То, что его музыкальные создания выживут, уже ничего не значило для него, потому что он создавал их для того, чтобы уберечь прекрасное от осквернения и гибели, а на его собственных глазах проявился совершенно другой процесс. Док Лабиринт взглянул на меня, его лицо было исполнено печали. Он обеспечил им выживание, но тем самым был уничтожен всякий смысл и ценность того, что должно было быть сохранено. Я попытался улыбнуться ему, но он быстро отвел взгляд.
— Не переживайте так сильно, — сказал я. — В действительности в зверьке вагнере не произошло больших изменений. Неужели в самом Вагнере не проявлялись грубость и темперамент? Разве в нем не было склонности к насилию…
Я запнулся. Доктор Лабиринт отскочил, резко отстранив свою руку от травы. Он ухватил себя за запястье и согнулся от боли.
— В чем дело? — поспешил я к нему на помощь.
Он с дрожью отвел свою небольшую старую руку от меня.
— Что случилось? В чем дело?
Я повернул его руку к себе. Она вся была покрыта отметинами красных порезов, распухавших на глазах. Его что-то ужалило или укусило в траве.
Пиная ногой траву, я попытался обнаружить, что же это было. Я заметил шевеление травы и маленький золотистый шарик, быстро удаляющийся в направлении зарослей. Он был весь подобно крапиве покрыт шипами.
— Хватайте его! — закричал Лабиринт. — Быстрее!
Я поспешил за существом, вооружившись носовым платком, чтобы уберечься от шипов. Шарик яростно полз вперед, стараясь скрыться, но я с помощью своего носового платка в конце концов поймал его.
Пока я поднимался на ноги со своей добычей, Лабиринт наблюдал за моим трепыхающимся платком.
— Я с трудом могу поверить во все это, — сказал он. — Нам лучше будет вернуться домой.
— А это что такое?
— Это один из жуков бахов. Но очень сильно изменившийся…
Мы пустились в обратный путь к дому, нащупывая тропинку в темноте. Я шел первым, раздвигая ветки, а Лабиринт грустно и сосредоточенно следовал за мной, время от времени ощупывая свою руку.
Мы вошли во двор и подошли к крыльцу заднего входа в дом. Лабиринт открыл дверь и мы вошли на кухню. Он зажег огонь и поспешил к раковине, чтобы обмыть свою руку.
Я взял в буфете пустой кувшин и осторожно опустил в него жука баха.
Как только я закрыл крышку жук сделал несколько пробных движений. Я сел за стол. Мы оба молчали, Лабиринт поливал холодной водой свою распухшую руку, а я за столом наблюдал как золотой шарик в кувшине ищет возможности улизнуть.
— Ну что ж? — наконец произнес я.
— Нет никаких сомнений, — Лабиринт подошел к столу и уселся напротив меня. — Происходят какие-то метаморфозы. Главное то, что у него с самого начала не было ядовитых шипов. Вы знаете, очень хорошо, что я играл роль Ноя предельно осторожно.
— Что вы имеете в виду?
— Я их всех сделал стерильными. Они не могут воспроизводиться. У них не будет потомства и когда они умрут, на этом все и завершится.
— Должен заметить, меня радует, что вы подумали об этом.
— Я хотел бы послушать, — пробормотал Лабиринт, — как все будет звучать при обратном превращении.
— О чем вы?
— О шарике, о жуке бахе. Это будет настоящий эксперимент, не правда ли? Я введу его обратно в Машину и мы посмотрим на результат. Не желаете ли поучаствовать?
— Я согласен со всем, о чем вы говорили, доктор, — сказал я. — Но не возлагайте на все это слишком больших надежд.
Он осторожно взял кувшин и по крутой сумрачной лестнице мы направились вниз в подвал. Я различил возвышающуюся в углу среди корыт для стирки белья огромную колонну из тусклого металла. Все это пробудило во мне странные ощущения. Это и была Музыкальная Машина.
— Так вот она какая! — произнес я.
— Да, это она и есть.
Лабиринт начал поворачивать рычажки и на некоторое время полностью сосредоточился на этом. Затем он взял кувшин и поднес к камере Машины.
Осторожно сняв крышку, он вытряхнул жука баха прямо в камеру Машины и затем тщательно прикрыл крышку.
— Ну что ж, начнем, — сказал он, опустив рычажок, и Машина начала работать. Лабиринт сложил руки и мы застыли в ожидании. Солнце окончательно скрылось за горизонтом и за окном уже наступила ночь.
Наконец, индикатор на панели Машины моргнул красным светом. Доктор перевел рычажки, отключая Машину и мы замерли в молчании, не желая оспаривать первенство в праве открыть камеру.
— Ну что ж? — наконец произнес я. — Кто из нас первый посмотрит что получилось?
Лабиринт промолчал. Он подошел к Машине и отодвинул задвижку камеры.
Его пальцы появились с тонким листком бумаги, испещренной нотными символами. Он передал его мне.
— Вот результат, — только и сказал. — Пойдемте наверх и попытаемся сыграть то, что получилось.
Мы вернулись наверх, прошли в музыкальную комнату, Лабиринт сел за большой рояль и я вручил ему полученную партитуру. Он открыл ее, некоторое время с напряженным и бесстрастным лицом изучал, а затем начал играть.
Я слушал музыку. Она была мерзкой. Я никогда ранее не слышал ничего подобного. Это была дьявольская какофония, без смысла и содержания, за исключением разве что чего-то неземного, насыщающего ее чем-то, не заложенным в нее изначально. Только с большими усилиями я мог узнать в ней то, что было когда-то фугой Баха, частью самого совершенного и ценимого произведения.
— Что ж, все ясно, — произнес Лабиринт.
Он встал, взял партитуру в руки и разорвал ее на мелкие кусочки.
Пока мы шли к моему автомобилю, я попытался вслух проанализировать:
— Я думаю, что борьба за выживание наиболее выраженная черта человеческой натуры. Мораль и этика отступают перед ней.
Лабиринт одобрительно кивнул:
— Возможно, единственное, что может быть сделано, так это лишь спасение их самих — морали и этики.
— Время рассудит, — произнес я. — Возможно, что даже после неудачи с этим методом, найдется что-либо иное, то, что мы не можем предсказать или предвидеть сейчас, то, что появится завтра.
Я пожелал ему доброй ночи и сел в свою машину. Стояла кромешная тьма.
Ночь полностью вступила в свои права. Я включил фары и двинулся по дороге.
Нигде не было видно других машин. Я был один и мне было очень холодно.
На перекрестке я задержался, переключая скорость. Неожиданно на краю дороги, у самого бордюра, возле подножия огромного платана, в темноте, что-то зашевелилось. Я всмотрелся, чтобы разобраться, что это там.
У подножия платана огромный серо-коричневый жук что-то строил, таская куски грязи к странному, уродливому сооружению. Слегка озадаченный, я с любопытством наблюдал некоторое время за жуком, пока он не обратил на меня внимание. Жук прекратил свою работу, резко развернулся и заскочил в свое жилище, хлопнув плотно закрывшейся дверцей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
