Согласно написанному на чеке адресу, квартира Лимардо имела номер 26 и, как я вычислила по почтовым ящикам, находилась где-то наверху. Всего же ящиков было 40, и лишь на некоторых стояли имена владельцев. Любопытно, подумала я, у нас в Санта-Терезе почтовики ни за что не положат корреспонденцию в ящик, который требует ремонта или на котором номер квартиры проставлен недостаточно четко. Я представила себе почтальона, торопливо вываливающего на пол содержимое своего мешка, чтобы затем немедленно дать деру, прежде чем жильцы не облепят его со всех сторон, словно осиный рой.
Квартиры располагались ярусами вокруг внутреннего дворика, в котором, как правило, разбивался садик. Здесь же «сад» представлял собой беспорядочно разбросанные булыжники для мощения улиц, гравий, сорняки.
Я стала подниматься по бетонным ступенькам, покрытым трещинами. На площадке второго этажа на расшатанном складном стуле расположился темнокожий человек и строгал ножом кусок мыла. Стружка с мягким стуком падала на журнал, который он разложил нэ коленях. Это был грузный мужчина с оплывшей фигурой. На вид ему было лет 50, коротко стриженные курчавые волосы его на висках были тронуты сединой. На меня смотрели мутные карие глаза; от одного нижнего века до середины щеки тянулся глубокий кривой порез с наложенными швами. Он косо посмотрел на меня, затем снова сконцентрировался на фигурке из мыла, которая на глазах рождалась в его руках.
— Ты, должно быть, ищешь Алвина Лимардо? — спросил он, не глядя на меня.
— Да-а,— подтвердила я, опешив.— Но как вы догадались?
Он ослепительно улыбнулся, показав, что является обладателем великолепных, белых, как кусок мыла в его руках, зубов. При этом из-за поврежденного глаза создавалось впечатление, что мой собеседник постоянно подмигивает.
— Ты ведь, подруга, не местная. Я знаю всех живущих в округе. А по выражению твоего лица видно, что ты явно не собираешься снять здесь комнату. Если бы точно знала, куда тебе нужно, ты бы не озиралась по сторонам, словно боишься, что кто-то в любой момент может на тебя наброситься. Включая меня,— сказал он. Потом помолчал, внимательно разглядывая меня с головы до ног.— Сдается мне, что ты из какого-нибудь благотворительного общества. Или из надзирающих за досрочно освобожденными.
— Неплохо,— похвалила я его.— Но почему Лимардо? Что заставило вас подумать, что я ищу именно его?
Он вновь улыбнулся, обнажив розовые десны:
— Мы все здесь Лимардо. Шутка у нас такая. Просто выдуманное имя, с помощью которого дурим людей. На той неделе, получая пособие, Алвином Лимардо был я. Лимардо пользуется всеми благами — разной благотворительной помощью, пособиями по нетрудоспособности. Однако недавно его искали с ордером на арест. Я сказал им: «Ребята, Алвин Лимардо куда-то свалил и здесь больше не живет». Дескать, никого с таким именем в доме вам не найти… Алвин Лимардо, которого ты ищешь,— он белый или черный?
— Белый,— ответила я и описала подробно человека, который субботним утром пришел в мой офис. В середине моего рассказа он, видимо, поняв, о ком идет речь, закивал головой, но при этом лезвие его ножа, ни на мгновение не останавливаясь, продолжало скоблить поверхность мыла. Мне показалось, что он вырезал лежащую на боку свинью, к которой прильнул целый помет поросят. Вся композиция была размером чуть более 4 дюймов.
— Это Джон Даггетт. Ух и дрянной человек! Но его здесь сейчас точно нет.
— Вы не в курсе, куда он мог отправиться?
— Я слышал, в Санта-Терезу.
— Да, я это знаю. Он был там в субботу. Именно там мы и встретились. Он что, не возвращался с тех пор?
Мой собеседник презрительно выпятил нижнюю губу:
— Я видел его в понедельник, но в тот же день он опять слинял. Он многим нужен. Даггетт ведет себя как человек, который от кого-то бегает и очень не хочет быть пойманным. А зачем он вам?
— Он дал мне несостоятельный чек.
«Скульптор» посмотрел на меня с искренним изумлением:
— Взять чек у такого человека? Да ты что, подруга? У тебя с головой все в порядке?
Я заставила себя рассмеяться:
— Я знаю, что просчиталась. Но у меня была надежда, что смогу застать его, прежде чем он исчезнет с концами.
Толстяк покачал головой, видимо, не в силах поверить, что я могла допустить подобную глупость.
— Никогда ничего не бери у таких, как Даггетт. Это была твоя первая ошибка. То, что ты пришла сюда, может стать второй.
