Потом был фильм, где я тряхнул стариной, а именно — «Хозяин тайги», где я играл отрицательного человека, который нечист на руку. Бригадир сплавщиков, фамилия его Рябой, звать его — Иван.
После этого я снимался в фильмах «Служили два товарища» и «Интервенция». Фильмы, где я играл двух совершенно противоположных людей одного возраста, даже в одном гриме, с усами. Только в одной картине я играл роль белогвардейского поручика, а в другой играл нашего большевика-подпольщика Бродского, погибшего в Одессе в 1919 году. Прообразом его был Ласточкин, известный одесский подпольщик-революционер. Люди оба рисковые, очень интересные характеры, которые борются по разные стороны баррикад. И я считаю, что и тот и другой интересны. Оба они погибают. Только один пускает себе пулю в рот, а другого расстреливают, но он спокоен… у него есть вера, он без истерик.
И, наконец, последняя картина «Опасные гастроли». Это знаменитое «литвиновское дело» 1910 года, когда подпольно перевозили литературу и оружие из-за границы. Там я играю Николая Бенгальского, актера театра-варьете. Картина прошла недавно. Там тоже было много песен. Песни эти написал я. Почему в титрах об этом не написали… почему-то считается, что если не будут знать, что написал я — тогда песни хорошие, а если будут знать, что я — тогда плохие. И в некоторых картинах, в которые я писал песни, об этом не говорят.
Я надеюсь, что это какие-то странные заблуждения и отклонения, которые будут устранены. «Все возвращается на круги своя» и все становится на место. Со временем, к сожалению, с долгим временем, но все стабилизируется и становится… нормально.
Немного о песнях. Вот уже 10 лет, как я пищу песни для спек таклей и кинофильмов. Написано уже более 30 песен.
Пишу для театра не только нашего, но и для многих московских театров… Недавно была премьера в театре «Современник». Пьеса называется «свой остров».
Про песни в кинофильмах я уже говорил. Известность у песен здесь гораздо больше, так же как и аудитория кино по сравнению с театром. Так, после фильма «Вертикаль» у меня появилось очень много новых друзей, друзей надежных и настоящих. Я имел возможность в этом убедиться… Просто в благодарность за песни.
Как пишутся песни? Ну, об этом я никогда не рассказываю. Да это и невозможно объяснить или рассказать. Я не отношу себя к числу тех, кого называют бардами или менестрелями или еще как нибудь. Я недавно слышал, как один из них рассказывал, что вот он сидел на берегу и у его ног плескалась волна… И вот он подумал… нет, я сажусь работать. У меня какая-то мелодия, какое-то настроение. Иногда получается смешно, иногда грустно, иногда не очень… но песни сами за себя говорят, а рассказы вать… Это ни к чему…
Всего у меня написано более двухсот песен. Точно я даже не знаю сколько, я их никогда не считал. Тематика их, как жизнь наша, очень разнообразна, у меня много военных песен, хотя сам я никогда не служил, потом горные песни, есть сказки…
Я задумал написать целую большую серию спортивных песен и целую программу сделать, по возможности охватить все виды спорта. Например, первое отделение — легкая атлетика, второе — спортивные игры. Но пока еще цикл не закончен. Большая часть песен — шуточная.
У меня вообще много шуточных, комедийных песен. Но вы понима ете, что это не просто так посмешить, высунуть язык. Юмор юмором, но ведь в комедийные песни вкладываешь содержание.
… Вот когда я выступаю с песнями, у меня всегда такое странное положение. Я смотрю в зрительный зал и вижу обычно такие… улыбающиеся лица и вдруг нахожу одно мрачное лицо и какая-то магическая сила к нему тянет, и вот когда он в первый раз улыбнется, для меня — праздник.
Лирических песен, как вы уже поняли, я не пишу. У меня есть лирика но она, как я считаю, — гражданская лирика.
Свои выступления я всегда начинаю с военной тематики.
