— Увы, нет! Ваш отец не пожелал сотрудничать с принцем Буи.
— Я в этом не сомневалась: он ненавидит только двух людей — принца Буи и свою собственную дочь.
Горькая Луна тронула струну лютни, странно прозвеневшую в тишине. Ее взгляд словно погрузился в воспоминания, принадлежавшие только ей. Мандарин Тан думал о том, какая трагедия вспомнилась ей.
Он пытался это прочесть в ее потемневших глазах, но нашел там только прежнюю горечь. Госпожа, казалось, отсутствует, забыв о тех, кто находился в комнате, о шорохе по крыше вновь начавшегося дождя, о черной воде, по которой ударяли тысячи капель. Накрутив на палец прядь густых волос, она чуть раскачивалась в такт своим мыслям, иногда смеясь. Мандарину стало неловко, он кашлянул:
— В поездке вас будет сопровождать Ива. А в столице мандарин Кьен…
Госпожа Горькая Луна вдруг очнулась от мечтательности. Она, казалось, ожила. Подняв голову к мандарину, она спросила:
— Мандарин Кьен? В прошлом студент Кьен, часто бывавший у принца Хунга?
— Злой, злой человек, — прокаркала старая Китайская Капуста. — Пусть демоны вырвут железными зубами его Золотые Шары!
— Это уже сделано, — пробормотал мандарин, чтобы заставить ее замолчать. Повернувшись к Дэй, которая очень странно улыбнулась при этих словах, он спросил:
— Так значит, вы знаете мандарина Кьена?
Горькая Луна глубоко вздохнула, прижав руку к плоской груди.
— Я бы отдала свою невинность и жизнь студенту Кьену! Тогда это был тщеславный юноша, во что бы то ни стало стремившийся преуспеть на трехгодичных экзаменах.
— Да, я знаю, мы ведь вместе готовились к этим экзаменам.
— Помните, как он был красив по-своему! Высокий лоб, слегка презрительная улыбка, широкие плечи и могучие руки. Нет, он не был образцом классической красоты, подобно принцу Хунгу, но в его глазах я видела волю, а ее обычно недостает мужчинам. Я заметила его однажды на лютневом концерте у принца Хунга, и с тех пор он всегда в моем сердце.
— Проклятый студентишка околдовал мою малышку! — завопила Китайская Капуста, сама похожая на колдунью.
— Представьте, я испробовала все средства, чтобы обратить на себя его внимание: писала любовные записки, назначала свидания… Но ничего не вышло! Без сомнения, он нашел меня слишком некрасивой.
Мандарин попытался, но не слишком убедительно, возразить и замолчал, не зная, что сказать.
— Студент Кьен никогда по-настоящему не увлекался девушками, он всегда был слишком занят, — попробовал он уклониться от ответа.
— На самом деле, я и сегодня не могу понять, почему он презирал меня: потому ли, что я аристократка и ничего не добилась в жизни сама, а он, выйдя из крестьян, достиг многого? Или, может быть, он видел во мне девушку из рода Дэй, а уже в то время роды Буи и Дэй стали враждебны друг другу, и он, без сомнения, принял сторону принца? Но какой бы непривлекательной я ни была для студента Кьена, оказалось, что принц Хунт увлекся мной.
— Хорошенький мальчик, прямо как девочка! — впала в экстаз старая кормилица.
Горькая Луна кокетливо улыбнулась, показав ямочки на щеках.
— Каким очаровательным юношей был принц Хунг, наивным и милым! Я была первой девушкой, на которую он обратил взор, и, естественно, он вообразил, что это любовь. Но я его не любила. В нем не было ни стати, ни насмешливого задора того, другого. Меня так долго и холодно отвергал тот, кого я любила, что я не выдержала и впала в отчаянье. Сжигая благовония на алтаре Богини, я молила, чтобы он заметил меня.
Дождь лил с удвоенной силой, и капли, стучавшие по крыше, сопровождали рассказ Дэй, как удары барабана.
— Но вот однажды ночью я получила послание от студента Кьена, он приглашал меня в заброшенную беседку. Мое сердце чуть не разорвалось от счастья! Неужели Богиня наконец услышала меня? Я быстро надела самое красивое платье, сделала прическу, украсив волосы золотыми гребнями и диким жемчугом. Конечно, девушке моего ранга не полагается бродить одной в темноте, но я бы унизилась тысячу раз — лишь бы выпросить его нежность. Я бы ползала у его ног, как последняя куртизанка, ради одного его милостивого взора или слова — аристократка на коленях перед крестьянским сыном!
Мандарин Тан представил это ночное свидание: молодая знатная девушка, разодетая, как на свадьбу, бежала на встречу с возлюбленным, и рукава ее одежды развевались, как крылья бабочки. Горькая Луна, вы, конечно, были прекрасны в то мгновение, соединившее любовь и юность.
