Ах, Костя, Костя… Он никогда не думает, что они могут расстаться. После свадьбы Виктор увезет Катю к себе на завод. Там вокруг большого дома глухой лес и такая гнетущая тишина, что сердце разрывается от тоски… После отъезда Арсеньева Катя и Марина с детьми долгое время жили у Олега и часто ездили к Виктору. Катя была почти девочкой, но уже тогда она уходила в лес и вспоминала Костю. А Костя сказал потом, что эти месяцы показались ему длиннее всей его жизни. Ах, Костя, Костя…
Редко плачет Катя, она не любит слез, не любит раскрывать свою душу. Но сейчас, вместе с решением выйти замуж за Виктора, пришли к ней слезы. Неудержимо катятся они по щекам, и рвется из сердца громкий стон… Уйти бы куда-нибудь, чтобы не разбудить сестру… Сестра никогда не захочет, не примет ее жертвы, она возмутится таким решением, она скажет, что не только для нее, для Кати, невозможен этот брак без любви, но она еще не имеет права так огорчать Костю. Она скажет, что Костя заслужил покой и счастье, что нельзя сейчас нарушать его душевное равновесие…
Никто не поймет и не оправдает поступка Кати. Но человек сам отвечает за себя, и Катя знает, зачем и почему она это делает. А Костя?.. Что ж Костя… Он успокоится, а потом найдет другую невесту. Да она никогда и не была его невестой — ни одного слова не сказал он ей о любви…
А Виктор любит ее. Он писал ей такие хорошие, грустные письма и часто приезжал к ним в Самару вместе с Олегом. Оба они страстные охотники и обязательно являлись с мороженой птицей, с беличьими шкурками, с зайцами. А один раз Виктор привез целую глыбу сахара, и Динка прозвала его «Сахарной головой»; с тех пор он так и остался у них в семье под этим прозвищем…
Вот противная эта Динка! Она может сказать Косте, что Катя выходит замуж за «Сахарную голову». Но все это ерунда Катя горько улыбается.
Под подушкой у нее лежит письмо: Виктор просит ее разрешения приехать. Что делать? Малайка хочет взять у них Лину. Катя и Марина хотят, чтобы Малайка и Лина были счастливы, они сами уговаривают Лину. Но что же будет с ними, когда милая, верная Лина уйдет из их семьи, кто будет так преданно заботиться о детях, беречь каждую копейку, кто будет делить с ними все печали и радости дома? В кухню придет чужая женщина, дом опустеет. Марине станет еще тяжелей… А что, если арестуют Сашу? В конце концов, это всегда может случиться… «Костя, Костя, ты не понимаешь всего этого!» — горько думает Катя.
Она не спит. В окна уже видны очертания кустов, белеет посыпанная песком дорожка… Что делать?
Катя смотрит на сестру. У нее такое усталое лицо. Уезжая, Саша крепко поцеловал Катю: он знал, что она никогда не бросит сестру, никогда не оставит его детей.
И Саша не ошибся. Катя запрет свое сердце на крепкий замок и ради детей, ради Марины выйдет замуж за нелюбимого человека… Завтра она напишет Виктору, чтобы он приехал. А потом скажет об этом Косте… Ах, Костя, Костя…
Редко плачет Катя, никто никогда не видел ее слез. Никто не видит их и сейчас, все спят… Сон приходит под утро и к ней. Крепкий сон, великий дар человеку на земле!
Глава двадцать первая
ЛЕНЬКА
Мать Леньки, одинокая вдова, проживала в небольшой деревеньке под Вяткой. Хозяйство у нее было исправное, изба крепкая, просторная. Изба эта стояла на краю села, и крестьяне из других сел, отправляясь на ярмарку или на базар в город, нередко просились переночевать и обогреться в доме вдовы, с тем чтобы, выехав наутро пораньше, вовремя попасть на базар. За «постой» они платили недорого, но при хозяйстве этого хватало на жизнь, и вдова с мальчиком жила безбедно.
Гордей Ревякин был пришлый человек в деревне. Никто не знал, когда и откуда он появлялся, ведя какие-то таинственные дела с лесником и занимаясь в городе продажей дров. Останавливаясь на день-два у вдовы, Гордей с раннего утра отправлялся с топором и пилой в лес и, нагрузив розвальни свежеспиленными дровами, гнал свою лошаденку в город, а спустя некоторое время появлялся опять.
