Вернемся к пьесе. Она напоминает творческие концепции советского кинематографиста Дзиги Вертова «правда–юла». Действие стремительно перемещается с места на место. Массовые сцены сменяются диалогами, песнями и интерлюдиями. Пьеса начинается прологом. После прихода Гитлера к власти разражается мировая война. Все правительства обвиняют евреев во всех проблемах и решают депортировать их в Палестину. Евреям разрешается создать свое государство. Гитлер в сопровождении дипломатов из разных стран провозглашает изгнание всех евреев. Только Вейцману Второму разрешают остаться в Лондоне.
Затем вслед за камерой Чарли Чаплина мы следуем на океанский лайнер. Здесь собраны все еврейские деятели и знаменитые евреи, следующие в Палестину. Они заняты произнесением речей. Сцена эта интересна очень точной передачей позиций разнообразных еврейских партий. Карикатура здесь часто исторически достоверней длинных манифестов и деклараций.
Третья картина переносит нас в Тель–Авив, где евреи устраивают карнавал в честь создания государства и избрания первого президента Альберта Эйнштейна. Интересно, что через 20 лет после написания пьесы руководители Израиля тоже предлагали реальному Альберту Эйнштейну пост президента Государства, но великий ученый вежливо отклонил заманчивое предложение. Пока народ веселится на улицах, намечаются разногласия между теми, кто ищет временного убежища и хочет «государства, как все государства», и теми, кто требует немедленного возрождения царства дома Давида. Празднования, как и политическая борьба, никогда не затихают в еврейском народе. Даже в гетто и нацистских концлагерях и того и другого было достаточно.
В следующей сцене мы попадаем в столицу Еврейского государства Иерусалим. Пока Тель–Авив празднует, в столице назревает заговор против президента Эйнштейна. Честолюбивые политики ведут войны за престиж, а близорукое общественное мнение не готово больше терпеть трудности. Народ хочет назад, в диаспору. Во главе движения «возвращенцев» становится жена президента, голливудская актриса Александра. Жены еврейских лидеров в действительности тоже отличались политической активностью. Жена Бен–Гуриона Поля яростно, чуть ли не с кулаками бросалась в коридорах Кнессета на политических противников мужа, посмевших критиковать ее супругаа, требовала прервать заседания правительства, потому что Бен–Гуриону пора обедать и принять лекарство. Жены Ицхака Рабина и Биньямина Нетаньяху не стеснялись вмешиваться в дела государственного управления, а Ариэль Шарон ввел своего сына в парламент и государственные дела. Очевидно, с ростом всеобщей американизации, переживаемой израильским обществом, придет к нам царящий в Америке политический непотизм. Вероятно, мы еще увидим, как жены наследуют, а то и отбирают у мужа высший политический пост.
Следующая сцена открывается яростными спорами. Евреи хотят обратно в Европу. Во время массовых беспорядков Александра захватывает парламент в Иерусалиме. На сцене мятежники арестовывают президента Эйнштейна и молодых поселенцев во главе с Шоломом Бен–Хорином. Победители в едином порыве поют сионистский гимн «Надежда» («Атиква»), позже ставший гимном Государства Израиль, извращая слова в свете новой политической перспективы возвращения из Сиона.
Пока в наших сердцах
Дышит еврейская душа…
Еще не потеряна наша надежда
Которой две тысячи лет,
В страны изгнания наши любимые
Вернуться всем нам навек…
(вместо: «Быть свободным народом на своей Земле
На земле Сиона и Иерусалима»,
как в каноническом тексте гимна Нафтали Герц Инбера)
Сцены стремительно сменяют одна другую. На празднестве в честь новой правительницы, униженного заключенного Эйнштейна заставили петь в наказание серенаду, написанную дворцовым графоманом. Чарли Чаплин интервьюирует бывшего президента. Затем новая сцена — «Дворец мечты», созданный Александрой: временная мера, пока не станет возможным вернуться в диаспору. Кажущаяся простота пьесы скрывает сложную символику, поскольку «дом мечты» — еще и «фабрика грез», обычный синоним Голливуда, утверждавшийся в начале 30–х годов.
По доброй воле редкие евреи выбирали Израиль. И сейчас, когда в Германию ежегодно эмигрирует больше евреев, чем в Израиль; израильтяне в Лос–Анджелесе или Нью–Йорке со слезами на глазах распевают «Атикву»; в Москву вернулось свыше 50 тысяч израильтян; в посольствах Польши или Словакии, ставших в Холокост огромным еврейским кладбищем, стоят огромные очереди израильтян, мечтающих о восстановлении гражданства, потерянного их дедами, поражает точность прогноза драматурга.
