Здание на Сумской, 13, из — за которого чуть не началась война харьковцев с Цикукой (современный вид)
Бош с досадой вспоминает: «Занятие помещения буржуазной газеты без санкции исполкома вызвало бурю негодования среди членов Харьковского комитета. Назначили экстренное заседание Областного и Харьковского комитетов и потребовали председателя Краевого для объяснений. Харьковчане обвиняли приезжих товарищей в желании диктаторствовать и считали, что своими действиями они дезорганизуют местную работу… Началась полоса бесконечных заседаний комитета с требованиями объяснений по всякому незначительному поводу»[245]. Бош связывает эти «придирки» с отсутствием Артема, который якобы сразу после съезда Советов уехал в Петроград и потому не мог «сдерживать оппозицию харьковчан». Однако она явно что — то путает, так как Артем все эти дни находился и довольно активно действовал в Харькове, что подтверждается и местной прессой, и мемуарами Антонова — Овсеенко. А съездил в Питер лидер донецких большевиков лишь в начале января на III Всероссийский съезд Советов.
Письмо наркома ДКР С. Васильченко о предоставлении А. Иозефовичу помещения взамен занятой типографии «Южного края» на Сумской, 13
Надо заметить, что в январе 1918 г., когда Цикука покинула Харьков и вслед за красногвардейцами подалась в Киев, местные большевики и не подумали возвращать здание на Сумской, 13 его законному владельцу. Наученные опытом киевлян, они заняли это здание и разместили в нем редакцию «Донецкого пролетария». Вскоре это здание стало основным офисом властей Донецко-Криворожской республики.
Хотя Иозефович не оставлял надежд вернуть здание обратно и в дни существования ДКР, упирая на то, что помимо «буржуазной редакции» в нем находилась и личная часовня владельца, его домовая церковь. Вопрос об этом доме не раз поднимался на заседании областного комитета ДКР меньшевиками и эсерами. Так, на заседании обкома от 18 февраля 1918 г., когда обсуждалась возможность переноса церкви из здания, бывший городской голова Харькова Рубинштейн предложил рассмотреть вопрос об «освобождении от реквизиции» редакции «Южного края». Когда большевиками это предложение было отвергнуто, Рубинштейн сформулировал данный вопрос так: «Чтобы церковь Иозефовича никуда не переносилась, а в случае перенесения, чтобы были соблюдены необходимые канонические правила»[246].
25 февраля народный комиссар по делам управления ДКР уведомил Иозефовича о предоставлении ему «помещения, состоящего из трех комнат и передней с парадным ходом» по адресу: ул. Максимилиановская, д. 11 (ныне— Ольминского)[247]. После гражданской войны в здании «Южного края» разместилось «Общество старых большевиков», где даже останавливалась Надежда Крупская[248]. И поныне оно украшает центр города, хотя многие харьковцы даже не догадываются, что это здание стало «яблоком раздора» между двумя советскими республиками, видевшими Харьков своей столицей.
Своими действиями (Бош называла их «решительными», харьковцы — «агрессивными») Цикука вызвала всеобщую неприязнь в городе. В Харькове затем не раз менялись власти, но большего единодушия в негативных оценках местная пресса не проявляла по отношению к любой из властей.
Вот как отозвался об отъезде ЦИК Украины меньшевистский «Наш Юг»: «Цикука уехала в Киев и с властью ее в Харькове можно считать вопрос поконченным. Мало найдется у нас граждан, которые бы не пожелали «Советскому правительству Украины» счастливого пути. Напротив, мы вправе рассчитывать на то, что чувство облегчения вместе с нами разделят и многие единомышленники украинских народных секретарей… Бош, Кулик, Скрипник своими сверхдемагогическими выступлениями… немало поработали над тем, чтобы на вечные времена оставить в памяти харьковцев отталкивающий образ того учреждения, которое избрало их своими министрами»[249].
На неправомочность Цикуки указывали фактически все местные органы власти, проявляя в этом редкое единодушие. Так, на VI губернском съезде крестьян 22 января 1918 г. эсер Голубовский, возглавлявший одно время Донецкий областной комитет
Советов, сообщил, что Совет крестьянских депутатов постановил не считать правомочным ЦИК Украины, «а считать его только организационным бюро». Сообщение Голубовского было дополнено известием о том, что Цикука не считается правомочной и местным Советом рабочих и солдатских депутатов. В итоге губернский съезд единогласно присоединился к резолюции «о непризнании ЦИК Украины правомочным»[250].