— Дорога была освещена только народившимся полумесяцем. Я хотела собрать все цветы, которыми благоухала ночь, обвить их венком вокруг шеи, чтобы он сразу вдохнул их запах, как только обнимет меня. В первый раз я почувствовала себя красивой, а походка моя стала грациозной, как прыжки юной козочки. В глубине сада в беседке горел глухой огонь, ее крыша отражала опаловый свет луны. Я увидела силуэт у колонн, моя грудь почти разрывалась от счастья. Кьен, мой возлюбленный, ждал меня, как свою невесту. Мне казалось, я не иду, а лечу к нему, тяжелая парча била по ногам, а жемчужины звенели возле ушей.
Задохнувшись, как будто она снова пробежала тот памятный путь, Горькая Луна умолкла. Ее взгляд, скользнув мимо мандарина Тана, обратился к реке, иссеченной дождем.
— Когда я прибежала к беседке, тень пошла мне навстречу, и я узнала принца Хунга. Понял ли он, какое смертельное разочарование охватило мое сердце, какая страшная боль разрывала все мое существо? Не знаю, но мы обменялись несколькими печальными фразами, а потом из кустов вынырнул стражник моего отца и приказал мне вернуться.
Вода с шумом захлестала по палубе. Горькая Луна слегка улыбнулась, огонек безумия мелькнул в глубине ее глаз. Мандарин не знал, что и думать. Кьен, мой друг Кьен, сколько же в тебе было равнодушия, если ты мог так поступить?
— После этой истории отец отрекся от меня — еще бы, девушку из хорошей семьи застали ночью с мужчиной! — и сослал на этот сампан вместе с кормилицей. С тех пор река стала моим убежищем, и я не надеялась, что вернусь на землю.
Поправив разметавшиеся волосы, Горькая Луна нежно шепнула:
— По крайней мере, в последней в моей жизни поездке мне будет позволено увидеть того, кого я не переставала любить.
В дворцовом саду молнии раскалывали деревья, которые отбрасывали фантастические тени, мятущиеся по мокрым плитам, словно армия нечистых. От этих черных силуэтов, раскачиваемых бурей, внезапно отделилась тень. Она спрыгнула с гривы, раскачиваемой ветром. Бросая быстрые взгляды по сторонам, она взобралась на стену, опираясь о выступы и неровности камня. Лаконичные и грациозные движения напоминали танец. И вот уже ее силуэт отчетливо виден на фоне освещенного молниями неба.
Страж, дремавший у входа, втянув голову в плечи, вздрогнул. Холодное дуновение пощекотало ему лопатки, загасив стоявшую рядом свечу, и он удивленно открыл глаза. В темноте он различил только какую-то темную фигуру, промелькнувшую прямо у него над головой — настолько быстро, что он не смог понять, что это было. Прыгнул ли какой-то зверь или пролетела гигантская летучая мышь? Стражник вглядывался в темноту, но силуэт уже исчез за оградой. Удивленный, он застыл, все еще ощущая дуновение ветра, растрепавшего его бороденку. Потом он пожал плечами: ему платили за то, чтобы никто не мог войти во дворец, так что за важность, что из него кто-то вышел? Успокоившись, он снова прижался спиной к стене и задремал.
Приземлившись на краю парапета, тень обернулась, и в темноте сверкнули в улыбке ее совершенно белые зубы. Лим поздравила себя с тем, что перебралась через стену, не позволив стражнику догадаться, что за странный зверь пролетел над ним. Эти ночные вылазки становились раз от раза проще, так как стражники были удивительно беспечны, и она уже отлично знала, как надо двигаться, она рассчитала траекторию для того, чтобы перелететь через ограду — с помощью ветра, в своем невероятном прыжке, прославившем ее как охотницу в те времена, когда она жила среди своего племени. Дождь тек по телу, следуя чистым линиям ее обнаженных бедер. Эти вылазки помогали ей вернуть ощущения прошлого, когда она ориентировалась по запаху ветра и бегу облаков. И эта безлунная ночь была прекрасной возможностью пробудить ее задремавшие было инстинкты.
Внизу, поглощенные тенью, стояли бараки зверинца. Еле видное во тьме лицо Лим озарила хищная улыбка, по пальцам пробежал озноб, что всегда бывало перед нападением. Она встряхнула головой, освободив волосы, и они пышно рассыпались, закрывая ее тело до пояса. Потом она приготовилась к прыжку.
Изогнув тело для прыжка, она прорезала воздух как молния и бесшумно приземлилась на камни. Привстав, она повернулась лицом к открытому в ночь окну и радостно ухмыльнулась. Охота на человека была для нее простым делом, и все же кровь стучала в висках, когда она точила ногти о холодную плиту. Она быстро оглядела двор и, убедившись, что все спокойно, расслабилась и легко, как ветер, перебежала площадь — ее босые ноги почти не касались земли. Разогнавшись, она подпрыгнула и со свойственным ей изяществом влетела в окно.
