В заключение следует подчеркнуть, что разумное применение формальных критериев для первичного отбора экспертов, проведения некоторых описанных выше видов экспертизы, а также для контроля результатов оценки способно в итоге существенно повысить уровень развития науки в нашей стране. Для проведения качественной экспертизы кроме адекватного использования формальных критериев требуется модернизация механизма принятия решений. Для этого необходимо выработать действенные, а не формальные механизмы учета мнения научного сообщества при принятии решений, и следует в обязательном порядке привлекать к работе над концептуальными документами и регламентами ученых, работающих на мировом уровне и потому лучше других понимающих специфику работы в своей области науки.
Авторы благодарят за обсужде ние Дмитрия Горбунова, Егора За дереева, Алексея Иванова.
Примечания
[1] «ФЦП Кадры — гладко было на бумаге» «Троицкий вариант» от 27 октября 2009 г. www.scientific.ru/journal/news/2009/1009/kadry3.html 53
[2] Доклад Международного математического союза совместно с Международным советом по промышленной и прикладной математике и Институтом математической статистики. http://arxiv.org/abs/0910.3529 54
[3] Так, например, цитируемость нобелевского лауреата Жореса Алферова, согласно Web of Science, в 38 раз выше, чем по данным РИНЦ.
[4] Доклад Координационного Совета по делам молодежи в научной и образовательной сферах при СНТО за 2007 г «Актуальные задачи воспроизводства кадров в научно-образовательной сфере и пути их решения» — www.youngscience.ru/753/821/981/index.shtml 55
Грантовая поддержка научных исследований и отечественная политика в области науки
62
63
Валентин Бажанов, заслуженный деятель науки РФ, доктор философских наук, профессор, Ульяновский гос. университет
Роль государственных грантовых фондов (РФФИ и РГНФ) в сохранении научного потенциала России трудно переоценить. И это суждение справедливо при условии, что на их деятельность выделяется всего 6 и 1 % из ассигнований на научные исследования (соответственно РФФИ и РГНФ).
Между тем публикационная активность РФ за последние 8 лет уменьшается в год на 1,3 %, а удельный вес российских публикаций в мире — на 2,9 %.
РФ тратит на науку на душу населения в 2,4 раза меньше Чехии (примерно — 0,25 % ВВП).
Согласно недавно отмененному федеральному закону, на научные исследования должно было тратиться не менее 4 % расходной части бюджета, причем во всех правительственных документах и президентских посланиях наука называется среди «высших государственных приоритетов». Тем не менее 4 % никогда не выделялось, и эта цифра остается недостижимой мечтой: в 1997 г. на науку было потрачено 2,88 %, в 1998 г. — 2,23 % (это — согласно плану, в реальности -только 1,48 %), в 1999 г. — 2,02%, в 2000 г. — 1,56% (это — согласно плану, в реальности — только 1,46%), в 2003 г. — 1,74 % (это — согласно плану, в реальности — только 1,6 %), в 2006 г. — 1,71 %, в 2008 г. — 1,38 %. По РАН — от 0,67 % до 0,58 %. Наука и образование по-прежнему финансируются в России по остаточному принципу. Если расходы отделения математики АН СССР составляли, по расчетам академика Л.Д. Фаддеева, стоимость одного танка в год, то расходы этого отделения в постсоветское время равны 1/10 стоимости танка, а то и меньше.
Соответственно, согласно международным рейтингам, место РФ как научной державы становится все более скромным. А ведь рейтинг университетов в каком-то смысле, как в своё время правильно заметил министр Б. Салтыков, — это рейтинг страны. Президент РФ Д.А. Медведев на совместном заседании попечительских советов Сибирского и Южного федеральных университетов 24 апреля 2008 г. поставил задачу такого реформирования этих университетов, чтобы они в обозримом будущем вошли в число лучших мировых центров высшего образования.
Согласно авторитетной оценке еженедельника The Times Higher Education Supplement (THES, ныне THE), в 2007 г. ни один российский вуз не попал в число 200 лучших мировых университетов; в 2003 г. среди 200 вузов побывали МГУ (92, 79, 93-е места), СПбГУ (200, 164-е места). Новосибирский, Томский и Казанский занимают места в интервале 400–500. Среди европейских вузов положение российских вузов также ухудшилось: если в 2004–2006 гг. МГУ был примерно на 50-м месте, то в 2007 г. он скатился на 98-е, а СПбГУ — на 101-е место, в 2009 г. МГУ отметился в рэнкинге британской газеты Times, заняв 155-е место, СПбГУ там же занял 168-ю позицию.