К людям Гордей Лукич относился подозрительно и никогда не заезжал во двор к вдове, не выспросив ее предварительно о случайных постояльцах.
Вдова, как и прочие люди в деревне, объясняла это тем, что у Гордея имеются немалые деньги, за которые он и опасается.
Узнать что-либо о его прошлой жизни никому не удавалось, так как Ревякин был мужик неразговорчивый и на все вопросы отвечал хмурым Молчанием; а заросшее черной бородой лицо его, с недобрым огоньком в темных глазах, отпугивало любопытных.
«Не человек, а волк», — говорили о нем в деревне.
Леньке было три года, когда Гордей, приметив, что хозяйство у вдовы в исправности, женился на ней и, покончив с продажей леса, начал хозяйничать по-своему.
Прежде всего он решительно запретил принимать в дом каких-либо постояльцев, затем, убедив жену, что корова у нее старая и плохая, он свел ее на ярмарку и, купив на вырученные деньги вторую лошадь, отправился в город извозничать. Наезжая домой раз в две недели, он обходил двор, осматривал свое хозяйство и вечером, завесив окна, при свете тусклой лампочки считал вырученные деньги.
Год выдался неурожайный, проезжие в избе уже не останавливались, помощи ниоткуда не было. Кроме того, лишившись своей главной кормилицы — коровы, вдова с ребенком терпели нужду и голод. Увидев в руках мужа деньги, жена начинала плакать и просить денег на покупку коровы взамен проданной.
Худая, с острыми лопатками и чахоточным румянцем на щеках, она упрекала Гордея за свою загубленную жизнь, за голодного ребенка, за проданную корову. Гордей молча сгребал деньги в жестяную коробку и, прокладывая себе дорогу тяжелыми кулаками, выходил во двор. Заперев снаружи избу на засов, он прятал в потайном месте свою жестянку и заглядывал в кладовушку, где в большом ларе хранилась мука и в мешках стояли отруби для свиней. Покупать корма Гордей:
Лукич не любил и, заметив, что мука и отруби сильно поубавились, грозно призывал к ответу жену.
Жена, обливаясь слезами, клялась и божилась, что не пекла и не варила, а муку потребляла только на болтушку себе и Леньке. При этом она выволакивала на середину избы;
Леньку и, показывая мужу на его вздутый живот, истошно голосила:
«Погубил ты сироту, погубил! Пухнет мальчонка с голоду… И крошки молока не видит он теперь. Разорил ты нас с ним, обездолил…»
Гордей брезгливо смотрел на мальчика и хмурил густые брови:
«Не обязан я его кормить. Сдохнет — туда и дорога!»
Как-то перед пасхой, харкая кровью, жена влепилась в Гордея Лукича всё с той же просьбой купить ей корову. Гордей Лукич в сердцах пнул ее кулаком в грудь… и на другой день мастерил в сарае гроб.
Ленька редко видел ласку матери; больше всего он помнил ее, когда, задыхаясь от надрывного кашля, она проклинала мужа или, поставив перед мальчиком жидкую болтушку, капала в миску крупными, частыми слезами. И теперь, сидя в темном уголке, Ленька молча смотрел, как соседки обряжали покойницу, не понимая еще, что произошло в его жизни.
Гордей Лукич продал дом, продал все хозяйство и переехал в город. Леньку он оставил у птичницы из господского имения. Птичница была не злая женщина; она кормила Леньку тем, что ела сама, и, посылая мальчика пасти гусей, клала ему в котомку кусок хлеба. Жадная до нарядов, она соблазнилась вещами покойницы, и подаренные ей Гордеем Лукичом шаль да шерстяной платок обеспечили Леньке спокойное житье. Мальчик вырос, возмужал, перестал прятаться по углам, бегал за гусями, купался в речке. Птичница мало обращали на него внимания, и, только когда люди замечали ей, что на мальчишке истлели штаны, она рылась в старом тряпье покойницы, которое великодушно оставил ей вместе с платком и шалью Гордей Лукич, доставала изношенную до дыр юбку и, проклиная всех женщин, которые производили на свет детей, шила Леньке штаны. Зимой Ленька топил печь, путаясь в больших валенках, таскал воду, замешивал птице корм и, промерзнув, лез на горячую печь.
