– Давно я вижу, Иван Дмитриевич, и в ваших книжных магазинах в Петербурге, в Москве, и особенно на ваших выставках, что вы не только поражаете всяческое воображение количеством названий и тиражами книг, а сумели обратить должное внимание на художественное качество изданий. Не зря вас так щедро награждают на выставках. На ваши книги для детей невозможно налюбоваться! Книги стали у вас выходить разумные и нарядные. Спасибо, Иван Дмитриевич, хороша, великолепна фабрика.
Сытин привык к похвалам, и эта его не смутила.
– Пишите больше, Дмитрий Наркисовьч, – сказал он, – пишите, наши люди и машины все напечатают, а читатель сам найдется.
Мамин-Сибиряк набил трубку табаком из бархатного кисета, но закурить, даже во дворе типографии, воздержался…
После осмотра типографии они отправились в редакцию «Русского слова». Там во время беседы о делах газеты в кабинет к Сытину вошел слегка обрюзгший, в черном костюме с галстуком бабочкой под подбородком, важный и преисполненный достоинства Влас Дорошевич. Почтительно поздоровавшись с Маминым-Сибиряком, он извинился, что помешал беседе, и, подав Ивану Дмитриевичу перепечатанное на машинке стихотворение, сказал, что эту вещь записал сотрудник редакции от одного из рабочих кушнеровской типографии.
– Поинтересуйтесь! – предложил Дорошевич и, не задерживаясь, вышел.
– Стихи? – спросил Мамин-Сибиряк.
– Нет, тут написано «Песня наборщика». Автор неизвестен.
– Любопытно, весьма любопытно. Читайте вслух, надеюсь, не слишком большой секрет?
– А если гадости про нашего брата?
– Все равно читайте, Иван Дмитриевич, или давайте я прочту.
– С машинки и я хорошо разбираю. Наверно, Влас Михайлович один экземпляр и для себя отпечатал.
Иван Дмитриевич поправил очки, опустив их почти на кончик носа, глуховато стал читать:
Закоптелые окна и стены,Затхлый воздух и пиль, полумрак…Коротает свой век здесь без сменыБесталанный наборщик-батрак.Целый день этой пыли свинцовойНаглотается он через край,А назавтра глотай ее снова —Набирай, набирай, набирай.Вез рубашки под блузой суровой,От ботинок лишь остов один…То – невольник печатного слова,То – «державы шестой» гражданин.И трудятся всю жизнь терпеливо,Сыт ли, голоден – не разбирай…Знай строчи да строчи молчаливо —Набирай, набирай, набирай!Если труд подорвет его силыИ заноет разбитая грудь —До безвременной хладной могилыНедалек остается уж путь.Лишь румянев вдруг алый взыграетНа щеках пожелтевших, – прощай,Друг-товарищ, – то смерть ожидает…А пока – набирай, набирай…
– Н-да… Влас сказал, что эта штука из кушнеровской типографии. Есть там – значит, попадет и в сытинскую. И ничего не поделаешь: на чужой роток не накинешь платок…
– Крик наболевшей души и… результат высокой грамотности и самосознания. Есть один верный способ преодоления таких печальных настроений, – заговорил Мамин-Сибиряк с полным убеждением и страстью. – Это создать рабочим достойные их труда условия: чистый воздух – вентиляция в помещениях; бесплатная медицинская помощь; оплачиваемые отпуска, независимо от стажа и квалификации; доступная столовая для всех; своя рабочая библиотека; забота хозяина о жилье для своих рабочих; жалование помесячное или сдельное «с буквы набора», но обеспечивающее всем и каждому нормальное существование. Сделайте все это, и тогда кушнеровские наборщики потребуют от своего хозяина таких же условий. Эх, Иван Дмитриевич, умный глупого не поймет, сытый голодному не поверит. Все-таки какие душераздирающие противоречия между нищетой и богатством. Простите, эта песня человека, делающего книги, встревожила меня, да и вас коснулась. Подумайте…
Мамин-Сибиряк встал, крепко пожал Сытину руку, сказал на прощанье:
– С искрой песня! Подумайте, Иван Дмитриевич, о рабочем человеке.
Сытин задумался. Подняв очки на лоб, он смотрел на стихотворные строки и, не перечитывая их, после долгого раздумья, произнес членораздельно:
– Ду-ше-щи-па-те-льно!..
В 1905 ГОДУ
Революционными событиями начался 1905 год.
На другой день после расстрела рабочих на Дворцовой площади возникли массовые забастовки и в Москве.
Первыми, вместе с металлистами, вышли на улицы сытинцы. Митинговали, клеймили позором кровавый царизм.