Даже в области физико-математических наук МГУ занял только 27-е, а СПбГУ — 90-е место. А ведь потенциал МГУ почти равен потенциалу Сибирского отделения РАН (1200 д.н., 5000 к.н., около 100 членов РАН). По web-активности МГУ занимает 150-е, МФТИ — 799-е, СПбГУ — 900-е место и т.п.
Число студентов в РФ удвоилось за последние 10 лет, а количество преподавателей увеличилось на 21%. Для престижных вузов Запада типичное соотношение числа преподавателей к числу студентов — 1:1. Для отечественных вузов оно колеблется вблизи 1:10.
Весной 2007 г. депутаты Думы рассматривали закон «Об освобождении от обложения налогом на имущество и земельным налогом научных организаций». В отличие от церкви и тюрем, для науки действующее законодательство эти льготы не предусматривало. Закон был провален. Конституционное большинство, как это часто практикуется при прохождении проектов, не поддерживаемых правящей партией, просто не стало голосовать.
Шанхайский рейтинг — несколько более благоприятный для российских вузов, но и он говорит об ослаблении позиций отечественного образования.
РФ сместилась с 7–8-го места по научной продуктивности на 9-е (пропустив вперед КНР) и с 15-го на 17-е место по цитируемости (в мировом научном потоке РФ — 3,7 %, а КНР — 5 %).
Доля публикаций по социально-гуманитарным наукам в мировом корпусе составляет 11%. Доля здесь РФ — 3,4, США — 50 %.
Один из наиболее авторитетных исследователей советской и российской науки Л. Грэхем предпринял анализ последствий перестройки и состояния науки в России после 1991 г. По его мнению, «экономический кризис 1990-х годов подвел российскую науку к гибели ближе, чем политические репрессии сталинских времен». Если страны «Большой семерки» тратят на развитие науки 500 млрд долл. в год, то ныне РФ — максимум 1,5 млрд. Как известно, несмотря на экономический кризис, президент США Б. Обама вдвое увеличил ассигнования на фундаментальную науку.
Несмотря на наметившийся скромный рост отечественной экономики, каких-либо существенных прорывов в финансировании науки и высшего образования, а стало быть — в положении ученых и преподавателей, в обозримом будущем (пять, а то и десять лет) ожидать не приходится. В связи с этим проблема сохранения научного потенциала приобретает особую остроту. Естественное старение научных кадров, отток ученых и преподавателей (занимающихся научными исследованиями) в другие сферы деятельности, резкое снижение престижности научных и педагогических профессий ей придает статус проблемы, предопределяющей будущее России как высокоразвитой страны, входящей (или хотя бы претендующей на вхождение) в «золотой миллиард» человечества.
В настоящее время о России можно говорить лишь как о развивающемся государстве, и потенциал её развития в направлении создания постиндустриального общества всецело определяется состоянием и перспективами развития научных и образовательных структур, которые только и способны изменить структуру формирования внутреннего национального продукта — сократить сырьевую составляющую и увеличить составляющую, формируемую продуктами, полученными в результате применения высоких технологий.
Как можно (и должно!) не только сохранять и развивать научный потенциал до того счастливого момента, когда стратегия государственной политики в отношении науки изменится на всемерную и — не побоюсь этого слова — щедрую поддержку? Какие принципы должны быть заложены в фундамент формирования политики России в области науки и технологий? Какая стратегия представляется не просто оптимальной, а выигрышной? Наконец, какие конкретно организационные формы поддержки и развития научных исследований соответствуют этой стратегии? Думается, предлагаемая ниже стратегия будет подходить не только к российским реалиям, но и ко всем развивающимся странам, которые склонны финансировать науку и образование по остаточному принципу.
Два альтернативных подхода к формированию стратегии развития общественных структур
В истории социальной мысли явно или неявно соперничали два подхода. Один исходил из примата «целого» над «частным», а другой наоборот ставил на «частное» и обусловливал успех «целого» успехом развития его элементов («частного»). Первый подход можно условно назвать социальным реализмом, второй — социальным номинализмом. Социальный реализм, представленный наиболее рельефно, например, именами Г.В.Ф. Гегеля и К. Маркса («человек — это совокупность всех общественных отношений»), предполагал, что развитие общественного организма и его элементов (человека, отдельных социальных групп) определяется целым — абсолютной идеей (Гегель) или борьбой классов (Маркс). При этом диалектика преобразования «класса в себе» в «класс для себя» порождала на практике пренебрежение к человеческой жизни, насилие над личностью, оправдание трагедии отдельного человека светлым будущим человечества. Здесь можно говорить о социальном утопизме, который находит питательную почву в концептуальном арсенале социального реализма.
