Погода была прекрасная, дождями ещё и не пахло.
Есть такое дурацкое выражение: «бабье лето».
Гора стояла покрытая золотом с проблесками чего–то яркого, почти алого.
Гора у нас видна отовсюду, так уж расположен город — у самого её подножия.
Она нависает над ним, иногда кажется, что она руководит всеми нами.
Когда над её верхушкой висят чёрные, клочковато–угрюмые тучи, мы все ходим пришибленные, ведь это значит, что гора впала в мрачное настроение и скоро пошлёт дождь.
Ливень, грозу, а если это поздняя осень или зима, то — снег.
Но когда над горой солнце, всё совершенно иначе и мы довольны.
Самое смешное, что я никогда не поднимался на гору, как, впрочем, и остальные горожане.
Если мы ездим отдыхать, то в противоположную сторону.
На горе реликтовый лес, и отдыхать в нём отчего–то запрещено.
Но смотреть на него разрешается, и в тот сентябрьский день были видны даже отдельные кроны деревьев — настолько чист был воздух.
Я вышел из «Макдональдса», где сжевал гамбургер.
Гамбургер как гамбургер, хотя кетчупа можно было положить побольше.
И ещё я пил колу, а потому стоял довольный и оглядывал улицу.
А по улице шла Симба, рядом с ней тащился какой–то дядька.
Хотя на самом деле он не тащился, а шёл довольно уверенно, но мне показалось, что тащился.
А Симба подпрыгивала и скакала вокруг него козочкой.
И выглядела очень даже счастливой.
И волосы у неё были покрашены в жгуче–чёрный цвет.
Такие волосы бывают у японок: глянцево–чёрные.
Блестящие.
Как панцирь большого жука.
Я подумал, подойти к ней или нет, и решил, что не надо.
Ведь при виде меня она сразу вспомнит, как убирала моё детское говно.
И это воспоминание ей явно будет не в радость.
Вернувшись домой, я сообщил матушке, что видел Симбу, и мать сказала, что у той стало совсем плохо с головой и она завела роман а) с женатым мужчиной, б) намного старше её и в) ничего хорошего из этого не выйдет, потому что мать твёрдо знает — он никогда не женится на Симбе.
— А ей это надо? — спросил папенька.
— Не знаю, — сказала матушка и добавила: — Но вообще–то это всем бывает надо!
А через два месяца Симба порезала себе вены, хотя не сильно.
У неё не хватило порезать их как следует.
И матушка пошла к ней в больницу, а вернувшись, сказала, что Симбе совсем плохо и она вообще не разговаривает.
Ни с кем.
— А чего ты хотела? — спросил папенька. — Чтобы она, лёжа на больничной койке, рассказывала тебе, как ей было хорошо, когда она пускала себе кровь?
— Ты дурак, — ответила матушка. — Она ведь мне сестра…
— Сумасшедшая сестра, — сказал отец, — всё–таки лучше, чем никого дома, так, по крайней мере, он будет под присмотром…
— Клиническим… — вставила мать.
— Всё равно каким! — воскликнул отец. — Мы сможем ей позвонить…
— Мы не сможем ей позвонить, — возразила мать, — у неё нет телефона. У неё нет ни телефона, ни пейджера, ни мобильника, у неё есть только интернет, так что придётся писать письма, а ты терпеть этого не можешь…
— Тогда вот сядь и напиши ей, — сказал отец, — прямо сейчас…
— О чём? — спросила мать.
— Боже! — взмолился отец. — О том, что нам надо уехать на две недели. И что Михаил не может ехать с нами. И что мы просим её, чтобы он это время у неё пожил, поняла?
— Моя сестра — сумасшедшая, — очень медленно, по слогам, произнесла мать, — и оставлять с ней своего сына…
— Ты хочешь, чтобы он остался один?
Я слез с подоконника и направился к компьютеру.
Препираться таким образом они могут очень долго.
Это такая игра у них, в слова.
Слово за слово, подача, ещё одно слово, ещё подача.
Я включил компьютер и запустил почтовую программу.
— Что писать? — спросил я.
Молчание было мне ответом, они даже не посмотрели в мою сторону.
Мать всё убеждала отца в том, что Симба — сумасшедшая, а мне хотелось добавить, что при этом ещё — и очень красивая сумасшедшая.
В тот сентябрьский день, когда я увидел её напротив «Макдональдса», она была шикарна.
Роскошна, потрясающа, обалденна!
А сейчас, с красными волосами, — ещё круче!
Я вызвал бланк письма и тупо посмотрел на незаполненное поле.
Адрес Симбы был в адресной книге, в этом я не сомневался.
Но какие выбрать слова, чтобы было похоже на то, как могла бы написать мать?
