о его прибытии из-за границы на Родину быстро разнеслась по «Королевству обеих Сицилий». Его называли иностранным законодателем мод. Народ был настолько очарован им, что в конце концов по всем улицам столицы можно было найти его портреты, подписанные примерно так: «Друг человечества. Каждый его день отмечен новыми благодеяниями». Он был известен своими добрыми делами и поражающе огромными суммами, вложенными в благотворительность. Его сердце было открыто бездомным детям, поэтому он повсеместно открывал учебные учреждения для мальчиков и девочек со дворов. Он был озабочен жизнью кошек и собак, снующих по грязным улочкам Палермо, так что в городе появилось несколько приютов для животных. И, конечно, он просто любил людей, у которых были мечты, поэтому в нескольких городах торжественно открылись школы алхимии и стали преподаваться уроки ораторства.
Граф Инганнаморте обладал безграничной харизмой, поэтому сразу несколько местных аристократов стали покровительствовать ему. В их числе был и мой отец – герцог Филичиати. Инганнаморте никогда не брал с него деньги, польза, которую он приносил, оплачивалась иными благами – прочными связями с аристократическими семействами со всего света. Герцог Филичиати советовался с Инганнаморте по разным вопросам: в их числе международная внешняя торговля, проблемы казначейства и даже особенности технического оснащения особняков для продажи.
Иногда, сидя в соседней комнате за роялем и ненароком подслушивая их разговор, я думала: «Есть ли на свете хоть что-то, в чём он не сведущ?». Казалось, все темы ему были покорны, все знания лились в его светлую голову рекой и стройным рядом укладывались: слой за слоем.
Каждый день его был расписан от и до, притом, что он очень ценил себя и, откровенно сказать, не перерабатывал. Его достоинству можно было только поучиться: если в данную секунду он желал игр и развлечений, то его невозможно было заставить трудиться. Так, просыпался он с рассветом и непременно принимался за новости столичной газеты. Читал он увлечённо, в течение часа или даже двух. Потом он прогуливался в саду нашего особняка в одиночестве: он чувствовал себя уверенно будучи одному, его можно было назвать самодостаточным человеком. А в обед он приступал к работе.
Папа выделил графу подсобное помещение. Что он там творил – одному Богу известно, однако, всего через год работы, заголовки газет кричали: «Граф Инганнаморте – сицилийский иностранец раскрыл секрет философского камня!», «Сенсационное открытие секрета бессмертия Инганнаморте!», «Эликсиры красоты древних египтян во власти Инганнаморте». Некоторые даже поговаривали, будто бы граф родился во времена Юлия Цезаря и молод благодаря применению знаний алхимии на практике. А некоторые пугали детишек разговорами о его вампиризме, которым он заразился после путешествия в гробницу Бастет.
Так или иначе, его мистицизм притягивал к нему огромное количество людей, часть из которых была одержима получением знаний, которыми обладал граф, а часть была очарована идеей просто находиться в его обществе.
На одном из таких вечеров Диониджо Инганнаморте наконец-то обратил на меня свой взор. Это был долгий взгляд, удивлённый самой идеей интереса к даме. Признаться, и я была удивлена. Сначала я даже дала себе зарок не думать об этом взгляде, потому как мне казалось, что увлечение дамами – абсолютная безделушка для него. В его сердце навсегда поселились шестерёнки и химические формулы.
Для меня же он был более, чем мужчиной. Он был недосягаемой холодной звездой, блеском которой оставалось только восхищаться за стеной соседней комнаты фамильного особняка.
Однако, на следующее утро мы столкнулись в саду. Не стану лгать, я пошла туда намеренно. Всю бессонную ночь я провела в уговорах себя не отравлять свои мысли воображением этих янтарных глаз. Наконец, разозлившись на саму себя, я решила пройтись по саду и, если уж я снова не поймаю взор расширенных чёрных, завораживающих своей глубиной зрачков, то навсегда запрещу себе сладкие фантазии о нашем счастье.
Он стоял у пруда. Аромат восточных гиацинтов обволакивал всё пространство вокруг.
«Как Вам вчерашний приём, мадам?», – неожиданно прозвучал голос графа за спиной. Честно сказать, за год его проживания в нашей семье, он ни разу не заговорил со мной. Я столько раз слышала его голос где-то в доме, но ни разу он не обращался ко мне. Я растерялась, щёки вспыхнули огнём. Я молчала, не имея возможности произнести ни слова от волнения.
Он подошёл ещё ближе, мягко взял меня за плечи и развернул к себе: «У Вас очаровательная шляпка. Каждое утро я замечаю её около этого сада, но Вы так ни разу ко мне и не подошли, почему?».
Я готова была провалиться от стыда. Мужчина…тет-а-тет…говорит мне, что вот уже год как заметил…что каждое утро я слежу за ним.
Да, моё любопытство полностью утопало в нём. За год я не пропустила ни одного рассвета и ни одной полночи. Я знала про него всё: начиная с утреннего туалета и заканчивая тем, на какие подушки он предпочитал ложиться спать. Я была одержима им. Одержима, как кумиром. Мне нравилось тайно наблюдать за его частной жизнью. Сколько раз мне была сладка мука страсти, которая накрывала меня с головой, когда я заглядывала в замочную скважину его ванной, где он любил находиться подолгу. И к моему счастью, сама ванна была повёрнута прямо ко входу…
Однажды мне даже удалось украсть его белые шёлковые чулки, которые каждую ночь становились пристанищем моего главного греха – прелюбодеяния. А по утрам я просила у Господа прощения за свои ночные провинности, однако, с наступлением темноты я вновь бежала к алтарю моих желаний – к его комнате, сквозь дверь которой можно было слышать его шаги и дыхание.
«Джульетта, каждый день, знаю, ты наблюдаешь за мной. И страдаешь. От желания обрести желаемое». Диониджо прижал всю меня к себя и страстно приник своими губами к моим.
В такое время суток слуги не имели привычку заходить в наше место наслаждения, поэтому отныне каждое утро мы встречали тут, смакуя вкусы и ароматы друг друга, наполняясь заветной нежностью проникновения в чертоги наших душ.
Одним августовским утром отец вызвал нас обоих в свой кабинет. Герцог Феличиати со всей возможной строгостью на лице, не моргая, смотрел на нас, а в руке своей, сплошь покрытой перстнями с драгоценными камнями, сжимал мои подвязки от чулков.
Не проронив ни слова, мы поняли – без свадьбы наши отношения продолжаться не смогут.
Так 1 сентября 1761 года мы повенчались в церкви «Базилики Санта Марии-дель-Кармине-Маджоре».
Я помню, как счастливые мы выбежали на улицу. Моё кольцо сверкало ярче солнца, оно будто вобрало в себя весь свет. Свет души