— Но кто-нибудь в этом доме может быть в курсе его местопребывания?
Собеседник мой показал на одну из дверей:
— Расспроси Ловеллу. Она может знать, хотя вовсе не обязательно.
— Она его подружка?
— Не совсем. Вернее, совсем нет. Она его жена.
Я несколько воспрянула духом и через минуту уже стучала в дверь квартиры № 26. Я боялась, что Даггетт вообще съехал отсюда. На высоте коленей в двери красовалась дыра, словно пробитая чьей-то ногой. Из маленького окошка в двери с раздвижным стеклом, приоткрытого дюймов на 6, виднелся угол шторы. Большая трещина по диагонали стекла была заклеена изоляционной лентой. Я почувствовала запах готовящейся пищи: пахло супом из свежей капусты, доносилось шипение свиного сала.
Дверь распахнулась. На меня вопросительно смотрела женщина с опухшей верхней губой — такого типа ссадины часто случаются у детей, которые учатся кататься на двухколесном велосипеде. Под левым глазом у нее красовался здоровенный фингал, иссиня-черный посередине и с радужными переливами зеленого, желтого и серого цветов по краям. Похоже было, что синяк она заработала совсем недавно. Волосы цвета свежего сена были расчесаны на прямой пробор и схвачены возле ушей заколками. По ее внешнему виду трудно было определить возраст. Моложе, чем я думала, так как Даггетту было за 50.
— Ловелла Даггетт?
— Да, это я,— с видимой неохотой призналась женщина.
— Я Кинзи Миллхоун. Мне нужен Джон.
Ловелла беспокойно облизнула верхнюю губу, забыв о ее новой форме и величине. Место, где была содрана кожа, покрылось корочкой, издалека похожей на усы.
— Его нет. И где он сейчас, мне неизвестно. Для чего он вам сдался?
— Он нанял меня для одной работы, но расплатился несостоятельным чеком. Я пришла в надежде получить объяснение.
Пока я говорила, женщина внимательно меня изучала.
— А для какой работы он вас нанял, позвольте спросить?
— Я должна кое-что передать одному человеку.
Она мне явно не поверила.
— Вы что из полиции?
— Нет.
— Тогда кто вы?
Вместо ответа я показала ей свое разрешение на частную практику, где была моя фотография. Ловелла молча повернулась и пошла в комнату. Я расценила это как приглашение войти и последовала за ней, закрыв за собой входную дверь.
Пол гостиной, где я очутилась, покрывал шершавый ковер столь любимого хозяевами зеленого цвета. Из мебели здесь имелся лишь карточный столик да два простых деревянных стула. Еще один ковер на стене — светло-зеленый прямоугольник высотой 180 сантиметров — свидетельствовал о том, что когда-то он тоже был на полу на нем стоял диван, а вмятины на ковре позволяли предположить, что здесь были еще и два тяжелых стула и кофейный столик — гарнитур, который дизайнер назвал бы «интерьером для непринужденной беседы». Даггетт, видимо, по-своему понимал, что значит непринужденная беседа, когда он разукрашивал лицо жены синяками и ссадинами, а заодно крушил все, что попадало под руку. Я также заметила, что у одной из настольных ламп была оторвана вилка и оголенные провода торчали из-под обмотки, словно порванные сухожилия.
— А что случилось с обстановкой?
— Он ее заложил на прошлой неделе и теперь, похоже, пропивает где-нибудь деньги. До мебели такая же участь постигла и автомобиль. Старое корыто, конечно, но ведь я его на свои кровные покупала. Вы бы только видели, на чем мне приходится спать! Какой-то обос… старый матрац, который он, скорей всего, нашел на улице.
Увидев в углу две табуретки, я примостилась на одной из них и стала наблюдать за Ловеллой, которая неторопливо прошла в закуток, служивший кухней. В стоявшей на газовой плите алюминиевой кастрюле вовсю кипела вода. На соседней горелке в видавшем виды котелке булькал овощной суп.
На Ловелле были синие джинсы и надетая наизнанку скромная белая тенниска, на спине которой торчал лейбл фирмы-производителя. Низ тенниски выше поясницы был завязан в тугой узел.
— Хотите кофе? — спросила она.— Я как раз собиралась сделать себе, когда вы постучали.
— Спасибо, не откажусь,— поблагодарила я.
Она ополоснула чашку под струей горячей воды, потом вытерла бумажным полотенцем. Поставила на стол, насыпала ложку растворимого кофе, а затем, воспользовавшись тем же полотенцем вместо тряпки, взяла за ручки кастрюлю и налила в чашку кипятку. Потом то же проделала и со второй чашкой, быстро помешала содержимое, после чего подвинула одну из них ко мне, так и не вынув из нее ложки.