Конечно, две недели можно прожить и одному, но мне хотелось провести их рядом с Симбой.
И прежде всего потому, что она была ни на кого не похожа.
Мать это прекрасно знала, потому и называла её сумасшедшей.
Знал это и отец.
Она жила какой–то абсолютно особой жизнью, и дело даже не в том, что она постоянно перекрашивала волосы и полгода назад пыталась порезать себе вены, последнее, между прочим, совсем не оригинально.
Однако ещё с той поры, когда мы жили вместе, я сохранил ощущение, что она не просто не такая, как все.
Мне всегда казалось, что Симба знает нечто, о чём никто из нас не имеет представления.
Она редко говорила со мной — повторю, когда она ушла, мне было лет восемь–девять, так что говорить нам было не о чем.
Но я помню, как она смотрела вечерами в окно, и взгляд её то ли мутнел, то ли — устремлялся на оборотную сторону.
Хотя скорее всего это лишь мои галики.
Я не знаю, что такое оборотная сторона, и, может, матушка права и Симба просто — молодая сумасшедшая женщина.
Я просмотрел адресную книгу, адрес Симбы нашёлся быстро.
[email protected]
В поле «тема» я набрал «привет», постеснявшись что–либо добавить.
А потом начал письмо.
«Здравствуй, сестра! — написал я, невольно обернулся к родителям, они всё спорили, и я продолжил: — Так вышло, что мы с мужем получили внезапную возможность (я убежден, что маменька использовала бы именно такой оборот) уехать в отпуск, но проблема в том, с кем оставить Михаила. У него сейчас сложный возраст (это бы маменька написала непременно!), а уже начались каникулы, и одного его оставлять мне не хочется — не знаешь, что найдёшь дома по возвращении… Не могла бы ты согласиться на то, чтобы эти две недели он пожил у тебя?»
Я подписался матушкиным именем.
И отправил письмо.
— Нет! — сказала мать. — Я категорически против, мне проще вообще остаться дома, поезжай один…
— Ты устала, — сказал отец, — тебе надо отдохнуть, мы уже два года никуда не ездили, там море, там солнце и тепло…
— У нас тоже тепло, — возразила мать, — даже жарко, посмотри в окно!
За окном действительно было жарко, гора как бы двоилась в раскалённом мареве, над ней покачивался только что появившийся убывающий месяц, и — что самое странное — одновременно с месяцем на небе играли красные отблески заходящего солнца.
— Так жарко давно не было, — продолжала матушка, — а море…
— Ты ведь любишь плавать! — механически произнёс отец.
— Я не хочу оставлять его с Симбой! — взорвалась мать. — Из этого ничего хорошего не выйдет!
— Боже! — сказал отец. — Ты что, думаешь, что она его соблазнит?
И тут вдруг матушка засмеялась.
Только как–то нехорошо, нервно.
Она смеялась долго, и отец налил ей стакан воды.
Я на всякий случай зашёл в «Отправленные письма» и удалил то, что отправил Симбе.
Как говорится, от греха подальше.
Мать выпила воду и успокоилась.
— Я так не думаю, — сказала она. — Моя сестра пусть и сумасшедшая, но не извращенка! Просто — я боюсь!
И в этот момент компьютер подал голос.
Такое негромкое, мелодичное «блямк».
— Почта пришла, — спокойным тоном сказал я, — кто посмотрит?
— Посмотри, — попросила мать отца, — у меня сил нет…
— Вот я и говорю, — сказал отец, — тебе надо отдохнуть, забыться, расслабиться…
— Лечь под пальмой, — стараясь подладиться под его тон, продолжила мать, — смотреть на море, на то, как оно лениво плещется о берег…
— Песчаный берег, — как–то неуверенно подхватил отец, — такой золотистый, такой…
— Хватит! — оборвала его мать. — Посмотри почту!
Отец подошел к компьютеру и уставился на монитор.
Я не знал, от кого пришло письмо, но догадывался.
Мне не было стыдно, однако я чувствовал, что уши у меня покраснели.
Хотя они могли покраснеть и от жары.
Окна были распахнуты, но с улицы тянуло чем угодно, только не прохладой.
— Бред! — сказал отец, прочитав письмо, и внимательно посмотрел на матушку. Та так и стояла посреди комнаты с пустым стаканом в руке.
— Она что, ясновидящая? — добавил отец.
— Кто — она? — спросила мать.
— Твоя сестра! — размеренным тоном произнес отец и ткнул пальцем в экран монитора.
Матушка молча протянула мне стакан, я безропотно взял его с тем, чтобы отнести на кухню, но не пошёл, а остался понаблюдать, что будет дальше.