МЫ ВРАЩАЕМ ЗЕМЛЮ
ИЗ ДОРОЖНОГО ДНЕВНИКА
Ожидание длилось, а проводы были недолги.Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы все без помех».И четыре страны предо мной расстелили дороги,И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.Тени голых берез добровольно легли под колеса,Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.Вечный смертник комар разбивался у самого носа,Превращая стекло лобовое в картину дали.И сумбурные мысли лениво стучавшие в темя,Всколыхнулись во мне — ну попробуй-ка останови.И в машину ко мне застучало военное время,Я впустил это время, замешанное на крови.И сейчас же в кабину глаза из бинтовЗаглянули и спросили: «Куда ты? На запад? Вертайся назад…»Я ответить не мог: по обшивке царапнули пули.Я услышал: «Ложись! Берегись! Проскочили! Бомбят!»И исчезло шоссе — мой единственный верный фарватер,Только елей стволы без обрубленных минами крон.Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор,Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.Я уснул за рулем, я давно разомлел от зевоты,Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?И в машине с собой я увидел сержанта пехоты.«Ишь, трофейная пакость, — сказал он, — удобно сидеть».Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски,Он опять удивился: «Откуда такое в войну?Я, браток, — говорит, — восемь дней, как позавтракал в Минске.Ну, спасибо, езжай! Будет время, опять загляну…»Он ушел на восток со своим поредевшим отрядом.Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.Это время глядело единственной женщиной рядом.И она мне сказала: «Устал? Отдохни — я сменю».Все в порядке. На месте. Мы едем к границе. Нас двое.Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое.Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.Кроме редких ухабов ничто на войну не похоже.Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязьДва огромных штыка полоснули морозом по коже,Остриями по-мирному — кверху, а не накренясь.Здесь, на трассе прямой мне, не знавшему пуль, показалось,Что и я где-то здесь довоевывал невдалеке.Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось,И лохмотия свастик болтались на этом штыке.
ПЕСНЯ О МОЕМ СТАРШИНЕ
Я помню райвоенкомат.«В десант не годен. Так-то, брат.Таким как ты там невпротык…, - и дальше смех, ―Мол, из тебя какой солдат,Тебя хоть сразу в медсанбат…»А из меня такой солдат, как изо всех.А на войне, как на войне,А мне и вовсе, мне вдвойне,Присохла к телу гимнастерка на спине.Я отставал в бою, в строю,Но как-то раз в одном бою,Не знаю чем, я приглянулся старшине.Шумит окопная братва:«Студент, а сколько дважды два?Эй, холостой, а правда, графом был Толстой?А кто евонная жена?…»Но тут встревал мой старшина:«Пойди поспи, ты не святой, а утром в бой».И только раз, когда я встал во весь свой рост,Он мне сказал: «Ложись!», —И дальше пару слов без падежей.К чему, мол, дырка в голове?И вдруг спросил: «А что в МосквеНеужто вправду есть дома в пять этажей?»Над нами шквал. Он застоналИ в нем осколок остывал.И на вопрос его ответить я не смог.Он в землю лег за пять шагов,За пять ночей и за пять снов,Лицом на запад, а ногами на восток.
ЧЕРНЫЕ БУШЛАТЫ
За нашей спиною остались паденья, закаты,Ну, хоть бы ничтожный, ну, хоть бы невидимый взлет.Мне хочется верить, что черные наши бушлатыДадут мне возможность сегодня увидеть восход.Сегодня на людях сказали: «Умрите геройски!»Попробуем, ладно, увидим какой оборот.Я только подумал, чужие куря папироски:«Тут кто как умеет, мне важно увидеть восход».Особая рота — особый почет для сапера,Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей.Напрасно стараться, я и с перерезанным горлом сегодняУвижу восход до развязки своей.Прошли по тылам, держась, чтоб не резать их сонных,И вдруг я заметил, когда прокусили проход,Еще несмышленный зеленый, но чуткий подсолнухУже повернулся верхушкой своей на восход.За нашей спиною 6.30 остались, я знаю,Не только паденья, закаты, но взлет и восход.Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю,Восхода не видел, но понял: вот-вот и взойдет.Уходит обратно на нас поредевшая рота,Что было — неважно, а важен лишь взорванный порт.Мне хочется верить, что грубая наша работаВам дарит возможность беспошлинно видеть восход.
ВЫСОТА
