Всунул в онемевшие губы последнюю сигарету. Затянулся во всю грудь, да на половину сигареты. Даже ругаться матом и то перехотелось. Истаяла подспудная надежда проснуться – как сигаретный дым истаяла. Рушились устои души моей. Вместе с остальным миром. Гармония хаоса.
Страшный грохот разорвал воздух над ухом. Из пронесшегося мимо джипа в два ствола по мертвякам долбили из автоматов.
– Палучайти– и с– суки– и– и!
Зло. Отчаянно. Глупо.
В демонстрации нечистой силы пролегла просека– другая. Вместе с дюжиной ближних от удара в грудь и я принял горизонтальное положение. Стоило джипу, разбрасывая самых резвых неспокойников, завернуть за угол, как большинство скошенных пулями, восстали из серых сугробов. Двинули в сторону человечьего жилья, как ни в чем не бывало.
Я же подниматься не спешил. Интуиция шептала, что мне лучше полежать, пока досадливый жар в груди не утихнет. И хриплые бульки превратятся в нормальное дыхание. Заткнул дырку в груди пальцем, чтобы сохранить в себе побольше алого киселя. Вдел ноги в тапочки, чтобы не мерзли. Полежал в грязи, разглядывая небо и пуская клубы табачного дыма. Послушал себя и город. Городу досталось куда хуже, чем мне. Следовало хорошенько обдумать, как жить дальше. Закончилась последняя сигарета. Кровотечение прекратилось. Сунул погреть руки в карманы халата и наткнулся в правом на пластиковый файл. Пока тьма не погасила огонек моего рассудка до следующего раза, я поспешил извлечь свою находку на свет божий. В руках у меня оказался медицинский полис на имя Алиева Алишера Шералиевича.
Ну, здравствуй, Али– Бабай. Теперь ты – это я. По крайней мере, теперь не надо ломать голову над тем, как меня зовут. И это хорошо.
Я есть. Осознаю. Дышу. Живу.
В голове пусто. Словно воздух идет не в легкие, а начиняет башку. Вдыхаю едкий смрад пополам с токсичной гарью городских пожаров. Ядрена копоть и вонь оседает на мозгах. Грустные мысли. Безнадега. Зябко и жрать хочется. Голод не тетка. Вроде и ел недавно. А вон уже вонючим липким потом все вышло. Едва– едва согрелся в гнезде одеял и подушек, а уже опять надо вылазить и соображать насчет пожрать. Неохота. Не тетка, мля, а злая сука грызет изнутри. Зато огнестрел уже подзатянулся почти, лишь сукровица из– под пластыря подтекает. Шов на животе вздулся, горит и зудит так, что хоть мебель зубами грызи. Укусы на ноге и руке распухли. Веселуха, короче.
Из крана звонко капала вода. Пока потел под одеялами – набралось полкастрюли. Значит, похлебаем горячего. Рот сразу же наполнился слюной и брюхо скрутило неимоверно. Глотнул воды – полегчало.
На столе пакет с сине– желтым логотипом крупного магазина полный жрачки. Немного, по моим– то новым аппетитам, но залечить раны хватит. И силушки накопить. Спасибо, мужик, имя твое неизвестно, подвиг твой я оценил.
На черном металлическом подносе наконец вспыхнули несколько щепок от табуретки и полкниги. Дым потянуло в выбитые окна. Сверху пристроил решетку от плиты, на нее – кастрюльку с водой. Будут макароны с тушенкой. По– Алибабаевски. Фамильный рецепт заслуженного холостяка Российской федерации, мля.
Входная дверь перекрыта крест– накрест конструкцией из двух обрезков стальной трубы и уголка, связанных проволокой. Ручка двери притянута к трубе капроновым шнуром – такой вот забавный замок. Это я нехило потрудился. Мне покой нужен, а не прохладная компания нахлебников. Точнее, намясников. Если хочешь быть здоров – ешь один и в темноте. Я так всю жизнь делаю и пока не помер. Ха– ха. С глазами повезло сказочно – зашел в квартиру и сразу понял, что в этой темноте действительно один. Как так вышло – не знаю. Кошачьей братии в роду не припомню. Назвал пока «мозговым» зрением. Потому как не только глазами вижу. В мозгу перещелкнулось , как со света в подъезд зашел и четко видел: вот в углу, где тьма погуще, «холодная» тетка стоит, а у ее ноги под батареей «теплая» крыса носом тычется. Во как!
Живем дальше. Судя по ощущениям, давно живем. Больше суток точно. Даже интересно, че дальше будет. Вот дотопал от БСМП до новостроек. Шел на крики. У одной машины возня кровавая затеялась. Двое давних жмуриков с пробитыми черепами. Загорали. Остальные рвали «теплого», что орал как самый настоящий потерпевший. А вокруг жмурики в очередь выстроились. Сукины дети. Раскидал мертвяков, троим дырок в головах добавил. Запарился ломиком махать. Самого ветром носит, а в драку. Злой я и жестокий. «Холодным» нету до меня дела, а я их бил, как слепых котят. Один лишь оскалился – лязгнул по руке зубьями. Да тут же в глаз ломиком и огреб. Не за мое мясо он так, а меня от добычи отгонял. Руки слабые, да еще и крови потерял изрядно. Все одно поздно помогать полез – подрали мужика в клочья. Бушлат, комбез камуфлированный – одно название осталось. Вроде и понятно, что они были, а не скажем костюм– тройка, а видок такой, что и не разберешь. Месиво из кровавых лоскутов и костяк в грязь втоптан.
Сходил до машины. Семерка драная, грязью заросшая багажник раззявила. Канистры там – «сиськи» пластиковые с желтизной переливчатой. Снял с ручника – утолкал подальше от свалки. Всех, что упокоились – стащил кучкой. Облил из канистры с бензином. Добавил масла.
Долго ходил– работал. Притомился. Да еще и сирены со всех сторон, крики из всех окон, стрельба, словно город «махновцы» брать затеяли. Трудно дышать от того и голова разболелась. А еще «эти» ходют и ходют. Без конца.
Собачки набежали «на огонек». Этим все равно, кого рвать. За ляжку прихватила одна. Двоих успокоил, а одна уковыляла догрызать костяк неподалеку. У машины подобрал топор на длинной ручке – мужик до последнего отмахивался. Из багажника пакет со жрачкой достал и в ближний подъезд двинул. Не из последних сил, а из последней усталой злобы. Чтобы отвязались гниды– мертвоходы. Достали – подойдет, сцука, клешнями своими кривыми потрогает, постоит– подумает и отвалит. Отбиваться силы не стало. Пакет с топором тащил уже по земле – бычки и гниль листвяную собирая…
Отогнал первую сытость, мать лени и сел листать блокнот докторишки покойного, что сигаретами меня снабдил. Вот же добрый человек. А почерк, как у всех медиков, неразборчивый – чтоб не понял никто, отчего больной ласты завернул – от болезни или от рецепта…
О чем поведал Али Бабаю блокнот доктора Петрова:
«Не успел пообщаться с детьми после смены, как меня вызвали обратно. Дежурная медсестра сквозь слезы говорила что– то о нетипичном поведении безнадежных больных и что самое нелепое – умерших. Пока ел, дети рассказали, как прошел день. Даничка проверил мою почту и распечатал последние письма, Маруся собрала поесть, ибо я предполагал, что одними сутками эта /х*йня – зачеркнуто/ напасть не закончится. Так оно и вышло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