Не отставали от антибольшевистской прессы и сами харьковские большевики. Так, издававшаяся ими газета «Известия Юга» охарактеризовала краткий период «харьковского сидения» ЦИК Украины следующим образом: «Когда Ц. И. К. Укр. сидел в Харькове, что он сделал для Донецкого и Криворожского бассейна, т. е. для территории нынешней Донецкой Республики? Увеличил хозяйственную разруху»[251].
Над Цикукой в Харькове откровенно потешались. Как пишет современная харьковская пресса, она «обогатила городской фольклор потрясающим глаголом «цикукать» — нести ахинею»[252]. Кстати, одним из поводов для шуток стал тот факт, что в своем составе ЦИК Украины не имел «ни одного украинца, кроме пресловутого Медведева» (непонятно, почему Скрыпник не был отнесен авторами статьи к украинцам) и при этом «из кожи лез вон, чтобы вести национальную украинскую политику»[253]. А непримиримая Евгения Бош стала предметом постоянных шуток и издевательств местной прессы, не раз посвящавших ей едкие памфлеты, вроде этого:
«Осерчала крепко Бош…Вишь, Совет наш нехорош«Соглашательский»…Столько месяцев корпел,Мог наделать много делСногсшибательских…Он же критику пущалИ Антонова ругалОх, ругательски!..«Надо, молвит Бош, в ответПеревыбрать весь СоветОбывательский»…Слушал эту речь СоветИ смеялся ей в ответГомерически…Этот смех — ей в сердце нож…Пуще волновалась БошИстерически»[254].
Евгения Бош
Как видно из подобной реакции либеральной прессы Харькова, на начало 1918 года местный Совет воспринимался харьковцами (в том числе не большевиками) вполне спокойно. И его противопоставляли нелюбимым в городе Цикуке и отрядам Антонова — Овсеенко, объединяя их в своем сознании воедино. Неудивительно, что Скрыпник, Бош и Антонов в своих мемуарах так болезненно описывали холодный прием, оказанный им Харьковом и донецко — криворожскими властями в конце 1917 года.
НАЧАЛО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Пребывание Антонова — Овсеенко и ЦИК Украины в Харькове сопровождалось двумя боевыми операциями, в которых приняли непосредственное участие военные формирования местной Красной гвардии, ставшие затем основой армии Донецко-Криворожской республики. Во время первой операции большевистские войска очистили Донбасс от донских казаков Каледина.
Отношения донецких рабочих и донских казаков никогда безоблачными не были. Начиная с горняцких забастовок 1900–х и особенно бунтов 1905 г., казаки активным образом регулярно задействовались центральной властью для усмирения шахтеров и металлургов. Зачастую карательные акции проводились очень жестко и даже жестоко.
«Российская Вандея», как называли казачий Дон уже в 1917 г., активно проявила себя в дни корниловского мятежа, в ходе которого также состоялись стычки с революционно настроенными шахтерами. После подавления мятежа Временное правительство пыталось арестовать атамана Великого Войска Донского Алексея Каледина, но оказалось бессильным противостоять казачьей автономии. По словам меньшевика Николая Суханова, казачьи «оккупационные» войска появились в Донбассе еще до октябрьского переворота: «Казацкие империалисты, заботясь об аннексиях, не забывали и контрибуций, а также и о водворении порядка в соседних государствах. В Донецком бассейне появились оккупационные отряды казацкой республики. Под предлогом восстановления нормального хода работ они заняли отдельные шахты… По всей совокупности условий Донецкий бассейн мог быть целиком оккупирован и отторгнут от России со дня на день. Последствия ясны. Наш новый грозный сосед [имеются в виду казачьи земли, уже тогда провозглашавшие себя республиками. — Авт.] был явно опаснее Вильгельма»[255].
Карта боевых действий в Донбассе в январе 1918 г. (из воспоминаний Антонова — Овсеенко)
