оказывается столь же неразрывно связано с небесным светом, как порождающее материнство — со всепорождающей землей… Там узы материальности — здесь духовное развитие; там неосознанное подчинение закону — здесь индивидуализм; там добровольное подчинение природе — здесь её преодоление, прорыв через все прежние пределы бытия, прометеев порыв и страдание вместо инерции и покоя, мирного наслаждения и вечной незрелости духа в дряхлеющем теле».
Если древнейший матриархат Бахофен связывает с богиней красоты Афродитой, родовой матриархат или гинекократию — с богиней земледелия Деметрой, то патриархату он присваивает имя Аполлона — бога света, олицетворяющего Солнце, имеющего второе прозвище Феб — по-древнегречески это означает «сияющий», «лучезарный». Мужское начало имеет не земное, а космическое происхождение, и оно связано со сверхчувственным.
Чтобы убедиться, что это не является интерпретацией Бахофена, а именно таким было понимание мужского начала у древних греков, обратимся к Аристотелю, который в ряде трудов естественно-научной направленности (насколько она была возможна в античности) обобщил опыт и миропонимание древних греков.
Одним из таких трудов стало развернутое сочинение «О происхождении животных», в котором Аристотель говорит: «Во вселенной природу земли считают обыкновенно женской и матерью; небо же, солнце и другие предметы подобного рода именуют родителями и отцами». Философ указывает, что нужно рассматривать «мужское — как заключающее в себе начало движение и возникновения, женское — как материальное начало». И в другом месте: «Самец доставляет форму и начало движения, а самка — материю». Это перекликается с существенным для философии Аристотеля понятием «неподвижного двигателя» или «перводвигателя», который пробуждает все происходящие движения, преобразует материю.
Совершенно аналогичный взгляд на этот предмет мы обнаруживаем на Востоке, в Индии, где символическую роль бога Аполлона как носителя «мужского принципа» исполняет бог Шива, который описывается как чистое, неизменное, лишенное атрибутов, всепроникающее трансцендентное сознание. При этом главным и чрезвычайно распространенным символом Шивы является лингам, то есть его божественный фаллос, в котором почитается трансцендентная порождающая сила.
Фридрих Ницше в своей известной работе о Древней Греции «Происхождение трагедии из духа музыки» увязывает Аполлона с «principii individuationis» — принципом индивидуации, философским обоснованием существования многих неповторимых индивидов. Мы говорили ранее о неразрывной связи между появлением патриархата и этой самой индивидуацией — то есть становлением отдельной личности в практике жизни человеческих сообществ. Так вот, Ницше называет Аполлона «великолепным божественным образом» принципа индивидуации.
Для полноты картины следует добавить, что помимо Аполлона мужское начало иногда увязывалось с другим богом — Дионисом. В более низком виде отцовство предстает как дионисийская стихия, по выражению Бахофена, «фаллически-осеменяющее начало, пребывающее в непрестанном поиске готовой к оплодотворению материи, стремящееся пробудить в ней жизнь».
Кстати, Богданов, который как марксист смотрел на вопрос с другой стороны, приходит фактически к тому же, что выражено в религии и религиозной философии. В уже упомянутой нами работе «Падение великого фетишизма» он рассматривает абстрагирование опыта племени и появляющееся в результате сверхчувственное, сверхприродное организаторское начало, связанное со становлением патриархата — как ядро всех последующих представлений человечества о трансцендентном.
Богданов пишет, что с появлением «авторитарного дуализма» (то есть, собственно, деления на организаторов и исполнителей), возникает принцип причинности, который побуждает людей искать конечные причины всех явлений за рамками природы. Высшей причиной становится «дух», затем «воля Бога», который в