Были стянуты войска. На улицах, около сытинской типографии, появились пушки…
В те дни шесть тысяч московских попов, дьяконов и монахов перед верующими москвичами зачитывали с амвонов выпущенное синодом «Доброе слово к царелюбивому народу русскому». А в этом слове – проклятие смутьянам-революционерам, призыв к смирению и обещание рабочим райского блаженства посмертно.
Можно представить размеры поповской агитации, если в 1905 году в Москве было 563 церкви, 42 часовни и 25 монастырей… Наиболее грамотных, культурных и сознательных рабочих поповские синодальные бредни не убеждали, а раздражали. Не подействовало на рабочий класс «слово божие», не нашлось «царелюбивых».
Однако на некоторое время наступило затишье.
Одиннадцатого августа забастовали рабочие типографии на Пятницкой. Вышли на улицу 1200 сытинцев и потребовали девятичасовой рабочий день и надбавку к заработной плате. Правление товарищества ответило, что оно согласно дать девятичасовой рабочий день, но жалованье рабочим может быть повышено только с пасхи, да и то по заслугам… Получив такой неудовлетворительный ответ, сытинцы, под руководством Московского комитета РСДРП и Союза типографских рабочих, снова прекратили работу, и тогда началась всеобщая забастовка печатников. Около шести тысяч рабочих разных типографий объединились со студенчеством. Произошли первые столкновения с полицией и войсками.
Сытинцы выбили стекла в университетской типографии, где печатались черносотенные «Московские ведомости», и вовлекли в забастовочное движение триста печатников из типографии «Русский листок».
Выход всех московских газет в те дни прекратился.
25 сентября был создан Совет депутатов от типолитографий. Вопреки запрещениям, Совет депутатов собирался десять раз и совместно с представителями Московского комитета РСДРП принимал резолюции с политическими требованиями…
В день похорон убитого черносотенцами революционера Баумана двести тысяч рабочих, студентов и служащих Москвы, охраняемых вооруженными дружинниками, демонстрацией почтили память борца за свободу, выразили свою кипучую ненависть к самодержавию.
Не унималась, бесчинствовала, избивала и убивала рабочих и студентов озверевшая «черная сотня». Готовился погром интеллигенции. Узнав об этих намерениях, московские большевики предотвращали убийства уже намеченных черносотенцами жертв.
19 октября Союз рабочих печатного дела созвал собрание в консерватории. Сытинские рабочие провели митинг во дворе типографии и пошли на это собрание. Красных знамен у них не было. Улицы были украшены царскими флагами. Сытинцы стали снимать флаги, срывать с них белые и синие полосы, а красные полотнища превратили в революционные знамена. На Красной площади они разогнали черносотенцев, растоптали портрет царя и с песнями двинулись к консерватории. Там – полный зал печатников. Делегация от сытинцев прошла в президиум. Один из рабочих-депутатов положил на стол мешок с деньгами. В нем было около тысячи рублей.
– Это нашим товарищам хозяин Сытин дал на устройство банкета по поводу царского манифеста. Но мы не хотим «спрыскивать» манифест. Мы не желаем чествовать то, во что не верим. Передаем эти деньги профессиональному союзу на борьбу с царизмом. В нашем общем деле они пригодятся…
– Вот это правильно! – Зал приветствовал решение сытинцев бурными аплодисментами…
Назревала решительная схватка. Вооружались рабочие дружины, собранные на митингах средства расходовались на закупку оружия. Пятнадцать тысяч рублей дал на вооружение рабочих А. М. Горький. Двадцать тысяч для этой же цели выдал студент-революционер Шмидт.[3]
Сытин внес на приобретение оружия две тысячи рублей, а его сын, Николай Иванович, от себя лично роздал рабочим пятьдесят штук револьверов.
Зная заблаговременно о предстоящей всеобщей политической стачке и намеченном вооруженном восстании, сытинские рабочие 5 декабря послали солдатам в Александровские казармы такую прокламацию:
«Товарищи солдаты! Шлем вам привет и желаем всякого благополучия в политических и экономических нуждах. Товарищи, сытинцы назначили восстание в среду 7 декабря, и просим вас вступить в наши ряды и идти с нами, так как уже началось восстание в Несвижском, Самогитском и саперном батальоне и они прислали нам ответ на нашу просьбу, что согласны выступить вместе с нами и идти на демонстрацию, – так же и вас просим по нескольку винтовок для себя и для рабочих, всех насчитывается нас около 3000. Просим вас, передайте всем вашим товарищам солдатикам, чтобы и они не падали духом и бодростью в стачке. И пособить мы можем вам как денежным, так и вещевым вспомоществованием. Об этом вы не беспокойтесь никто.