Грезы и мечты маленьких людей, еще с библейских времен вспоминающих «горшки с мясом» на оставленной старой родине, сталкиваются здесь с мессианскими идеями Вечного Жида, попавшего на корабль вместе с остальными евреями. Вечный скиталец твердо решает поселиться в Земле Израиля и бороться за создание Царства Давида. Он призывает людей забыть изгнание. Как и во времена библейского исхода из Египта, общество разделилось на «помнящих изгнание» евреев–космополитов и тех, кто предпочитает забыть изгнание–диаспору, отказаться от мира и навек поселиться в земле предков. Вечный Жид зовет их на идише фрумэ фаргесер (буквально «пылких забывших»), хотя слово фрумэ в идише имеет значение «горячо верующие, богобоязненные, исполняющие религиозные заветы». Цейтлин предвидит, что революционный пыл светских сионистов, как правых, так и социалистов, не переживет поколения отцов–основателей, а идеи восстановления Еврейского государства неизбежно свяжутся с религиозным мистицизмом.
После образования реального Государства Израиль совершенно не верующий и не исполнявший никаких религиозных заветов первый израильский премьер–министр Бен–Гурион встретился с лидером ультрарелигиозных жителей Иерусалима по имени Хазон Иш. Они пытались договориться о статусе резко враждебных сионизму религиозных евреев в новом государстве. Два деятеля не понравились друг другу, но от встречи остался рассказ. На вопрос Бен–Гуриона «Как же поступать?» раввин ответил, что когда на узком мосту встречаются две телеги, то пустая уступает путь нагруженной. Под нагруженной телегой он имел в виду иудаизм.
В «нагруженной телеге» тоже всякого добра хватает. Иерусалимский раввин Авраам Кук увидел в делах сионистов–социалистов признаки наступления времен прихода мессии, предсказанного у библейских пророков. Тогда, в 20–е годы, его учение не вышло за круг его учеников и вызвало резкие нападки в среде раввинов того времени. Раввин Авррам–Ицхок Кук (1864–1935) много размышлял не только над сутью сионизма, в котором услышал колокольчики ослицы, на которой едет Мессия. Рабби, ставший позже главным раввином Палестины, рассуждал о каббалистических теориях мироздания, о нарушении миропорядка и распаде мирового Света Шбират Келим, в результате чего по миру рассыпались Божьи искорки нецицот, из которых получились души людские, как еврейские (финкэле ид — идиш), так и другие. В книге Орот ха кодеш (священный свет — ивр.) раввин учил, что «отличие души еврея от души гоя носит существенный характер, их отличие больше и глубже между собой, чем отличия души человека от души скотины. Отличия души скотины и человека — количественные. Еврей же отличается от гоя по качеству и по существу». Разумеется, мнение ученого раввина не сильно отличается от рассуждений о широте, доброте и благородстве русской, украинской, славянской, немецкой, грузинской, христианской, крестьянской или дворянской души по сравнению с «чужими», которые «хуже диких зверей». Зато дает представление о том, какие законы могут учредить некоторые ретивые последователи идей «государства галахи (еврейского канона)», «иудейского руководства» и «эпохи прихода мессии», имеющих хождение в современном Израиле.
Во времена Цейтлина политический мистицизм искали в возврате к доиудейским божествам и ханаанским ритуалам, к символике нового язычества, набиравшего силу в Европе. Не только сионисты–ревизионисты Жаботинского, но и самые правые, вроде группы вокруг лидера подполья Яира (Авраама Штерна), в 20–30–е годы связывали свои чаяния с ростом национализма в Европе. Программная работа Штерна «Третье иудейское царство» полна буквальных заимствований и ассоциаций с тысячелетним «Третьим рейхом немецкого народа». Журналист Абба Ахимер писал в тель–авивской газете «Доар–айом» колонку под названием «Дневник фашиста», а его немногочисленные сторонники из организации «Брит Бирьйоним» в одинаковых рубашках маршировали по улицам, приветствуя друг друга характерным жестом. Впрочем, и руководившие в 20–30–е годы сионисты–социалисты не гнушались контактов с европейскими фашистами. Хаим Вейцман посетил Италию и вернулся преисполненным восторга от Муссолини. С началом Второй мировой войны сионизм с отвращением отбросил все иллюзии, связанные с фашизмом, хотя наследники застреленного британскими полицейскими Штерна предлагали нацистам поддержку в обмен на помощь в создании еврейского государства. Далекий от религиозных исканий Цейтлин гениально предвосхитил тенденцию развития, казавшуюся невероятной современным ему политическим мыслителям. Он предсказывает появление религиозной мессианской идеологии, связанной не с находившимся в глубоком кризисе и враждебным к любым переменам иудаизмом его времени, а с появлением религиозно–национального политического фундаментализма, прямо взывающего к библейским текстам.
