– Здесь, в Москве мне приходится разуваться, поскольку грязные тротуары…
Но Нора уже и так машинально разулась и теперь стояла босая на мягком толстом ковре и не знала, что ей делать дальше.
– Дашенька, принеси нам чего-нибудь поесть в гостиную, – Соня почти за руку втянула Нору в гостиную, полупустую, с большим столом посередине и стульями. Остальное пространство занимали стоящие в больших желтых кадках тропические живые растения. – Ну как, вам нравится у меня? Знаете что, давайте я сначала покажу вам кабинет, в котором мы и будем работать.
И Соня привела Нору в кабинет, где стоял большой кожаный диван, два таких же кресла, два светлого дерева письменных стола, на одном из которых стоял компьютер и прочая необходимая для работы техника плюс телефон. Другой же стол сверкал матовой, почти белой поверхностью и напоминал собой белый лист бумаги… Высокие окна просвечивали сквозь длинные, до пола, кружевные занавески. Будь на окнах жалюзи, кабинет бы напоминал офис.
– Еще есть спальня, – Соня стремительно вышла из кабинета и взглядом показала Норе, куда следовать дальше. Нора была удивлена, увидев в конце коридора довольно крутую стильную винтовую металлическую лестницу, ведущую на второй этаж. – Это двухъярусная квартира, вернее, это Я ее сделала таковой, для удобства… Здесь, наверху, – они уже стояли на площадке второго этажа, где, повторяя архитектуру первого этажа, тянулся длинный коридор с расположенными по обе стороны дверями, – спальни, ванная и комната для Даши, Сережи и для вас, если вы согласитесь жить здесь… Словом, здесь все спят, а внизу – бодрствуют…
– Так значит, они все-таки здесь живут?
– Господи, да какая разница, где кто живет? Просто иногда мне одной становится жутковато ночевать одной, и я прошу Дашу переночевать здесь…
Отсутствие мужа в разговорах несколько удивляло: Нора не могла понять, почему у такой красивой и умной женщины, как Соня, нет мужа, нет постоянного мужчины, который бы жил с ней и охранял ее сон. Рассматривая квартиру, она пыталась найти хотя бы одну вещь, которая бы принадлежала мужчине, но увидела их только в ванной на втором этаже (это были бритвенные принадлежности и одеколон, купальный халат и огромного размера домашние мужские тапки), да и то они, скорее всего, принадлежали водителю Сержу.
Когда сели за стол, была уже половина первого ночи.
– На ночь вообще-то нельзя есть тяжелую пищу, – говорила Соня, накладывая на тарелку Норе кусочки жареного утиного филе, – но я особенно-то диет не придерживаюсь… Но вы можете ограничиться зеленью и фруктами…
Глядя на огромное блюдо, заваленное бананами и персиками (и это в мае!), Нора поняла, что она здесь, в этом раю напишет не один, а двадцать романов, сто, если потребуется, только бы не возвращаться в свою крохотную полутемную квартирку с продавленной софой и вытертым паласом. Пусть она поживет здесь, на улице Воровского даже один день, она не забудет его никогда… Богатство – свидетельницей которого она оказалась, забило насмерть все ее прежние принципы и жизненную позицию в целом… Прежняя Нора умерла от голода, безработицы и тоски ТАМ, на улице Достоевского, настоящая же Нора на вопрос Сони Ляйфер, согласна ли она на ее условия, ответила «да».
– Да, – прошептала она перед тем, как погрузиться в сон и ощущая своим телом чистые египетские простыни, которые постелила ей заботливая Даша. – Да, и еще раз да.
Но с кем она разговаривала и кому были обращены эти «да», она бы и сама не смогла ответить. Скорее всего она давала согласие на перемены, которые обещали начаться в ее жизниуже завтра.
Первые два дня она «осваивалась». Это выражение принадлежало Соне, как принадлежала теперь ей и Нора. Они договорились обращаться друг к другу на «ты», и, как ни странно, эти барьеры между такими понятиями как фамильярность и субординация, были взяты обеими естественно, без особого психологического напряжения. «Это надо принимать как данность, вот как, к примеру, это полотно Ренуара, которое вместо того, чтобы висеть в пушкинском музее, висит у Сони.»
Переночевав у Сони и обсудив с ней на следующее утро более подробным образом все условия ее проживания в этой квартире, приблизительный график работы, общий режим жизни, заведенный хозяйкой, Нора поехала к себе на квартиру, взяла то, что сочла необходимым из вещей, кое-какие словари и конспекты, и вернулась на улицу Воровского в полдень.
