– Мои товарищи, господа древние римляне, после продолжительного совещания, поручили передать вам, что у вас будут новые дети.
Клеопатра (пораженная). Ага! Вы так думаете?
– Мы клянемся! Господа, клянитесь!
Римляне клянутся нестройным хором.
Клеопатра. Но у вас здесь очень некрасиво.
Сципион (обиженно). У нас?
– Да. Ужасная местность! Горы, буераки, вообще что-то непонятное. Зачем здесь лежит этот камень? Уберите его, пожалуйста.
– Сударыня (убирая камень).
– Какие-то деревья! Это Бог знает что, я здесь задыхаюсь! Пожалуйста, что это за глупое дерево? Вы сконфужены, милостивый государь? Впрочем, позвольте мне удалиться: кажется, я должна вам дать какой-то ответ.
Сципион. То есть как: какой-то?
– Вы о чем-то спрашивали, кажется?
– Я? Простите, сударыня, я немного одурел! О чем я вас спрашивал?
– Ну вот! Теперь вы оскорбляете меня.
– Я?
– Ну да. Вы говорите, что вы одурели!
– Я?
– Не я же! Вы забываетесь, милостивый государь!
– Я?
– Впрочем, я удаляюсь. Оправьтесь, милостивый государь, пока мы будем совещаться: на вас жалко смотреть! У вас есть носовой платок? Вытрите лицо: оно у вас так потно, будто вы целый день таскали камни!
Намеревается уйти.
Сципион. Нет, сударыня, позвольте: я, кажется, действительно таскал какой-то камень, но ведь это вы же меня заставили!
Клеопатра. Я? И не думала!
– Позвольте, сударыня, но в чем же дело?
– А я почем знаю: это ваше дело, а не мое!
– Вы, кажется, смеетесь надо мною.
– А вы заметили?
– Я не позволю смеяться!
– Как же вы это сделаете?
– Я, слава Богу, еще не муж!
– Ага! Теперь уже: слава Богу! Недурно, сударь! Хороши мы были б, если бы поверили вашим клятвам (к своим). Вы слышите: они уже радуются, что мы не их жены!
– Нет, это невозможно! Или вы прекратите…
– Или…
– Или уходите домой! Да, да, уходите-ка домой, сударыня! Довольно! Клянусь Геркулесом, мы не для того основывали Рим, чтобы вязнуть в ваших нелепых рассуждениях, как мухи в варенье!
– Нелепых?
– Да, да, идиотских!
Клеопатра (плачет). Вы меня оскорбляете.
– О Юпитер, теперь она плачет! Что вам надо, сударыня? Чего вы ко мне привязались? Хоть я и древний римлянин, но я, ей-Богу, сейчас с ума сойду! Да перестаньте же плакать, я ничего не понимаю, что вы там бормочете!
Клеопатра (плача). Вы нас отпускаете?
– Да, да! Товарищи! Господа древние римляне! Вы слышали? У меня больше нет сил!
Толстый римлянин. Пусть уходят: мы отберем жен у этрусков.
Сципион. Это не женщины, а… Клеопатра (плачет). Честное слово? Сципион. Да что честное слово?
– Вы нас отпустите? Может быть, вы это говорите нарочно? А как только мы захотим уйти, вы нас схватите?
– Да нет же – уходите. Вот привязалась!
– А вы нас отнесете?
– Что такое?
– Ну да, как вы не понимаете? Раз вы нас принесли сюда, так вы должны отнести и назад. Тут очень далеко.
Женщины ядовито смеются. Сципион, задыхаясь от гнева, мечет бешеные взгляды, что-то хочет сказать, но, топнув ногой, идет к своим. Все римляне демонстративно оборачиваются к женщинам спиной и так сидят во время дальнейшего. Женщины спокойно совещаются.
Клеопатра. Вы слыхали, дорогие подруги: нас отпускают.
Вероника. Да, это ужасно!
– Нет, скажите лучше: прогоняют! Это возмутительно: похитить ни в чем не повинных женщин, взбудоражить среди ночи весь дом, перевернуть всю мебель, разбудить детей, а теперь извольте: мы им не нужны!
– А наши бедные мужья! За что же они пострадали?
– Нет, вы подумайте: ночью, когда все спят!
– А вы знаете дорогу отсюда?
– Неужели вы думаете, что я наблюдала за дорогой? – конечно, нет. Знаю, что только ужасно далеко.
– Но ведь они нас не понесут.
Тихий смех. Вероника стонет.
– Ах, мой бедный мальчик! Смотрите: они и его заставили сесть спиной. Я пойду к нему.
– Да подождите же, Вероника: не уйдет от вас ваш мальчик. Нам надо поговорить.
Прозерпина. А я думаю, не все ли равно, какие мужья, те или эти. И те хороши и другие хороши. Ведь я знаю, что от меня первым делом потребуют, чтобы я приготовила горячую похлебку. И мне даже нравится, что муж будет новый: тому уже надоело мое меню, а этот ротозей будет рад.
Клеопатра. Это цинизм, Прозерпина! Нас осудит история.