– Я пока не готова к тому, чтобы начать работу, но вынужденное безделье, которым тебе придется заниматься в этих стенах, будет также хорошо оплачиваться…
«…придется ЗАНИМАТЬСЯ?» Нора не понимала, что означает эта фраза, но слово «безделье» ей понравилось сразу и безоговорочно.
– … ты не подумай, что я буду платить тебе лишь, исходя из размера выполненного текста… И вообще, предлагаю больше вообще не возвращаться к вопросу об оплате. Я вообще не люблю говорить про деньги, я люблю их держать в руках, отдавать, пересчитывать, словом – пользоваться ими, как
средством достижения желаемого…
«Сейчас она скажет, что она давно уже наблюдает за мной, что целое частное детективное агентство проследило весь мой жизненный путь, начиная с материнского лона и кончая должностью переводчика у Кондратьева, только чтобы потом завербовать меня в какую-нибудь секретную организацию… А про роман она все придумала…»
– Я поняла тебя, ты хочешь, чтобы я была твоей компаньонкой? – спросила Нора и засмеялась, продолжая про себя мысль о том, что обычно компаньонки служат при богатых старушках, но ни как не при молодых женщинах.
– Что-то вроде того… Так вот, я продолжу. Я ПОКА не готова диктовать тебе свой роман (Нора снова улыбнулась, потому что в устах Сони слово «роман» звучало как-то неестественно, нарочито-торжественно, гротескно, наконец!), поскольку у меня в голове еще не выстроилась композиция… ты меня понимаешь?
Они снова сидели за столом, только теперь за Соне были домашние розовые брючки и белый свитерок, а ее чудесные светлые кудряшки были стянуты на затылке белой перламутровой заколкой. Без косметики ее лицо было столь же свежим и ухоженным, как и при умело наложенном макияже. Это говорило лишь о том, что ей от природы дана превосходная кожа, упругость которой надо поддерживать и не давать стареть. Нора все это отмечала для того, чтобы понять, что вообще из себя представляет эта удивительная женщина. Но один вопрос, который занимал ее больше всего, она бы никогда не посмела ей задать. Откуда деньги? Где она скрывает источник своего богатства? Ведь она нигде не работает, у нее нет богатого любовника… Или все же есть?
– И еще, Нора, я как-то совершенно выпустила это из виду… Существует еще одно условие нашего устного контракта…
Нора напряглась. «Вот оно, сейчас она узнает что-то такое, после чего уже не сможет оставаться в этих стенах…»
– Во-первых, до поры до времени, я имею в виду, до выхода моей книги, ни одна живая душа не должна увидеть эти рукописи или услышать эти магнитофонные записи. И ты никому ни при каких обстоятельствах не должна ничего рассказывать. Возможно, то, что тебе придется писать под мою диктовку, будет несколько шокировать тебя, но ты должна будешь делать совершенно непроницаемое лицо и – вот оно, ГЛАВНОЕ – не задавать вопросов! Понимаешь, я, возможно, буду импровизировать на ходу, и твои вопросы могут попросту сбить меня… – закончила она уже более мягко и спокойно, почти извиняющимся тоном. – Ты согласна?
– Ну конечно, – с явным облегчением вздохнула перепуганная Нора, ожидая услышать все, что угодно, только не такую невинность. – Я же понимаю, что творческий процесс – это такая тонкая штука…
– Ну вот и отлично… А теперь поехали по магазинам… Или, может, ты хочешь перекусить?
***
Там, где они появлялись с Соней, Нора никогда не бывала. Дорогие магазины, где Соню знали в лицо и обслуживали как свою самую лучшую подругу, ослепили и поначалу даже заставили страдать. Но Соня приносила в примерочную вещи не только для себя, но и для своей новой компаньонки… За
каких-то десять-двенадцать часов их знакомства они сблизились настолько, что даже не стеснялись друг друга, примеряя все, вплоть до нижнего белья, рассматривая друг друга, поправляя складки одежды и чуть ли не сдувая пылинки…
«Она хочет убить меня, ей нужна новая жертва и она выбрала меня…»
Какие только мысли не посещали возбужденную от покупок и магазинов Нору, для которой реальность жизни в тот день заключалась лишь в городском пейзаже московских улиц, по которым они проезжали на машине, за рулем которой сидел Серж, да, пожалуй, по тем ощущениям, которые она испытывала, пощипывая себе время от времени за руку… Ладно бы еще ее «одевал» мужчина, любовник, скажем, или жених, да и то от такого обилия обновок у нее бы закружилась голова… А здесь, совершенно чужая женщина, ее ровесница покупает ей дорогие платья и туфли, белье и косметику… Здесь ей над чем задуматься…