– Ах, много понимает история в наших делах. И тут у них очень недурно.
Клеопатра. Вы ужасны, Прозерпина!.. Ах, если б они нас подслушали! Но вот мой план, дорогие подруги: кончено, мы немедленно уйдем домой к нашим дорогим, покойным мужьям. Но идти далеко, мы так устали…
– У меня совершенно расстроены нервы!
– Никакое здоровье этого не выдержит. Вдруг среди ночи взбудоражить весь дом…
Клеопатра. Останемся здесь дня на два и отдохнем – ведь это ни к чему нас не обязывает? А они будут так рады и, видя наш веселый и кроткий нрав, легче расстанутся с нами. Признаюсь, мне моего было несколько жаль: с его носом делается что-то ужасное!
– Но только на два дня!
– Я думаю, и одного будет достаточно. Мы немного погуляем… Идите скорее, Клеопатра, они, кажется, уже заснули.
Клеопатра. Сударь!
Сципион (не оборачиваясь). Что угодно?
– Подите-ка на минутку.
– К вашим услугам.
– Мы решили воспользоваться вашим великодушным предложением и немедленно уходим. Вы не сердитесь?
– Нет.
– Но раньше мы хотели бы немного отдохнуть. Вы позволите пробыть нам здесь день или два? Пока мы оправимся? У вас очень красивая местность.
Все римляне разом поворачиваются и вскакивают на ноги.
Сципион (в экстазе). Дорогая сударыня, да что местность! Да что – о, Юпитер! Сударыня, клянусь Геркулесом! Клянусь Венерой! Клянусь Вакхом! Сударыня, будь я трижды анафема, если… Клянусь Афродитой! Господа древние римляне! На абордаж!!
Клеопатра. Мы пойдем немного погулять, не правда ли?
– Сударыня!.. Господа древние римляне! Шагом марш! Соблюдать очередь! Правой, левой! Ряды вздвой!
Подхватывает Клеопатру под руку и волочит ее в горы. За ним по команде, подхватив каждый свою сабинянку, гордо маршируют остальные.
– Левая, правая, левая, правая! Раз, два, раз, два!
Мечется по сцене один Павел-Эмилий, жалобно восклицая:
– Где же она? Господа древние римляне, погодите! Я потерял ее! Где же она?
Вероника стоит, скромно опустив глаза, как невеста. Павел сослепу налетает на нее.
– Виноват! Сударыня, вы не видали ее?
– Глупый!
– Я?
– Да! Ты – глупый.
– Да за что же вы ругаетесь?
– Ругаюсь? О… глупый! Разве ты не видишь? О дорогой мой мальчик – я тридцать лет ждала тебя. На – возьми.
– Что?
– Меня! Ведь это я – она. О глупый!
– Вы? Нет, не вы.
– Нет, я.
– Нет, не вы.
Садится на пол и плачет.
Вероника. Слушай, мы остались здесь одни – мне стыдно. Идем.
– Это не вы.
– А я тебе говорю, что это я, черт возьми! Скажите пожалуйста: тот твердит тридцать лет, что это не я, этот молокосос – тоже! Руку!
Павел (воет, с ужасом). Это не вы! Ай, ай, ай, спасите! Она меня по-хи-ща-ет!
ЗанавесКартина вторая
До последней степени мрачная картина, изображающая печальное положение ограбленных мужей. Очень возможно, что идет дождь, свистит ветер, и черные тучи закрывают небо, но очень возможно, что все это только кажется. Ужасно! (Было бы желательно показать в самом пейзаже, что мужьям хочется выть от тоски.)
При открытии занавеса расположение действующих лиц таково: по бокам, в две симметричные группы, часть сабинян занимается гимнастикой. Вторя движениям рук, они шепчут сосредоточенно: «пятнадцать минут ежедневного упражнения – и вы будете совершенно здоровы». Посередине, на длинной скамейке рядом сидят мужья, имеющие детей, к каждый держит на руках младенца. Головы уныло склонены набок, вся поза выражает стилизованное отчаяние. Ужасно! Долгое время только и слышен зловещий шепот: «пятнадцать минут ежедневного упражнения – и вы…»
Входит Анк Марций, издали показывая письмо.
Марций. Адрес, господа сабиняне! Получен адрес наших жен! Адрес, господа, адрес!
Тихие голоса:
– Слушайте! Слушайте! Адрес, получен адрес!
Анк Марций быстро вынимает из кармана колокольчик и звонит.
– Тише! Тише!
Марций. Господа сабиняне! История не упрекнет нас ни в медлительности, ни в нерешительности. Ни медлительность, ни нерешительность не присущи характеру сабинян, буйный, стремительный нрав которых едва сдерживается плотинами благоразумия и опыта. Вспомните, ограбленные мужья, куда бросились мы в то достопамятное утро, которое наступило за той достопамятной ночью, когда эти разбойники гнусно похитили наших несчастных жен? Вспомните, сабиняне, куда несли нас резвые ноги, пожирая пространство, уничтожая случайные препятствия и грохотом своим наполняя страну? Да вспомните же, господа!